Роковая монахиня
Шрифт:
(Здесь дневник обрывается. Далее следует записка Арманда).
Когда я возвратился в Англию из Брюсселя, где провел несколько дней, пока не закончилась конференция, я незамедлительно отправился к Трезбонду. Я немного беспокоился за него. В последний раз, когда я его видел, он показался мне странным.
Я приехал к нему ранним утром третьего ноября, сойдя с ночного почтового поезда. Я был уверен, что Трезбонд примет меня даже в такую рань, потому что казалось, что он вообще никогда не ложится спать. Подойдя к дому, я увидел, что в спальне горит свет, но ответа на мой неоднократный стук не последовало. Я обошел дом сзади. Над далекими холмами забрезжил первый луч света, и я, к своему удивлению, обнаружил, что одна из оранжерей полностью разгромлена. Французское окно в кабинете было также разбито. Я споткнулся обо
В дом я попал через окно кабинета и, дойдя до лестницы, окликнул Трезбонда. Я знал, что его жена и слуги уехали, потому что он писал мне об этом в своем письме, в котором он также обещал зайти ко мне за семечком лианы. В ответ на мой оклик раздался ужасный вопль. Это был голос Трезбонда. Он кричал: «Уберите это от меня, уберите это!»
Услышав крик, я рванулся вверх по лестнице. Голос Трезбонда не стихал. Дверь спальни была заперта, и я приложил все усилия, чтобы выломать ее.
Бедняга стоял на коленях, весь сжавшись, в углу комнаты. Было странно видеть его расширенные глаза.
Трезбонда забрали в сумасшедший дом, и, после того как некоторые из его высказываний, произнесенных в бреду, возбудили подозрения, полиция вскопала почву в разгромленной оранжерее и обнаружила там тело его жены, задушенной поясом от халата. Трезбонда судила выездная сессия суда Вудшира. Его признали виновным, но душевнобольным.
Я посвятил много времени расшифровке его дневника, который написан известным только ему очень сложным шифром.
Он никогда не приезжал ко мне в Челси, как пишет, так же как никогда у него не было этого семечка. Все разрушения, нанесенные оранжерее, разбитое стекло в кабинете и убийство двух собак были делом его собственных рук.
Элиот О’Доннелл
Тайна запертой комнаты
Только одна вещь на Болсовер-Сквер, 109 ставила Амелию в тупик: почему комната в конце коридора на первом этаже всегда была заперта? Движимая сверхлюбопытством, бывшим лишь одним из ее многочисленных недостатков, Амелия намеревалась выяснить этот вопрос.
Амелия Дженкинс была родом из Пэнкхэма, из приюта для беспризорных. Девушкам из приюта платили мало, и именно поэтому миссис Бишоп взяла ее. Миссис Бишоп была вдовой, блондинкой, чьи желтые волосы выдавали несомненные признаки пероксида. У нее были большие бледно-голубые глаза с неестественно длинными ресницами и бровями Греты Гарбо, и белые руки с длинными тонкими пальцами заканчивались миндалевидными ногтями, которыми она, несомненно, гордилась. Амелия считала миссис Бишоп красивой, но боялась ее. Однажды та, поймав Амелию за поглощением земляничного джема, пригрозила ее избить. Ее лицо вдруг стало таким суровым и жестоким, что Амелия испугалась, поняв, что это не пустые угрозы, что, однако, не мешало ей в отсутствие миссис Бишоп заходить в ее спальню и любоваться ее очень дорогим гардеробом. Особенно Амелии понравилось одно готовое ярко-красное платье, весь подол которого сверху донизу был усеян большими блестящими костяными пуговицами. Это супермодное платье приводило Амелию в восторг. Она также перемерила почти все шляпы, и ей нравилось, как она в них выглядела. Однако она всегда аккуратно возвращала все вещи на то место, где брала, боясь, как бы миссис Бишоп ничего не узнала. Само собой, она никогда не упускала случая поговорить с приходящими в дом торговцами и порасспрашивать их о миссис Бишоп. Но, к своей досаде, она не многое почерпнула из этих бесед: только то, что миссис Бишоп имела репутацию очень состоятельной и скупой женщины. Но это Амелия знала и сама. Она узнала это, не прожив в доме и дня. Действительно, ее жалованье было так мало, а рацион так скуден, что она взяла бы расчет, если бы осмелилась. Но это было для нее страшней смерти; она слишком боялась увидеть вновь так напугавшее ее ужасное выражение жестокости на лице миссис Бишоп. К тому же ее завораживало красное платье и запертая комната; она чувствовала, что не может их покинуть.
— Вы не знаете, что за человек был муж миссис Бишоп? — спросила она молочника, которому она, по всей видимости, нравилась, во всяком случае, он приносил ей цветы.
— Нет, — ответил тот. — Я полагаю, это был состоятельный господин. Говорили, он умер за границей, где-то в южной Франции, где богатые проводят зиму. Он был седой и по виду годился ей в отцы.
—
— Сейчас не модно любить мужей, — рассмеялся молочник и спросил; — Хорошо вам здесь живется?
— Не очень. Но, думаю, если бы я ушла, было бы еще хуже, — пожала худыми плечами Амелия.
— Тогда советую вам остаться, — сказал молочник. — По крайней мере, пока не найдете лучшее место.
Амелия поблагодарила его за совет, и на этом все закончилось. В тот же день ей приснился странный сон о запертой комнате. Ей снилось, что миссис Бишоп подошла к камину в гостиной и достала из-под правой полки ключ. Затем с ключом в руке миссис Бишоп пришла к таинственной комнате в конце коридора, отперла ее и вошла внутрь. Амелии приснилось, что она шла за миссис Бишоп до двери и хотела проскользнуть за ней, но не успела; дверь захлопнулась перед самым ее носом. Она успела только заметить черную дубовую кровать с пологом, стоящую в середине комнаты. Она стояла снаружи, прислушиваясь, и услышала, наконец, звон монет.
«Я давно подозревала, — сказала она себе, — что там деньги, кучи денег. Миссис Бишоп просто скряга». Она посмотрела в замочную скважину, и тут что-то горячее и пылающее ударило ей в глаз. Боль была настолько жгучей, что она проснулась. Необычно яркий сон произвел на Амелию огромное впечатление, и ее желание проникнуть в ту комнату еще больше возросло. «Если мне удастся взять хоть немного тех денег, — решила она, — я сбегу. Лондон — большой город, в нем я смогу спрятаться так, что полиция никогда не найдет меня. Даже если и найдет, то тюрьма не такое уж плохое место — гораздо лучше, чем работный дом, и уж, конечно, не хуже этого. Стоит попробовать».
Она с нетерпением ждала случая проверить, верен ли сон; но каждый раз, когда она набиралась духа пойти в гостиную и проверить полки у камина, ей всегда что-нибудь мешало. Однажды ей послышались шаги, украдкой следующие за ней через зал к гостиной. Она в ужасе обернулась, ожидая натолкнуться на леденящий кровь взгляд бледно-голубых глаз; но, к ее облегчению и изумлению, за ней никого не было. В другой раз, когда глубокой ночью она тайком спускалась вниз, ей послышались шаги, крадущиеся вслед за ней по лестнице. Она решила, что если это миссис Бишоп, то она прикинется, что ходит во сне — в тот единственный раз, когда она была в кино, она увидела девушку, идущую во сне, и это ей запомнилось. «Я разыграю комедию», — твердила она себе и, спустившись до конца лестницы, медленно обернулась и посмотрела назад. Там никого не было. Ей стало так жутко, что она в панике убежала в свою комнату и никогда больше не покидала ее глубокой ночью. Но вот настал день, когда ей предоставилась долгожданная возможность.
«Я ухожу в гости, Амелия, — сказала ей миссис Бишоп, — и приду где-то к обеду. Если мне кто-нибудь позвонит, обязательно спроси, что передать». Затем, надев свой самый новый костюм, она ушла. Амелия увидела, как она повернула на улице за угол, и побежала в спальню, чтобы взглянуть на платья и шляпы. Особенно Амелии нравилась черная парижская соломенная шляпа. Амелии давно хотелось ее примерить и, подойдя к зеркалу, она надела ее.
Амелия была красивой девушкой, и шляпа, чуть сдвинутая набок, согласно последней моде, действительно шла ей больше, чем ее госпоже. Потом Амелия надела нарядное голубое платье с красными манжетами и воротником. Платье слегка висело на ней, но все равно ей понравился собственный вид. На туалетном столике был еще лак для ногтей и губная помада. Амелия не могла побороть искушение взять и то, и другое. Когда она надела французские туфли на высоком каблуке из патентованной кожи, то почувствовала себя настоящей леди, более привлекательной, чем сама госпожа. Амелия стояла и смотрелась в зеркало, когда зазвонил телефон. Она поспешно сбросила с себя шляпу и платье. Ответив на звонок, она успокоилась и положила все на прежнее место. Затем она решила проверить свой сон. С сильно бьющимся сердцем, непрерывно озираясь, чтобы удостовериться, что она совершенно одна, потому что в этом доме она часто чувствовала, что за ней кто-то следит, она направилась в гостиную.
Хотя Амелия видела, что миссис Бишоп ушла, она тихонько постучала в дверь гостиной, чтобы быть уверенной, что хозяйка не вернулась незаметно. Ответа не было. Она постучалась опять, и вновь тишина. Она открыла дверь и вошла. Заливающее гостиную солнце заставило Амелию забыть свои страхи, и она с радостным удивлением обнаружила, что одна из полок не закреплена. Она кухонным ножом приподняла полку и увидела под ней впадину, в которой лежал ключ. Ее сон был верен. «Ах, если бы там были деньги, — сказала себе Амелия, — тогда прощай рабство!.. Я буду свободной. Свободной и богатой.»