Родня. Пересохшее русло

Абубакиров Руслан

– Так у нас горы, горы! – с кавказским акцентом произнес Тимур. – Ты зоопарк биль? Верблюд видель, верблюд…

– Всё шутишь. А у нас проблемы. Тётя Суфия совсем сдала, в последнее время. Пиелонефрит, давление, печень. Желтая вся стала, прямо как лимон. Плюс синдром Альцгеймера. Головные боли. – рубила фразами Раиса. – Короче, дела не фонтан.

– Да.., – тяжело вздохнул Тимур, – ну годы же. А что всё совсем так плохо? – задал он вопрос, который на данном этапе уже относился к отряду риторических.

– Да. Надо тебе видимо, все-таки приехать, побыть с матерью, а то кто его знает, как там дальше все будет развиваться.

– Да, видимо надо. Хорошо, буду собираться. А желтая она от чего, от печени?

– Да. Там уже подозрение на цирроз. Ну, давай приезжай. Тут поговорим. Пока.

– Хорошо.

Спасибо, что предупредила. Пока.

Тимур положил мобильник на компьютерный столик, и волна тревоги, вперемешку со страхом, накатила на него. Нельзя сказать, что он не был готов к такому разговору, но подобную информацию как правило, либо совсем не хочется слышать, либо всеми правдами и неправдами оттягивают срок ее поступления. Вот и Тимур дождался. Смерть всегда ходит рядом с нами, и для некоторых людей наступает момент некоего привыкания к ней. И если жить, не вцепившись в любимого человека, не прорастая в нем всей своей тканью, не создавая из него кумира, наконец, то уход близкого переживается легче. И постепенность процесса подготовки к этому самому уходу, дает человеку уникальную возможность чему-то научиться. Но всё, что мы извлекаем из этих ситуаций – это укрепление собственного эгоизма, упрочнение страха потери и возникновение кучи безответных вопросов: почему я, почему он, почему она и за что? И так далее. Тимур умом все это понимал и старался сохранять спокойствие, трезвость и контроль над поступками, но получалось у него не очень результативно. И если бы не вера в Бога, не его опыт медитаций, не изучение принципа самой смерти в традиции индуизма, не его искреннее доверие к механизму кармы, то он бы сейчас страдал, как миллионы землян. Однако, он чувствовал в сердце своем покой. И позывы ума устроить какую-нибудь истерику, пуститься в пьянство или по-другому вывести его из себя, он отметал как провокацию. И концентрировался на покое. Он точно знал, что если нет возможности спасти умирающего, то есть способ помочь его душе по ту сторону занавеса. И он был готов. И еще он знал, точнее – чувствовал, что с обратным билетом можно не торопиться. На этот раз его мать будет прощаться с ним. И все будет решено в течение 10 -15 дней. Но надежда всё же жила в нем своей собственной жизнью и от нее он отказаться не мог, да и не хотел.

Ничего на родной улице почти не изменилось, если не считать, что весь Костанай по уши утонул в грязи и мусоре. А уж район привокзальной площади и подавно. И если в юности Тимур со своими друзьями гоняли с района всяких залетных, компании пьяниц, дебоширов, обнаглевших таксистов, и частенько колотили «нарушителей границы», то теперь кругом валялись бутылки из под пива и водки, использованные шприцы, презервативы и обычный бытовой мусор. И никто за этот бардак не нес никаких наказаний. Он подошел к скамейке, что всегда стояла у подъезда и присел на нее. Ему припомнилось его возвращение из армии, когда он от волнения не смог даже подняться с этой самой скамейки – у него отнялись ноги. И пока он не выкурил две сигареты, и не успокоился, он так домой и не попал. Вот и теперь он сидел, курил и думал о матери, но ноги его были в порядке, он был более-менее спокоен и думал: не зачерствел ли он сердцем? Хотя он точно знал, что его грустное лицо расстроит мать намного сильнее, чем ее собственные проблемы со здоровьем.

С подобным явлением он столкнулся лет за десять до описываемых событий. Тогда посреди ночи у него в квартире зазвонил городской телефон:

– Халло. Тэмур! – услышал он голос зятя. – Ти менья слышишь?

– Слышу Т'aмаш. Ты чего так поздно?

– Тэмур… Джами хоспитал. Она плохо, – волнуясь и забывая русские слова, говорил Тамаш, – доктор сказал.., эээ.., microstroke..(инсульт, по-английски – прим.автора), я мама и тебе на офис факс отправил.., для виза.

– Приглашение отправил?

– Да-да.., это. Сегодня билет отправить.., утром. На самолет. Приедешь?

– Уфф.., ну конечно.., ты там держись, не раскисай, всё будет нормально. – пытался успокоить зятя Тимур, – а она в сознании? В реанимационном отделении, как она вообще?

– Кома, – голос Тамаша дрогнул и у Тимура похолодело внутри, – доктор говорил.., говорит, что.., как это по-русски.., знание приходит.

– В сознание приходит? – Тимур старался не волноваться и не расстраивать зятя.

– Да-да.., так. Я жду вас и мама. Ок? Карашо? Пока, Тэмур.

– Пока, дорогой. – Тимур повесил трубку и уселся думать, как сказать обо всем матери. Но была поздняя ночь и будить маму таким новостями было небезопасно. Помаявшись туда сюда по квартире, он попытался уснуть и через минут тридцать, в постоянных думах о сестре, все таки задремал. Утром его разбудил телефон.

– Здравствуй, родной, не разбудила?

– Привет, мам. Да нет, уже просыпался. – соврал Тимур.

– Я даже не знаю, как тебе сказать…

– Мам, да я в курсе, мне ночью Тама звонил, – освобождая мать от тяжелой ноши недоброго вестника, сказал сын. – Надо собираться. Ты готова?

– Да мне-то собраться.., а как с визами, с билетами?

– Я уже всё обдумал. Билеты возьмем по факсовой копии и поедем в Москву. Там есть один приятель, он работает в посольстве Казахстана, от него позвоним Тамашу и попросим подтверждение с больницы, о ее тяжелом состоянии. Потом, на основании этой неординарной ситуации будем просить приятеля связаться с послом Румынии, чтобы тот дал нам временную, краткосрочную визу. Ну и будем молиться.

– Ох, хоть бы у неё все хорошо было, – сквозь слезы сказала мать, – хоть бы нам помогли улететь к ней.

– Мам, ты не плачь раньше времени, Тамаш сказал тебе, что она приходит в себя? Значит всё не так плохо. Давай собирайся потихоньку, ничего не забудь. Хорошо? Я заеду за паспортом и поеду за билетами.

– Ты поел, тебе картошки пожарить?

Тимур решил, что так матери будет проще отвлечься и согласился.

Потом он поехал к друзьям, взял у них телефон Жаната, который работает в посольстве и попросил их предупредить его о своей просьбе, а сам занялся билетами. В итоге, к поздней ночи они с Суфиёй уже сидели в аэропорту и ждали вылета. Днем они успели связаться с Тамашем и тот выслал им заключение врача о тяжелом состоянии Джами, да еще и нотариально заверенное. Европа – везде порядок! Все это время, сын настраивал мать на самообладание при встрече с дочерью – никто ж не знал, какое у нее будет состояние, и лишний раз ее нервировать было никак нельзя. В Москву они прилетели очень удачно – под утро. Весь день ушел на получение визы. Томительное ожидание надо было как-то сгладить и Тимур снова занялся психологическим состоянием матери. И так переусердствовал, что она уже начала с ним ругаться. Жанат оказался очень ответственным и порядочным парнем, настоящим дипломатом и патриотом. Менее чем за шесть часов он просто «выбил» у румынов разрешение на выезд двух граждан Казахстана. Тимур не посмел предлагать ему денег; на обратном пути завез ему бутылку коллекционного вина «котнари», бутылку «палинки» и шмат пастромы, но Жанат и от этого оказался – интеллигент, с большой буквы "И"!

Утром следующего дня они с Тамашем уже ехали в больницу. Зять рассказал им, что Джами никого не узнает и никого не помнит, кроме тех, кого знает с детства. Она даже не узнавала собственного девятнадцатилетнего сына, но всё время спрашивала: где мама и Тимка? Её мучили галлюцинации, а реальность для нее существовала в абстрактном мире.

В палате реанимационного отделения, где лежала Джами, были еще две кровати. На одной из них лежала, высушенная временем, загорелая, очень старенькая румынка, а вторая была свободна.

– Оооо.., ничего себе.., привет, Тимка. – радостно воскликнула сестра, приветствуя брата. При этом, совсем не замечая своего мужа. – Оооо.., муля, привет, чего вы так долго, сколько можно ждать? – глаза ее были страшны в своём безумном блеске и мать сжала в своих ладонях руку сына.

– Мам, – тихо, сквозь зубы, чтобы его не услышала сестра, прошептал Тимур, – я ж просил, не нервничать и ничему не удивляться. – но мать его не слышала, и всем своим видом отображала страдание на лице. Она готова была взять на себя всю боль дочери, если бы только знала, как это делается. А ее дочь лежала на кровати вся в синяках, которые были не просто синими, а черными. Руки ее были привязаны бинтами к боковинам койки, так как она периодически совершала массу бесконтрольных движений, а вокруг была куча дорогостоящей медицинской аппаратуры.