Роковой шаг
Шрифт:
Я безмятежно улыбалась, стараясь скрыть свою опустошенность. Это давалось мне не просто, и я почти гордилась собой. И только у себя в спальне, оставшись одна, я позволяла себе снять маску и часто во мраке ночи не могла удержаться от слез.
Конец мечтам! Ничего от них не осталось. Я должна спуститься на землю, и может быть, когда у Сепфоры появятся дети, я найду в них утешение.
Сабрина и Дикон скромно обвенчались в сельской церкви, после чего она уехала с ним на север.
В одну из июльских ночей того же года Чарльз Эдвард Стюарт в сопровождении всего лишь семерых приближенных,
Все говорили о новом восстании. Тридцать мирных лет о якобитах почти ничего не было слышно, но сейчас это казалось серьезной угрозой.
Распространялись воззвания к народу. За поимку Чарльза Эдварда Стюарта было обещано вознаграждение. В Шотландии его называли славным принцем Чарли, потому что, по слухам, он был молод и красив.
Когда в Клаверинг приезжали гости, разговоры шли только о якобитах.
— Кажется, — говорил один, — Стюарты к нам вернутся.
— Никчемная семейка, — говорил другой. — Лучше остаться с немцем Георгом.
Однако восстание не воспринималось людьми слишком серьезно. Многие вспоминали 1715 год, когда отец нынешнего принца прибыл в Шотландию, надеясь завладеть троном. Ничего из этого не вышло. Что такое все сторонники принца на севере по сравнению с хорошо обученной английской армией?
Некоторое беспокойство началось, когда сэр Джон Коуп был разбит недалеко от Престонпанса и Чарльз Эдвард двинулся на юг и даже достиг Дерби.
Теперь всякий знает, чем закончилась эта авантюра; всякий слышал о походе герцога Камберленда, предпринятом с целью соединиться с главными силами и сдавить принца клещами. Они понимали, что он может дойти до Лондона, и если бы ему сопутствовала удача, едва ли удалось бы его заставить вернуться в Шотландию, чтобы дать там решительное сражение. В декабре принц отступил на север. Я узнала об этом от Сабрины. Она была в отчаянии. Дикон всегда был якобитом, и она знала, что он не может не встать на сторону принца. Она написала мне:
«Я напомнила ему, чем это кончилось в первый раз. Он ответил, что мужчина должен сражаться за то, во что он верит, и что трон по праву принадлежал Стюартам.
Дорогая Кларисса, сейчас он с ними, а я, одинокая, проливаю слезы. Я была так счастлива с тех пор, как узнала, что он тебя больше не волнует, и вот теперь он ушел. Не знаю, когда получу от него известия. Я здесь на севере, так далеко от тебя. Если бы мы были рядом, мне было бы легче. Я тешу себя надеждой уехать к тебе. Но я должна быть здесь… если он вернется».
Я разделяла ее беспокойство и жадно ждала новостей.
Они появились только в апреле. Стоял чудесный весенний день, птицы провожали пением уходящую зиму, на деревьях и кустах лопались почки. Весна в природе — и страх в моем сердце.
Я узнала об ужасной битве при Каллодене и молила Бога, чтобы он сохранил Дикона, Я хотела, чтобы он был счастлив и чтобы Сабрина тоже была счастлива.
Рассказы об ужасном поражении потрясли меня. Я содрогалась при одном имени Камберленда, устроившего эту гигантскую мясорубку. «Никто не будет отпущен на свободу, — сказал он. — Мы покончим с мятежами раз и навсегда».
От Сабрины не было никаких новостей.
Я молилась, чтобы Дикон вернулся к ней теперь, после всего этого. Она понимала, что я беспокоюсь. Она обязательно даст мне знать.
Никаких новостей… а время шло. Наступил май.
— Это положит конец якобитам, — говорили люди. — Это окончательное поражение.
— Жестокость Камберленда оправданна, — говорили другие. — Надо было дать понять, что эти смуты должны прекратиться.
— Еще никто не обращался с людьми так, как Камберленд с теми, кто попал в его руки, — говорили третьи.
О жестокостях твердили всюду. Слушать это было невыносимо.
А новостей все не было.
Я написала Сабрине:
«Сообщи мне, что происходит. Я схожу с ума от беспокойствам».
Я ждала. Я постоянно ждала. Очевидно, что-то случилось, иначе чем объяснить молчание Сабрины?
До сих пор май казался мне самым прекрасным месяцем. Я никогда не забуду этого мая; длинные теплые дни, чему-то радующуюся природу, а в моей душе ощущение ужаса, которое стало пророческим.
Была середина месяца, и я чувствовала полнейшую безысходность, когда приехала Сабрина.
Она вошла в дом словно во сне. И мне действительно показалось, что я вижу сон, когда она предстала передо мной. Я так часто представляла себе ее возвращение, что это было как очередная греза.
— Сабрина, — прошептала я, взглянула на ее бледное страдальческое лицо и все поняла.
Сабрина бросилась ко мне, и я приняла ее в свои объятия, радуясь, несмотря на все ужасы, что она вернулась домой.
Несколько минут мы простояли безмолвно, потом я отстранилась и спросила:
— Дикон… он… Она кивнула.
— Он умер от ран при Каллодене.
— О, Сабрина…
Она ничего не сказала и только прижалась ко мне, словно прося защиты. Я сказала ей:
— Ты помнишь наши занятия? Ты помнишь слова, сказанные некогда римским поэтом Теренцием, которые мы часто обсуждали: «Человеческая жизнь подобна игре в кости: если не выпадет то, чего вы хотите, нужно умудриться извлечь пользу из того, что выпало». Все зависит от падения кости, но когда она уже упала, обратной дороги нет. Мы должны наилучшим образом распорядиться тем, что у нас остается.
Сабрина кивнула; утешая ее, я утешала и себя.
Позже мы смогли поговорить. Мы проговорили целый день и ночь.
— Он решил идти, Кларисса. Я пыталась остановить его, напоминала ему о том, чем это кончилось в прошлый раз. Но он должен был идти. Он был якобитом, и ничто не могло заставить его забыть об этом.
Я подумала: «Однажды он забыл об этом, помогая мне бежать». И гордость наполнила мое сердце при этом воспоминании.
— Я просила его, — продолжала Сабрина. — Я умоляла его, но он не мог остановиться. В конце концов я поняла, что он не может иначе. Он был совершенно уверен, что Чарльз Эдвард одержит верх. Поначалу так и получилось, но это было безнадежно, против всей английской армии… Камберленд поставил себе целью, чтобы восстание якобитов никогда больше не повторилось. Расправа… о, Кларисса, это невозможно описать.