Роковой выбор
Шрифт:
– Ваш отец тоже этого желает, – сказала она. – И я возьму на себя смелость. Я прикажу отцу Голлису окрестить ребенка прежде, чем кто-нибудь сможет мне помешать.
При общей нелюбви к католикам это был очень смелый поступок. Я знала, что отца очень огорчало то, что нас с Анной воспитывали протестантками, и если он и пошел на это, то только потому, что иначе нас вообще могли отобрать у него.
Меня изумила отвага обычно кроткой Марии-Беатрисы; но я уже начинала понимать, что люди способны на многое ради своей веры.
Разубеждать ее было бесполезно,
Мария-Беатриса не сомневалась в своей правоте. Я думаю, это было потому, что, какой бы проступок она ни совершила в глазах двора, она была права перед Богом.
Однако несколько дней спустя она выглядела немного смущенной, когда сказала мне, что король заявил о своем намерении посетить Сент-Джеймский дворец, чтобы обсудить церемонию крещения.
Я была в ужасе.
– Король рассердится, – сказала я. – Вы проявили большую смелость. Самого его это не волнует, но он всегда вынужден принимать в расчет ненависть, которую народ питает к католикам.
Мария-Беатриса высоко держала голову, но я видела, что ей не по себе. Я умоляла ее рассказать мне, что скажет король, когда приедет. Я чувствовала, что ей придется нелегко, несмотря на все королевское добродушие.
Она сдержала слово и сразу после разговора с королем послала за мной. Поспешив к ней, я застала ее озадаченной.
– Я рассказала королю, что я сделала, – сказала она. – Он совсем даже не рассердился. Он как-то рассеянно улыбнулся и заговорил о другом. Я вне себя от радости. Моя девочка – католичка, даже если она и родилась в этой еретической стране.
– Не будьте слишком уверены, – сказала я. – Вокруг вас есть люди, которые еще могут навредить вам.
На следующий день мне сказали, что ребенка будут крестить в Королевской часовне по обряду англиканской церкви и церемонию совершит один из епископов.
Я была поражена. Мария-Беатриса сказала, что король, верно, не понял, что она ему сказала.
– Понял, – заверила я ее. – Он просто отметает в сторону все неприятное. Он понимает, что вы сделали. Другой бы разъярился… заточил вас в Тауэр. Но король поступает по-другому. Он просто делает вид, что ничего не случилось. Но он настоит на своем и Катарину-Лауру будут крестить по обрядам англиканской церкви.
– Но она католичка. – Мария-Беатриса чуть не плакала. Она была ошеломлена. Она не понимала обычаев нашего двора. Король так мило… с улыбкой, без всяких признаков гнева просто пренебрег ее ребяческой выходкой. Для него ее просто как бы и не было.
Вскоре я услышала, что мы с Анной будем крестными вместе с герцогом Монмутским.
Когда все закончилось, ко мне пришел отец.
– Герцогиня говорила тебе, что ребенка уже крестили по католическому обряду?
– Да, – отвечала я.
Он нахмурился, пристально глядя перед собой.
– Король говорил со мной очень серьезно, – продолжал он.
– Король вел себя с герцогиней так, как будто это не имело значения.
– Он
Я поняла. Я быстро взрослела. Я видела, какой опасности могли подвергнуться мой отец и моя мачеха.
Я бросилась к нему в объятия.
– Я обещаю, обещаю, – воскликнула я.
ЗАМУЖЕСТВО
С тех пор как нас представили ко двору, жизнь изменилась. Мы часто бывали в обществе короля. Анна и я с нетерпением дожидались таких случаев, потому что он обращался с нами ласково, без всяких церемоний, как любящий дядя.
Однако, оглядываясь теперь назад, я вижу эти отношения совсем в ином свете!
Тогда я думала, что все его ласковые слова и поступки вызваны только его любовью к нам. Он нас и любил, по-своему, но теперь мне известно, какова была его главная цель. Мы были на его попечении. Мы были в числе наследников престола, и дядя хотел, чтобы народ знал, что, несмотря на увлечение его брата католичеством, он позаботился о том, чтобы нас вырастили как истинных протестанток.
Теперь я понимаю, насколько это было важно и в какой мере это предопределило мою жизнь.
Итак, мы появлялись при дворе, и должна сказать, что нам это очень нравилось. Все относились к нам с величайшим уважением. Леди Фрэнсис всегда была почтительна. Элизабет Вилльерс была настороже и старалась сдерживать себя и Сара Дженнингс тоже. Несмотря на страсть Анны к Фрэнсис Эпсли, они были неразлучны с Сарой. Сара была alter ego1 Анны.
Я продолжала писать Фрэнсис и виделась с ней по воскресеньям и по праздникам. В то же время мы с Анной увлеклись игрой в карты. Как мы с нею наслаждались, сидя за карточным столом! Как нам не терпелось увидеть, какие карты нам сданы и каковы наши шансы на выигрыш.
Мы так пристрастились к игре, что нас даже осуждали.
Маргарет Блейг находила это занятие греховным и как все добродетельные особы поспешила высказать нам свое мнение.
– Какой кому от этого вред? – спросила я.
– Это может повредить тем, кто играет, – настаивала она, – и особенно, если они играют по воскресеньям.
Маргарет была пуританкой. Ей бы жилось счастливее при Оливере Кромвеле. Она и игру на сцене считала грехом.
Но однажды о нашем увлечении завел речь мой наставник, доктор Лейк.
– Было замечено, что вы и леди Анна почти каждый вечер проводите за карточным столом.
– Нам это нравится, – возразила я. – Какой в этом вред? Вы считаете это грехом?
– Не то чтобы грехом, но, я думаю, вашему высочеству следует воздерживаться от карт по воскресеньям. Народу это не понравится, если об этом узнают.