Роковая любовь
Шрифт:
Что касалось дел по семейному праву, а точнее, по наследованию имущества, то Виктору Казалю не было равных. Было ли наследование по завещанию или по закону, это ничего не меняло в его совершенном мастерстве. Объединить наследников, заставив их прислушаться друг к другу, какие бы у них ни были разногласия, не составляло для него никакого труда. Он умел применить необыкновенный такт, власть или юмор, причем именно тогда, когда это требовалось.
Однако сегодня, принимая в своем кабинете семью Ланзак, он даже не мог найти подходящих слов. Стоя позади, Максим заканчивал вместо него некоторые повисшие в воздухе
– Папа не мог этого сделать! – воскликнула женщина в трауре, которая без конца перебивала его.
– Почему же? – сухо возразил Виктор.– Речь идет о доле имущества, которой ваш отец мог распоряжаться по своему усмотрению.
Он почувствовал на плече руку брата и тут же сменил тон:
– Мадам Ланзак, поступки старых людей порой невозможно предвидеть...
И не только ему, хотя он видел и слышал в своем кабинете самые невероятные вещи. Некоторые завещания, написанные под диктовку клиентов и в присутствии свидетелей, заставляли его внутренне корчиться от смеха,– настолько нелепой была выраженная в них воля. Но если завещатель находился в рамках закона, он невозмутимо продолжал писать.
С бросающимся в глаза отвращением он опять взялся за лежащие перед ним листы. Члены семьи обменивались кисло-сладкими замечаниями. Передача наследства единственной внучке, наследства довольно значительного, равно как и неожиданного, отбирала у них последние надежды. Тем более что сумма была заблокирована нотариусом до совершеннолетия девочки.
– Но можно хотя бы опротестовать? – настаивала Анни Ланзак.
– Нет, совершенно невозможно! Ваш отец был в полном разуме, и документы составлены по форме!
На этот раз он разозлился, испытав жгучее желание выставить всех за дверь. Максим дипломатично надавил ему на плечо. Вместо того чтобы прислушаться к брату, Виктор стал катать ручку вдоль бювара из черной кожи. Лора не часто приходила сюда, сразу решив, что нотариальная контора – довольно мрачное место. Он доказывал ей обратное. Однажды в воскресенье он зашел сюда вместе с ней за каким-то досье, и они занялись любовью прямо на письменном столе. Он сходил с ума от нее, от ее тела, от ее смеха и ее глаз, но теперь ее будет держать в своих объятиях Нильс.
– ...мы займемся всеми банковскими и административными формальностями,– закончил за ним брат.
Ланзаки поднялись, Виктор за ними. Он проводил их до двери, ведущей непосредственно в задний двор. Все было отлично продумано: клиенты, которые уходили, не могли встретиться с клиентами, которые собирались войти.
Старшая из Ланзаков горячо поблагодарила его твердым рукопожатием. Она была убеждена, что одновременное присутствие двух нотариусов явилось знаком огромного уважения к ним.
– Не смей так больше делать! – процедил сквозь зубы Максим, как только дверь закрылась.– Ты был пустым местом.
Потом, как бы извиняясь, он ласково взъерошил волосы брата.
– Тебе надо взять отпуск,– добавил он, вглядываясь в его лицо.– Уезжай на несколько дней, подцепи кого-нибудь, забудь ее!
Легко говорить Максу, женатому на прекрасной женщине, которую он обожает!
– А что бы ты сделал, если бы Кати завела любовника и попросила развод?
Максим отбросил этот глупый вопрос, беспечно пожав плечами.
Он лишь спросил:
– Ты ее сегодня видел?
– Лору? Нет, она прислала
– Как? И он приходил к тебе? Он там?
– Уехал в Париж.
– Жаль, мне многое хотелось сказать ему!
Узнав о связи Нильса и Лоры, Максим рассердился. А ведь он так же, как и другие, всегда принимал сторону младшего брата, защищая его от всех.
– Вы рассчитались с ним? – обеспокоенно спросил он.
– Он неплатежеспособен, ты прекрасно знаешь...
Виктор бросил двусмысленную фразу с горькой усмешкой. Их младший брат, транжира и фантазер, никогда не имел гроша, несмотря на фальшивую богемную роскошь, в которой жил. Во всяком случае, с начальной школы у него не было ничего, что привело бы к благополучию.
– Выглядишь ты ужасно, Виктор.
Их разговор прервало жужжание интерфона. Голос секретарши возвестил, что клерки собираются уходить.
– Уже поздно,– констатировал Макс – Ты не забыл, что мы сегодня ужинаем у родителей?
Виктор возвел глаза к небу, но отказался спорить, прекрасно зная, что отец не примет с его стороны никаких отговорок.
Марсьяль Казаль безнадежно мерил большими шагами ковер в гостиной – от одной стены до другой. Наконец он остановился и бросил взгляд в окно. Тихая улица Президьяль выглядела восхитительно благодаря гениальной находке осветителя, установившего по всему старому городу фонари в виде канделябров. Лишний способ завлечь многочисленных туристов, хотя Сарлат не испытывал в них никакой нужды: это был прекрасный, волшебный город. Марсьяль никогда не жалел, что обосновался здесь после трагического случая, расколовшего его жизнь надвое. Когда Бланш упорно хотела покинуть поместье Рок, он скрепя сердце согласился и только много позже ощутил счастье от того, что порвал с прошлым.
Он отошел от окна и вновь принялся ходить, как тигр в клетке. Конечно, дом был красив (его построили в эпоху Возрождения), хотя комнаты в нем были тесными. Чтобы сделать большую гостиную, пришлось сломать две стены и установить металлические балки – они поддерживали потолок. В Роке пространства было гораздо больше, пропорции были почти грандиозными, но никто их не использовал.
– Да, все это должно измениться! – бормотал он вполголоса.
Виктор не останется на этой ультрасовременной вилле, которую его жена заставила купить из прихоти. Его сын не был мазохистом и не находил удовольствия в воспоминаниях о той, которая бросила его.
А почему нет? А я-то сам что делаю все эти годы?
Марсьяль приходил в отчаяние, думая о прошлом. Бог должен уберечь его сына от такой муки.
Он опять остановился у окна, но улица по-прежнему была пустынна, а дом погружен в тишину. Бланш, наверное, опять колдовала перед плитой, готовя для сыновей их любимые блюда. Он был в долгу перед ней, он знал это, он чувствовал себя виноватым в том, что так мало любил ее, хотя она посвятила ему себя без остатка. Но, увы, эта безграничная преданность не возбуждала в нем никакого желания. Даже тридцать – сорок лет назад, держа ее в крепких объятиях, он всегда думал о других женщинах. О женщинах, которые были красивее, моложе, бесстыднее. О таких женщинах, как Лора, например, на которых не женятся, если есть хоть капля здравого смысла. Надо было влюбиться, как Виктор, чтобы не понять этого сразу.