РОК
Шрифт:
64
масшедшие? Кого у нас избирают в Академию наук — сумасшедших? Высказывания Сахарова — это высказывания умного талантливого врага нашего социалистического строя, а не бред сумасшедшего».
В 1973 году меня как-то пригласил к себе Н.Н. Блохин, президент Академии медицинских наук, и сказал: «Знаешь, мы подготовили письмо, критикующее позицию академика А. Сахарова. Его подписали все ведущие ученые, согласишься ли и ты его подписать?» Мы в те годы были в близких, дружеских отношениях с Н. Блохиным, и я спросил, почему нам, медикам, надо подписывать это письмо, не зная к тому же, что говорил или писал А. Сахаров в США? Н. Блохин ответил: «В своих обращениях он призывает к разрыву отношений с нами, к экономическим
В это время только забрезжил рассвет в наших отношениях с США, было подписано соглашение о сотрудничестве в области медицины, мы стали работать вместе с нашими коллегами — американскими учеными. Выступать против всего этого, казалось мне, было просто глупо и непростительно со всех точек зрения.
Не помню, кто еще присутствовал при разговоре, но, встретившись со мной, Ю. Андропов спросил, почему у меня возникли колебания при подписании заявления по поводу Сахарова. Когда я повторил ему свой вопрос, который раньше задавал Н. Блохину, он ответил тоже вопросом: «А Вы как считаете, если кто-то выступает за срыв переговоров, которые несут спокойствие и мир, уменьшают военную опасность, предлагает экономически давить на страну, он что — патриот своей Родины, своего народа? Ведь в конце концов он выступает не только против правительства, потому что все, что произойдет, ляжет на плечи народа. Бросьте свои интеллигентские угрызения совести».
Кстати, через десять лет, когда уже не было ни Брежнева, ни Андропова, изъятое из архивов заявление Академии медицинских наук, подписанное в том числе и мной, оп-
65
ределенные круги пытались использовать в борьбе с организованным известным американским кардиологом Б. Лауном и мной международным движением врачей, выступавших против ядерного оружия. Грустно было сознавать, что имя Сахарова пытаются использовать в борьбе против тех, кто выступает за уничтожение ядерного оружия, за создание атмосферы доверия между народами.
Несмотря на замечание Ю. Андропова о моих интеллигентских угрызениях совести, я по просьбе представителей международного движения врачей, моих зарубежных друзей неоднократно обращался к нему по поводу положения Сахарова и каждый раз чувствовал его недовольство, хотя и скрытое под маской доброжелательства. Считая, что в судьбе Сахарова роковую роль сыграла Е. Боннер, он как-то в сердцах сказал: «Упустили мы Сахарова. Глупо поступил Хрущев, да и мы были не лучше. Даже поговорить с ним никто не захотел. Не было больших проблем, особенно когда он жил с первой женой».
По роду работы я знал историю первой семьи Андрея Дмитриевича, тяжелую болезнь жены, историю его детей от первого брака. Когда А.Д. Сахаров находился в ссылке в г. Горьком (решение о которой было величайшей ошибкой, о чем я честно говорил и Ю. Андропову и Д. Устинову), я, передавая очередную просьбу Ю. Андропову, спросил: «Почему, если он враг существующего строя и народа, нельзя выпустить его за границу, тем более что имеются многочисленные просьбы, есть и предлог: лечение? Ссылка в Горький только укрепит позиции Сахарова, создаст ореол мученика и борца за счастье народа». Андропов раздраженно ответил: «Это было бы лучшее для нас и для меня в первую очередь. Но есть официальное заключение министра среднего машиностроения Е. Славского и президента Академии наук А. Александрова о том, что Сахаров продолжает оставаться носителем строго секрет-
66
ных государственных тайн и его выезд за рубеж нежелателен. И переступить эту бумагу никто не хочет, а я не могу».
То, что это было действительно так, подтвердилось позднее. 18 декабря 1985 года, после вручения Нобелевской премии мира, меня и профессора Б. Лауна принимал М. Горбачев. В Осло нас с Лауном буквально атаковали вопросами о положении А. Сахарова, все еще находившегося в ссылке. Там я не считал возможным объяснять общественности и прессе, что все наши обращения в отношении А. Сахарова не давали результата. Мы договорились с Б. Лауном, что одним из вопросов, которые мы поднимем при встрече с М. Горбачевым, будет наряду с ядерным разоружением и запрещением испытаний ядерного оружия вопрос о Сахарове.
Когда мы завели разговор о А. Сахарове, его выезде за рубеж, первой реакцией М. Горбачева, несмотря на наши дружеские отношения, было желание отмахнуться от нас, как от назойливых мух. Видимо, ему уже надоела эта тема. Он заметил, что есть заключение о том, что Сахаров является носителем государственной тайны. Б. Лаун стал убеждать М. Горбачева, что продолжение ссылки Сахарова подрывает авторитет Горбачева среди широкой массы интеллигенции и общественности США. Михаил Сергеевич заявил, что вопрос сложный, с ходу не может быть решен, но он обещает его рассмотреть. Как известно, на это рассмотрение ему потребовался почти год.
Может быть, я субъективен, но, встань Ю. Андропов во главе государства в конце 70-х годов, история нашей страны писалась бы по-иному. А.Н. Яковлев пытается убедить всех, что Андропов создал бы «казарменный социализм». Думаю, это заявление либо от незнания Андропова, его высказываний, либо дань моде, которая сегодня царит в обществе и служит сиюминутным интересам определенных кругов. К сожалению, в те годы у Ю. Андропова не было никаких шансов стать руководителем страны.
67
И дело даже не в том, что Брежнев (которому к тому же Ю. Андропов был предан до конца) считал себя, как и многие старики, активным, незаменимым руководителем, которого любит и уважает народ. Главное - верхушку партийной иерархии, определяющую жизнь страны, устраивало сложившееся статус-кво, сохраняющее положение каждого из них. Мне бывает стыдно и неловко, когда многие из этой верхушки, сохранив свои «кресла» или приобретя новые, сегодня клянут годы застоя. А где же вы были тогда? Почему молчали или произносили панегирики в честь Брежнева и социалистического строя? Помимо того что Брежнев всех устраивал, многие боялись прихода к власти Андропова, понимая, что при нем кончится их спокойная жизнь, кончится время карьеристов и демагогов, потребуются профессионализм, дисциплина, конкретные дела, многие потеряют теплые, насиженные места. Это в первую очередь касалось партийной верхушки. И Андропов искал в этой среде тех, на кого смог бы опираться. Таким был для него Горбачев.
Был еще один момент, который беспокоил Ю. Андропова и о котором многие не только не знали, но даже не догадывались: это разгоравшееся соперничество между ним и Черненко. Долгое время умный и хитрый Ю.В. Андропов, располагавший к тому же мощной информационно-аналитической системой, какой являлся КГБ, был не только самым близким советчиком, но и другом Брежнева. Для Л.И. Брежнева мнение преданного ему «Юры» было одним из самых главных критериев при принятии решений. Однако по мере того, как Л. Брежнев терял способность к руководству и принятию решений, в его ближайшем окружении начал выдвигаться на первый план К.У. Черненко.
В чем же причина быстрого роста скромного, не блиставшего талантами, не имевшего особого политического веса заведующего общим отделом ЦК КПСС? Брежнев при всем распаде мышления понимал, что в аппарате ЦК
68
КПСС, его секретариате должен быть до конца преданный ему человек, который будет не только следить за всем, что происходит в ЦК, в среде партийных руководителей, и информировать его, но и создаст видимость его активного участия в деятельности партии и государства, скроет немощь и неспособность к самостоятельному принятию решений. Черненко прекрасно справлялся с этой задачей и в определенной степени стал вторым «я» Брежнева. По крайней мере после 1976 года я не раз был свидетелем того, как Л. Брежнев подписывал документы, присланные и завизированные К. Черненко, не вчитываясь и не вдумываясь в них.