Роль моей семьи в мировой революции
Шрифт:
Были и другие дети, тоже теткины братья. Существовали их фотографии. Я выкалывал им глаза шилом. Я давил мух на стекле. Я утопил воробья в какой-то бочке на заднем дворе. Дядя сказал: «Это жизнь!»
У одного друга был «фотоаппарат» – сооружение из бумаги, которое от нажатия пальца открывалось, и внутри появлялся рисунок. Мне хотелось иметь этот аппарат ручной работы, но друг не хотел его отдавать. Я разорвал аппарат пополам, но путем исследования обрывков не сумел проникнуть в тайну конструкции. Обрывки я потом выкинул. У меня была машинка, пожарная. Один тип сказал: «Я тебе дам трех солдатиков в положении «лежа», а ты мне – ее!» Получив солдатиков, я сказал: «Давай пожарку поставим в желоб!» Машинка скатилась в канализацию, так что у меня остались солдатики, а у типа – ничего.
Отец проснулся утром, пошел в ванную и, ударившись ногой о стол, разбил большой палец. Кровь хлынула из-под сломанного ногтя струей. Дядя вертелся у швейной машинки марки «Грицнер», игла проткнула ему указательный палец. Я, развеселившись, бегал по комнате, вскочил на стул, оттуда на стол, оттуда на неостывшую плиту. Все мы лежали и стонали, отец и я с ногами, поднятыми вверх. Свояк сказал: «Я это уже где-то видел!» Меня сунули в ванную. «Хочу кораблик!» – сказал я. Мне давали все, лишь бы я вымылся. В этот раз дали гондолу, сувенир из Венеции, оловянную с позолотой. Гондола сразу потонула. «Как море!» – сказала мама. «Только уменьшенное!» – добавила она. Уменьшенными были дома, которые составляли «деревню». В школе нас заставили делать «маленькие магазины», картонные. В витрине моего стояла уменьшенная Эйфелева башня с надписью «Франсе». Все это были вещи ненастоящие, карликовые, искусственные. Я построил из бумаги монастырь Любостинь, в соответствии с прилагаемым руководством. Еще я с помощью склеивания сделал самолет «Фоккевульф». В ванной у меня был «уменьшенный океан». Дядя сказал: «Я могу сделать абсолютно любую вещь, но в миниатюре!» На чердаке я сделал «дом» из старых ящиков, в «дом» притащил разные предметы – вилки, например, черепки, ситечко для чая. Я хотел остаться там, но меня выкинули, ситечко между тем заржавело от сырости. Дядя сказал: «Сейчас сделаем подводную лодку!» Дедушка это дело пресек. Он сказал: «Хватит с ума сходить!»
Существовали различные фотографии, на одной, скажем, был отец. У него была трость и шляпа, он проходил мимо банка и выглядел много старше. Было фото мое и моей мамы с какими-то родственниками. Мама сбивала сливки известным приспособлением, которое называется мутовка, все это происходило в каком-то саду. На другой фотографии
У меня были игрушки, игрушки приносил господин Гиршл, коммивояжер, знаток различных стран. Игрушки были следующие: заяц, лягушка, карлик. Больше всего я любил лягушку. Заведя, я положил ее в постель к тетке; вечером тетка сняла покрывало и завизжала – жестяное чудовище прыгнуло ей на грудь. Были и другие заводные предметы: граммофон с трубой, часы и так далее, но лягушка была единственным прыгающим предметом, лягушку я любил больше всего. Потом была еще змея, подвижная, деревянная. Эту змею, красиво окрашенную, дядя обычно пихал маме за пазуху или в карман фартука, мама падала в обморок, не выбирая места. В обморок падали тетки: от сильных сцен в книге, от жары, иногда от грусти. В обморок упал дядя, случайно, свалившись со стула. Отец упал в обморок при попытке опохмелить его уксусом. Дедушка, который никогда не падал в обморок, говорил: «Врут все! – и потом добавлял: – Хватит безобразничать!» Я хотел упасть в обморок, но не сумел.
Другие
Был мальчик с протезом вместо ноги, протез состоял из каких-то шин и кусочков кожи с дырочками; на ходу протез поскрипывал. Некоторые детали протеза походили на коньки, мальчик в результате прихрамывал. Я сказал: «Хочу протез!» Дедушка сказал: «Идиот!» Был еще один, с искусственным фарфоровым глазом, тоже замечательная штука. У третьего была какая-то резиновая трубка, которая свисала из уха. Все это были мои друзья. У меня были все номера «Розовой библиотеки для юношества», какие-то комиксы. Во дворе шла мена, мне сказали, что сейчас «Розовая библиотека для молодежи», поскольку она уже прочитана, идет в четверть цены. Я сказал: «Но ведь в ней все о Пегасе, крылатом коне, о Бернарде Палисси, изобретателе фарфора методом сожжения собственной мебели!» Они же подсчитали, что за одного солдатика марки «Линеол» с отломанной ногой я должен дать семь книжек «Розовой библиотеки для молодежи». Дедушка аж подскочил: «Ты что, с ума сошел?» Шел еще какой-то торг стеклянными шариками, сломанными машинками и другими вещами. Дедушка говорил: «Это грабеж!» Все это происходило во дворе, жирном от кухонной гари и скользком. В этот двор также выбросилась Ана Шилович, точильщикова жена. Она была в халате, будто накачанная насосом. Во дворе же играли в шахматы, у Мирослава были красные шахматы, венгерские. Меня не хотели принимать в игру, я с третьего этажа кинул помидор в доску. Мирослав сказал: «Попробуй только выйди!» Я просунул ключи, надетые на кольцо, сквозь пальцы и показал им. Мирослав и другие сразу помягчели, один из них сказал: «Кастет вынес!» Потом мы играли в шахматы у Мирослава дома, отмыв фигуры от ошметков помидорины, в комнате пахло мочой. Моя мама говорила: «Как ты только выдерживаешь!» Дедушка спрашивал: «Откуда у них эта вонища?» Я ответил: «Для меня существуют только шахматы!» Другой сказал мне: «Давай метать друг в друга стрелы!» Я сказал: «Давай!» Он попятился и влепил мне в лоб, его мама сказала моей маме: «Простите и приходите к нам на пироги!» Я сказал: «Он засранец!» Третий сказал мне: «У меня сто тысяч кубиков разного цвета, из них можно выстроить дом!» Я сказал: «Я всегда хотел иметь маленького человечка ростом в три сантиметра, но раз уж у меня его нет, так давай хоть дом сделаем!» А он после этого сказал: «У меня вообще кубиков нет, все это выдумка, и вообще!» Существовал Нанич Бошко, национальный иллюзионист, который работал на пару с одной предсказательницей. Дедушка говорил: «Чтоб им, циркачам!» Воздухоплаватель Джованни Джузеппе летал на каком-то устройстве, устройство называлось «воздушный шар», устройство запускали с пустыря г-на Макензи, как было обозначено на плакате. Дедушка обо всем этом сказал: «Брешут!» Был господин Драгутин Тафанек с Маленькой Марой. Был Бакич с группой сербских гимнастов. Отец сказал: «Вот это люди!» Были еще господа Алкалай и Дебицки, знаменитые чемпионы соколов. Отец сказал: «Я знаком с ними лично!» Генерал Павличенко, кубанский казак, после благотворительного концерта рассказывал жуткие эпизоды из своей профессиональной деятельности. Тетки сказали отцу: «Приведи его к нам, пусть споет под балалайку и все такое!» Господин Драгутин Харт, государственный палач, объявил о предстоящем в его карьере сотом повешении. Дядя сказал: «Хотел бы я глянуть!» Принцесса Марта Бибеско написала трогательную хронику «Мария, королева сербов». Мама прочитала хронику и сказала: «Я готова послать ей письмо, полное благодарности!» Господин Кушакович изобрел «Калодонт», средство для чистки зубов, грязных. Дедушка сказал: «Вот так!» Дядя сказал: «Мне вот никак не придумать какую-нибудь полезную вещь, на которой можно заработать!» Крупные государственные банкиры предстали перед судом по обвинению в грабеже. Дедушка сказал: «Бог с ними!» Филипп Мортон начал свои знаменитые распродажи, опубликовав книгу-путеводитель под названием «Неслыханно дешево!». Мама сказала: «Мне больше всего нравится делать покупки у господина Мортона на распродаже!» Пришел Никола, наш родственник, абсолютно мокрый, и сказал: «Меня облили во время демонстрации, на которой я познакомился с Милосавом Космайцем, полицейским агентом в штатском!» Дядя сказал: «Я видел знаменитого актера Дугласа Фербенкса, который транзитом проследовал через наш железнодорожный вокзал!» Антон Дреер начал выпускать пиво, назвав его «Сербское». Дедушка воскликнул: «Ну, что я говорил!» Были братья Кунервальд, выпускающие все. Существовал Гоур-Йоровский, фабрикант минеральной воды. Далее существовали Талви и Мандилович, владельцы вновь открытого сербского салона. Дедушка сказал: «Эк их разбирает!» Отец сказал: «Это все наши!» Мама спросила: «Только как запомнить все эти фамилии?» Был господин Шломович, производитель ботинок, самых разных. Был Соломон Мони Руссо, торговец смешанным товаром. Мама сказала: «Это мне нравится!» Далее были Петар Козина, фабрикант обуви, и Йован Смейкал, который делал колбасу. Мама говорила: «У него всегда все свежее!» Г-н Тадия Зондермайер начал летать на собственном самолете. Дядя сказал: «Это мое давнее и несбывшееся желание!» Господин Илич-Раковачки применил новый способ осмотра легких посредством электрического тока. Дедушка сказал: «Все под себя гребут!» Были еще: бр. Вишацки, фаты для новобрачных, Ана Чилаг, Вена, косметика, Иван Швандтнер, а также Иосиф Карио, текстиль. Отец сказал: «Везет же людям!» Был господин Славолюб Пенкала, изобретатель автоматической ручки с одноименным названием для писания чернилами, в дальнейшем большой друг авиации. Мама сказала: «Я видела его портрет в газетах, ничего особенного!» Был господин Джордже Вайферт, человек, который мог все. Отец заявил: «Я видел его на одной вечеринке в честь торговой молодежи, вот это человечище!» Дедушка удивился: «Да ну?» Существовала госпожа А. Русоевна, шляпы. Мама сказала: «Мне не нравится, как она это делает!» Был господин Батавелич, был господин Теодор Клефиш, мясо по различным рецептам, а также девицы Ана Полушка и Даринка Призеткович, без определенных занятий. Мама сказала: «Боже сохрани, чтобы мое имя мурыжили по газетам, каким бы оно ни было!» Существовал господин Сима Конфорти, лучше фамилии я не встречал. Существовали г-н Премович, электрические люстры, г-н Юлиус Майнл, г-н Яролимек, ковры, наконец, г-н Шонда, шоколад. Дедушка бесновался в квартире, громко орал: «А мы, а мы?» Отец сказал: «Я хотел торговать гвоздями, но в этом смысле дела блестяще идут у Германа Полака и сыновей, а мой сын еще не дорос!» Тетки сказали: «Мы хотели бы заняться пением, но уже есть девица Ольга Ольдекоп, меццо-сопрано!» Тетки сказали: «В конце концов, всех мы их видали!» Пришла госпожа Даросава и сказала: «Мой отец был генерал, а я – придворная дама, только мне плохо стало!» Дедушка сказал: «Подстилкой она была, брешет и не краснеет!» Госпожа Даросава сказала, что знакома со всеми учеными, футболистами и королями мира и состояла с ними в интимных отношениях любовного характера. Дедушка сказал: «На самом деле все они были водопроводчики!» Мама сказала: «Мой сын ходит в одну школу с сыновьями генералов, колбасных фабрикантов и других!» И далее: «Все эти дети одеты как маленькие лорды, а некоторые из них приходят в школу с губами, измазанными завтраком миллионеров, состоящим из яйца всмятку!» Дедушка сказал: «Все это прогнившие семьи, которые поддерживают жизнь искусственными средствами, например пищей!» Вследствие отличного состояния здоровья я поедал на завтрак фасолевый суп с фрикадельками. Мама сказала: «В школьном дворе я поддерживаю прекрасные разговоры с миллионерскими родителями, и все они очень довольны анекдотами, которые я им рассказываю, особенно господин Попович, фабрикант колбасы!» Мы ходили на чай к господину Поповичу, я играл с его сыном, у которого все игрушки были заводными. Я спросил: «А карликов у тебя нет?» Он сказал: «Нет!» Я столкнулся с Воей Блошей, лоб в лоб. Кожа над глазом лопнула, брызнула кровь. Мама спросила: «Кто это тебя бритвой?» Я сказал: «Это головой!» Я терся около примуса; оттуда шваркнуло огнем, опалило мне большой палец. Я сунул палец под струю воды, палец вздулся. Было торжество с фотографированием, на фотографии остался мой палец, большой, замотанный бинтом. Мама говорила: «Это кукла!» И далее: «Почему бы тебе не признаться, кто тебя порезал бритвой?» И еще: «Ну почему ты не девочка?»
Была игра «Жизнь при капитализме через развлечение, или Монополия». В большой коробке находились искусственные деньги, вымышленные облигации, а также макеты различных средств собственности: домики, автомобильчики, совсем маленькие отели. Коробку приносил сын часовщика; он говорил: «Давай пограбим немного!» Он приводил приятелей, также жаждущих обогащения. Мы совершали трансакции, нелояльно конкурировали друг с другом, обманывали, воровали и выпускали необеспеченные облигации, в конце сын часовщика был пущен по миру. Я заграбастал все отели, другие разграбили бензоколонки. Сын часовщика вытащил платок и стал рыдать в него. Ему не верили. Все это было ложь, игра, разумеется. Я одолжил у Болтека, чеха, какие-то часики, весьма маленькие. Часы были некрасивые, я упал и разбил стекло. Потом приходила его мать, она говорила: «Это память о семье, из Брно!» Воя Блоша сказал: «Давай лазать сквозь трубы!» Трубы лежали на улице, рабочие закапывали их в землю и ели сырокопченую свинину с луком. Мы ползали по трубам долго, без остановки, мама сказала; «Они могла закопать вас живыми в канализацию!» Воя Блоша сказал: «Ух, мать его так!» Мама сказала: «Несчастный мой сыночек, дружит с оторвами и теми, что ругаются!» Я лежал в кровати и потел, все говорили: «Это пройдет!» Мне представлялось, будто я сижу в отцовской грудной клетке, как в тюрьме, и что отец абсолютно прозрачный. Потом мне представлялось, будто меня связали по рукам и ногам и за мной гонится автомобиль и старается задавить. Кто-то сказал: «Вот это надо обязательно!» И еще: «В кино поменьше ходить надо!» Воя Блоша сказал мне: «У моей матери искусственная челюсть, а спит она совсем голая!» Я сказал: «У нас есть запрещенная книга, которая называется „СССР в фактах и образах"!» Воя Блоша сказал: «Ну и что?» Во двор приходили люди. Они кричали и требовали металлолом, дырявые кастрюли, сплющенные тазы, чтобы из всего этого сделать что-нибудь более-менее годное. Дедушка сказал: «Не дам!» Мама нашла какую-то проволоку, весьма убогую, потом сказала людям: «Сделайте мне из этого шнельзидер!» Люди понятия не имели о том, что это такое. Тетки на обрывках бумаги писали свои пожелания, записки бросали вниз людям с гитарами. В одной было написано: «Ох, как тяжко мне тебя забыть!» Гитарист подумал, что записка относится лично к нему, однако позже спел то, что от него требовали. Требовали и другие, более сложные вещи, например: «Любовное томление», «Чубчик», «Ах эти синие глаза», а потом и нечто более определенное – «Вернись!». С записками бросали мелочь, однажды, воспользовавшись моим отсутствием, взломали копилку с очень сложным запором и все мои накопления угробили на «О, как хочу я видеть образ твой!», дуэт. Потом певцы осмелели, спросили: «Не изволите ли стакан воды?» Выпив воду, сказали: «Мы студенты, а вы читали Маркса?» Дедушка сказал: «Пошли вон!» Тетка записывала все это в свой дневник, время от времени всхлипывая. Приходила женщина, говорила: «Мой племянник это устроит, он работает на пароходе, а пока дайте полтинник!» Еще один пришел и сказал: «Все еще ничего, а я именно сегодня рассчитывал на первый приз в Государственной лотерее!» Другая женщина говорила: «Я бы с удовольствием открыла предприятие по производству и изготовлению шляп, но как начать?» Дедушка спросил: «Что как?» Были люди, которые рассказывали о своих родственниках и уверяли при этом, что мы тоже состоим в родстве с ними. Все они были очень грязные. Некоторые из них подвязывали штаны куском веревки или проволоки, вешали на себя различные предметы, например мышеловки. Один, с бородой, проповедовал: «Грядет Страшный Суд!» Дедушка сказал бородачу вот что: «О чем ты?» Люди говорили громко, некоторые играли на инструментах. Тетки читали книгу «Мать» Максима Горького, в книге были такие же люди, тетки наслаждались. Они говорили: «Мы как в романе!» Дедушка говорил кратко: «Это пройдохи!» Пришел какой-то тип предлагать средство от облысения. Пришли какие-то нищие, мама подала им картофельный паприкаш, позавчерашний. Она сказала: «Это полезно для здоровья!» – и добавила два динара. Пришел еще один, сказал: «Мать моя померла, отец в больнице, а я сумасшедший!» Еще какой-то показал маме бумажку и сказал: «Написали, чтобы я получил с вас пять динаров!» Один предлагал какое-то пальто, очень дешево. Дедушка заорал: «Оставьте меня в покое, всех поубиваю!» Я спросил: «Какой они будут играть спектакль и когда?» Мама говорила: «Жизнь горька!» На этом все заканчивалось.
Я выступал также на уроках музыки госпожи Аладрович-Сухомирской. Я играл «В монастыре» Рахманинова, «Хоровод гномов» Грига, а также попурри из различных песен под названием «По желанию исполнителя». Госпожа Аладрович-Сухомирская была абсолютно глухая, но, глядя на клавиши, могла понять, о чем идет речь. Она считала следующим образом: «Айнеке, цваеке, драеке, фир!» – пристукивая какой-то палкой. Иногда, прислушиваясь к своему внутреннему голосу, госпожа Сухомирская засыпала. Я тут же переходил к финальной фразе, ради скорейшего пробуждения госпожи.
Госпожа Шуг изготовляла шляпы, очень чудесные. Из разных тряпочек, в основном никуда не годных, госпожа «сотворяла чудеса». На шляпы она водружала искусственные цветы, фрукты, а также фигурки амуров, по желанию заказчика. В свободное время она расшивала шляпы маленькими иконками и другими вещами. «Если желаете, я вам сделаю святого Теофрастуса!» – говорила она маме. Дедушка отвечал: «Не дай Бог!» Госпожа Шуг предложила сделать репродукцию произведения «Королевич Бранко и вила», в натуральную величину. Госпожа Шуг предложила вышить для кухни лозунг с текстом: «Муженек тогда лишь воду пьет, когда женушка ему деньжаток не дает!» Госпожа Шуг заявила, что желает осчастливить нас покрывалом с вышитым курящим султаном. Двое требовали тряпок щипать корпию, все равно каких. Гитарист и его помощник сказали: «Сейчас мы вам споем арию Марио Каварадосси из одноименной оперы „Тоска"!» Госпожа Аладрович-Сухомирская сказала: «Если хотите, я лично сыграю вам "В монастыре", и вы услышите, как звучит эта вещь!» Госпожа Гелин заявила, что желает сделать наконец для нас этот абажур. Василие Кривак, мой личный цирюльник, сказал: «Постригу вам его в любое время, хотите – и на дому!» Госпожа Шуг сказала: «Могу научить французскому!» Я сказал: «Хочу грести!» Я вышел на улицу и катался на роликах, пока не сбил очень толстую женщину. Тетки читали запрещенную книгу «Как стать монстром, в восьми лекциях». Все это было весной.
Соседи стали подавать теткам знаки, самые разные. На крышках коробок из-под ботинок они писали разные слова, например: «Сестричка!» или: «Невыразимая!» Тетки отвечали очень сурово: «Ничего не выйдет!» Портной с противоположной стороны двора пытался переговариваться с помощью морской азбуки, понаделав из отходов материи разноцветных флажков. Тетки делали вид, что не понимают. Из другого окна некто пытался изобразить свои желания с помощью бутылки. Все это было непонятно и немного странно. Были какие-то учителя танцев, они приходили домой и говорили: «Это ничего!» или: «Станете легкой, словно перышко!» Тетки только смеялись. Потом один учитель рассказал о наиновейшей операции на слепой кишке посредством гипноза, о гипнозе он сказал: «Вы сейчас в теплой ванне, а не на операционном столе, как вам говорят сейчас ваши ощущения!» И еще: «Я мог бы вам лично это показать!» Дедушка заявил: «Я этих пройдох из дому выставлю!» К маме подходил господин Ш.Миллер, всегда причесанный. У господина Миллера был туберкулез, вследствие чего он занимался только легкой работой, например фотографией. Господин Ш. Миллер спросил: «Не желает ли госпожа сфотографироваться со своим единственным сыном или с сестрами?» Мама ответила: «Желает!» Потом он отвел нас на бега и угостил мороженым под названием «Тутти-фрутти», пестрого цвета. Мама любила песню «Жизнь прекрасна, как ночная тьма падет, жизнь прекрасна, потому что снова будет май!». В наш дом приходил С. Петрашинович, народный атлет по прозванию «Атлет из Лики!». Атлет ел рубленый шницель и другие вещи, потом уходил перегрызать кусок железа в благотворительных целях. Приходил и Миле Крджич, маэстро игры на гавайской гитаре, маэстро говорил: «Мы, кажется, родственники!» – улыбался теткам и играл свою самую последнюю гавайскую пьесу о пальмах. Потом пришел Йован Смилянич по прозванию Митар. Митар вытащил из кармана бумажку и прочитал: «Россия победит в войне против Финляндии!» И далее: «Пролетарии, объединяйтесь!» Обо всем этом были фотографии, в том числе и семейные. Все эти фотографии мама берегла, на некоторых вырезала каких-то людей, у снимков получались странные края. Я полагал, что мама из вырезанных фигурок собирается делать детский театр. Тетки спрашивали: «Вырезала?» Мама отвечала: «Помалкивайте!» Приходил человек, предлагал французские замки, мама говорила теткам: «Опять он!» Тетки дрожали: «Боже сохрани!» Одна тетка пересказывала фильм, в котором мужчина говорит девушке: «А сейчас раздевайтесь!» Девушка краснеет, а мужчина говорит: «Спасибо, именно это я хотел видеть!» Тетка тоже покраснела. Все это она рассказывала в полумраке. Мама сказала: «А тебе не обязательно слушать!» Я спросил: «Почему?» Соседи возобновили свои предложения младшей тетке, в этот раз с помощью новых знаков и куклы. На кукле, уже негодной, сосед, как на макете, показывал известные места и точки, интересующие его. Тетка сказала: «Нет!» Сосед принес еще одну куклу, похоже деревянную, потом стал показывать различные действия, производимые этими двумя предметами. Тетка снова сказала: «Нет, нет, никогда!» Меня увели от окна. Я протестовал: «Почему, ведь это игрушки!» Госпожа Мариетта говорила: «Та нога, что на рекламе чулок, так это моя нога!» После нее оставался запах мочи и еще чего-то, сладкого. Госпожа Мариетта сказала мне: «Приходи, я тебе картинки покажу!» Дедушка, стоявший за моей спиной, сказал: «Топай!» В другом углу двора, в бельэтаже, один умер от ангины. Оттуда веяло новыми запахами, все это было очень заразно.
Искусство
Дядя сказал: «Кое-что мы и сами можем!» Из комнаты в комнату он протянул веревку, на концах привязал по колокольчику, установив тем самым систему связи по всей квартире. У меня была пушка с пружиной, дядя сделал мне миниатюрный снаряд, я начал стрелять по семье. У дяди была окарина, у теток был граммофон, у меня был аккордеон марки «Майнел унд Герольд». Мы играли различные арии. Дядя не мог играть, не налив немного воды в инструмент. В процессе игры вода булькала, словно какая-то птичка. Потом эта вода нагревалась. Мама говорила: «Изобрази-ка что-нибудь!» В дверном проеме тетки подвесили платье в виде занавеса. На пол поставили лампы, которые сразу придали всему волшебный вид. «Это Гавайи!» – сказала тетка. Я взял аккордеон и сыграл пьесу «Словно сон прекрасный». Пока я играл, пальмовая ветвь щекотала мне шею, и я смеялся. Мама сказала: «Как тебе не стыдно?» Мама вышивала покрывала, на покрывалах появлялись: султан в гареме, народный певец с гуслями, кошки. Кошкам и исполнителям народных песен делались глаза из различных бусинок, снятых с нитки. Дядя мог нарисовать рисунок, не отрывая карандаша от бумаги, дедушка спрашивал: «Как это?» Дядя говорил: «Вот так!» – и, не отрывая руки, изображал корабли, вазы, голых женщин. Отец пытался вырезать теткин профиль из черного картона, но рука дрогнула, и тетка осталась без носа. Я вырезал фотографии манекенщиц из журнала «Женщина и мир», утратив благодаря небрежности некоторые детали. Дядя сказал: «Самое лучшее испортил!» Тетки смотрели на все это свысока, воссоздавая с помощью красок по дереву картинку на свою излюбленную тему «Озеро Блед!». Мама раскатывала тесто, потом специальным колесиком, похожим на шестеренку, сотворяла узоры, тесто превращалось во что-то вроде тряпочек. Мамины печенья назывались «цветочки», «мячики», «домики», «принцесские», все это была имитация. Тетки умели делать из шоколада лебедей, а также еще одну вещь из сахара, ласточку. Эти птицы не годились ни в пищу, ни для полета. Дедушка сказал: «Что за ерунда!» Мама разбила большую посудину, полную клецок, пышные клецки скользили по паркету, как пароходики. Отец, не успев еще протрезветь, бился головой о зеркало, поверхность которого покраснела от крови. Дядя при выносе велосипеда разбил стекло во входных дверях. Тетка уронила на пол флакончик духов, весь дом провонял чем-то ужасным и дорогим, с японским названием. Мама шваброй задела фотографию одного из прадедушек, предок повис, нетронутый, на ручке, благодаря, видимо, усам, усы были огромные. Я разбил тарелку, на которой были нарисованы гондолы, вода, люди и вообще Венеция. Тетки смели осколки, оставили один большой кусок с каким-то мостиком, вздохнув при этом: «Риальто!» У нас существовали сигналы для переклички посредством свиста. Сигнал был совсем простым, он состоял из двух тонов, второй тон повторялся два раза. Если где-то слышалось это повторение в виде свиста, мама говорила: «Кто-то из наших!» Все это было как в кино. У нас были и некоторые выражения, многим недоступные. Когда переодевались, говорили: «Мышь!» Я предпочитал: «Насос!» Но мне не верили. Были и другие слова, например «файлер», «гевихт», «цинтор» и «радл», но эти слова мы не понимали. Дедушка с отцом говорил о каких-то других вещах, совершенно непонятных. Мама говорила: «Это по-венгерски!» Дядя говорил: «Врут, они его не знают! – и добавлял: – Такого языка вообще нет!» Дядя умел объясняться в любви на четырех языках, знания он почерпнул из книги «Любовь в странах мира», с картинками. Я научился говорить по-румынски: «Пусть твоя мать, и твоя тетка, и твоя сестра переспят с жеребцом!» При гостях объясняли: «Это он декламирует какую-то абракадабру, сам придумал!» Тетка знала какие-то итальянские слова, которые прочитала на вывеске в Сушаке, слова были слегка непристойные, вывеска принадлежала галантерейной лавке. Существовали и американские слова, они были напечатаны в виде инструкции на баночках с кремом и на других вещах, которые приходили в посылках, в американском языке некоторые буквы были похожи на наши.