Родственники
Шрифт:
Григорий Алексеич долго стоял не шевелясь и едва переводя дыхание. Наташа была очень хороша. Он смотрел на нее долго и благоговейно и потом робко подошел к ней.
Наташа обернулась, когда он стоял в двух шагах от нее.
– Ах, это вы!
– сказала она.
Григорий Алексеич молчал, опустив голову на грудь.
– Какой прекрасный вечер, - заметила Наташа.
– А где вы были? Верно, в роще?
– Да, в роще… нет, впрочем, я ходил в саду, - отвечал Григорий Алексеич, - а вы давно здесь сидите?
–
– В самом деле, хороший вид. Мне это место также нравится… но я, может быть, помешал вам… может быть, вы хотите быть одни?
– Нисколько, - отвечала Наташа.
– Так вы мне позволите сесть возле вас?
– Садитесь.
Григорий Алексеич сел на скамейку. Они несколько минут молчали.
– Вам, верно, надоела деревня?
– сказала первая Наташа, - вы не привыкли к ней - вы день ото дня становитесь скучнее.
– Вы замечаете это?
– возразил Григорий Алексеич.
– Да. Что ж, это вам кажется странным? И не я одна, и другие замечают это.
– Что мне за дело до других?
Наташа посмотрела на него с недоумением.
– Скажите, отчего вы так посмотрели на меня?
– спросил Григорий Алексеич.
– Так… - Наташа несколько смешалась.
– Ну, признайтесь, ведь вам скучно здесь?
– А отчего же вы думаете, что в другом месте мне было бы веселее? Напротив, я люблю деревню. Деревенская жизнь для меня не так чужда, как вы думаете, потому что я постоянно до девятнадцати лет жил в деревне. Здесь мне и весело и грустно… Но мне иногда кажется, что нет человека в мире счастливее меня, иногда я думаю, что я самый несчастный из людей…
Григорий Алексеич сам не знал, что говорил, он оторвал ветку от куста и бросил ее. Он хотел еще что-то сказать - и остановился.
Сердце Наташи замерло. Она предчувствовала что-то необыкновенное.
– Послушайте, - сказал Григорий Алексеич, - мне давно хотелось говорить с вами; вы простите меня, если я говорю нескладно… У меня нет более сил скрывать от вас… Рано или поздно вы бы должны были узнать это…
Григорий Алексеич вдруг схватил руку Наташи. У Наташи потемнело в глазах, рука ее задрожала…
– Выслушайте меня - пожалуйста… я должен сказать вам - я люблю вас…
Легкий, едва слышный звук вырвался из груди Наташи, и слезы потоком хлынули из ее глаз.
– Я еще никого не любил в жизни… я люблю в первый раз, - продолжал он с возрастающим жаром и смелостию, - еще за полчаса перед этим я упрекал себя в холодности и неспособности любить, мне казалось… но теперь мне ясно, я не понимал самого себя, теперь я чувствую, как горячо и сильно я люблю… без вас для меня нет ничего в жизни.
Наташа сидела недвижно. Слезы крупными каплями продолжали падать на ее грудь.
Она не верила тому,
– Скажите же мне что-нибудь… взгляните на меня!.. Наташа подняла голову, улыбнулась сквозь слезы и пожала его руку…
– Только одно слово!
– повторял Григорий Алексеич.
Наташа хотела сказать это слово, но разгоревшееся лицо ее вдруг побледнело.
В эту минуту ей послышался шорох в густых кустах сзади скамейки…
ГЛАВА VIII
Часа через два после этого Олимпиада Игнатьевна, Наташа, Петруша, Григорий
Алексеич и Сергей Александрыч сидели все вместе в гостиной в ожидании ужина. Наташа была несколько рассеяннее обыкновенного и как-то все невпопад отвечала на вопросы
Сергея Александрыча. Григорий Алексеич, напротив, был в самом приятном и веселом расположении духа и даже очень одобрительно улыбался, слушая Петрушу, декламировавшего ему свои новые стихи.
Олимпиада Игнатьевна раскладывала гранпасьянс, вздыхала, охала и изредка поглядывала на дочь с заботливым беспокойством… Месяц прямо смотрел в широкое окно, обливая комнату своим бледным светом и бросая длинные и серебряные полосы на пол. От времени до времени слышался в комнате доносившийся издалека однообразный и мерный стук ночного сторожа.
Олимпиада Игнатьевна оставила карты и обратилась к дочери.
– Что с тобой, Наташа, что ты, нездорова, что ли?
И она приложила руку к ее голове.
– У тебя в лице нет кровинки, а голова такая горячая!.. За тобой надо смотреть, как за ребенком. По вечерам теперь сырость такая, а ты ходишь в саду в одном тоненьком платьице. Того и гляди, схватишь лихорадку.
– Я ничего, - отвечала Наташа, - у меня так только, немного болит голова. Это пройдет.
– То-то пройдет, - ворчала Олимпиада Игнатьевна.
– Поди-ка ты спать, напейся на ночь малины да закутайся хорошенько; это будет лучше.
Наташа в ту же минуту встала и подошла к маменькиной ручке. Олимпиада
Игнатьевна перекрестила ее и поцеловала в лоб.
Сергей Александрыч посмотрел на Наташу с улыбкою и пожал ей руку. Григорий
Алексеич молча поклонился ей; и когда она вышла, Петруша отправился вслед за нею.
– Я провожу тебя до твоей комнаты, - сказал он ей.
– Спасибо. Зачем же? Я могу дойти и одна, - отвечала Наташа.
– Мне хочется поговорить с тобою, сестра, - произнес Петруша таинственно.
– О чем?
– спросила Наташа, вздрагивая, - пожалуй, когда-нибудь после, только не теперь, Я в самом деле не очень здорова.