Роковая шутка
Шрифт:
Видим: дело дрянь. Заморин с младшим лейтенантом куда-то улизнули. Находим их. Клянутся перед Казенниковым, что все это шутка.
Казенников и слушать не хочет. Так хлопнул дверью, что, думали, рухнет крыша землянки. И шинель даже не прихватил с собой. Время клонилось к вечеру, похолодало, морозец уже схватил ледком лужицы.
— Ничего, пусть проветрится, поостынет. Переборщили, конечно, малость с этой шуткой-то, — оказал кто-то из офицеров успокаивающе.
Тут как раз зашел к нам в землянку механик-водитель из экипажа Казенникова, чернобровый украинец, старшина Василь Бойко.
— Та вин до танка пишол, — сообщил нам старшина, встретивший по дороге своего командира.
Мы этому не удивились, потому что каждый из нас частенько наведывался к своей машине. Хотя мы и ютились в землянках, а дом-то наш по-прежнему оставался в танке, и всякая мелочишка там хранилось. Танки наши стояли за бугром, в густом, уже по-весеннему побуревшем березнячке, чтоб врагу глаза не мозолили.
Мы сидели вокруг печурки, дымили самокрутками, вели какой-то разговор и уже не думали о Казенникове, как вдруг взревел мотор танка. И тут еще нам было невдомек, на что решился лейтенант. И только когда его танк на полном ходу выскочил из-за пригорка и, миновав землянки, пошел в сторону болотца, за которым виднелись немецкие траншеи, мы забеспокоились. Что с ним случилось? Куда он и зачем? Каждому из нас было известно, что через болотную топь нет хода.
— Э-эх, сам погибнет и машину угробит, — кто-то с сожалением вздохнул позади меня.
Все повыскакивали из землянок — и танкисты, и пехота. Прибежал командир нашего батальона майор Пахомов, руками машет, кричит: «Кто приказал? Назад!». Но не тут-то было — танк уже на болоте.
Помнится, я даже глаза опустил, чтобы не видеть, как захлебнется машина, болотной грязью. И остальные все притихли, ждут трагического конца.
Но случилось невероятное. Или судьбой ему было так уготовлено, или случайно попал на какие-то твердые болотные кочки, только, к всеобщему удивлению, танк выскочил на тот берег и пошел утюжить вражеские траншеи.
Какой был переполох среди немцев — и представить трудно! Вместо того чтобы стрелять по танку, они бросились прятаться от него. Земля там была мягкая, болотная. Как крутанет Казенников машиной, пропашет траками — так от траншей и землянок и тех, кто в них спрятался — одно воспоминание.
Но, в конце концов, немцы опамятовались, начали бить по танку из пушек, гранатами забрасывать. Только все неудачно, словно танк Казенникова был заговоренным. А вернее, от спешки все это у них, от нервного состояния.
Бесконечно продолжаться такое не могло — загорелся танк Казенникова; горит ярким пламенем, а все продолжает утюжить траншеи противника.
Тут уж наше командование не выдержало. Мы начали бить по врагу из пушек и пулеметов. Автоматчики с криком «Ура!» полезли форсировать болото.
Тем временем в танк Казенникова попало еще несколько снарядов, снесло башню, порвало гусеницы. И, видимо, убило или тяжело ранило Казенникова — из машины он так и не показался… Потом его обгоревшее тело мы похоронили там же, на песчаном бугорке, рядом с болотцем…
Будь это при других обстоятельствах, Казенникову сходу бы Героя присвоили. Пусть даже посмертно… Хотя и говорят, что победителей не судят, но у нас получилось по иному. Вскоре понаехало начальство, и началось следствие. Заморина и не успевшего еще покомандовать младшего лейтенанта Заруду разжаловали в рядовые, А нас, свидетелей этой роковой шутки, лишили присвоения очередного звания.
Но самым мучительным и тяжелым для нас наказанием были письма Веры. Лейтенанта Казенникова давно не было в живых, а письма ему из Камышлова все шли и шли. Они для нас были как страшный укор, как вопиющая апелляция к нашей совести. Мы не вскрывали эти письма, не читали их, но прекрасно знали, что в них написано.
Больше месяца письма Вера гонялись за нами по всей Белоруссии. Их накопилась у нас целая пачка. Никто из нас не решался написать девушке, рассказать ей всю правду.
Поток писем оборвался сразу. И потом уже до конца войны не было ни одного. То ли узнала Вера гибели лейтенанта Казенникова, то ли что-то другое подумала… Этого я не знаю…