Роль в сказке для взрослых или "Таланты и Полковники"
Шрифт:
– Простите.
– Набрал одну цифру на телефонном диске.
– Капрал, вы? Найдите горничную Кармелу: сеньориту надлежит одеть, пусть поторопится.
– Имеет на меня виды?
– переспросил Филипп, когда трубка вернулась на стенд.
– Да, вы удивитесь… возможно, захлопаете крыльями. Так вот, спокойнее. Отличительное свойство нашей любимицы - нетерпение, поэтому мой первый совет: терпимость, терпимость и еще раз терпимость. Ведите себя с ней просто, непринужденно, с юмором, а главное, бережно… заодно и себя побережете. Да, кстати: что с вашим
– С каким детищем?
– Ну с последней из ваших так называемых "сказок для взрослых"?
Филипп засмеялся:
– "Принято"? Куда? Кем? Кому она сейчас нужна? Я говорил уже: сейчас я вне игры. В репертуаре не осталось ни одного моего названия; подрабатываю я на почте - клею конверты…
– Да-да-да, что-то слышал. Бред! Кажется, пять пеньолей за тысячу конвертов? Считайте, что сон это был, плохой сон, вся эта пачкотня кончилась! Так что же со сказкой?
– Да ничего… Разве что товарищам, актерам я хотел прочесть ее… Это было всего неделю назад…
6.
…Неделю назад на служебном входе в театр… Здесь некая стремительная яркая брюнетка показала легионеру свой пропуск, не забыв улыбнуться: "Добрый день, сержант", - она прошла через турникет и задержалась у доски объявлений.
Тогда и появился Филипп. Шел он в театр в этом же вельветовом костюме. Раньше-то у него были еще два английских, один любимый твидовый… Проданы: на премьерах и в гостях теперь не надо щеголять, ни премьер, ни дружеских приемов не бывает, а есть надо каждый день… Итак, тот же костюм плюс берет и темные очки. В руке была папка.
– Вера, - окликнул он брюнетку. Та вгляделась и сдавленным голосом сказала:
– Филипп? Привет…
– Привет, привет. Но ты же видела меня там, снаружи… А сделала вид…
– Я не видела! Клянусь!
– Ладно, допустим. Слушай, зачем этот дурацкий турникет? Зачем ввели пропуск нового образца? Театр у вас тут или авиационный завод?
– Спроси что-нибудь полегче. А что ты хотел?
– Ну, для начала - оказаться внутри… поцеловать твою щечку… узнать, отчего у тебя бегают глаза… А как это сделать? Сержант - он педант, а у меня устаревший, оказывается, пропуск…
– Сержант, - сказала Вера, - это наш маэстро, наш автор, он руководил этим театром лет двенадцать…
– Одиннадцать, - поправил Филипп и дотронулся до плеча цербера.
– Но этого хватит, не правда ли, чтобы всего лишь зайти к старым товарищам…
Легионер сказал скучающе:
– Не надо касаться меня. Я не пропущу.
– Вы - скала, да? Утес!
– Филипп рассмеялся и сильно крутанул турникет. И тогда легионер пошел на него, вытесняя вон из проходной:
– Не сметь ничего крутить здесь… "Руководил" он театром! И поэтому я сейчас инструкции нарушу? Бляха с "коброй" для меня орденом сделается? А ну, пошел! Тогда какие только гниды не руководили…
Вот и все. Тогда его амулетом надежности была "кобра" - а он то и дело забывал о решающем значении амулетов этих… Мог забывать, ибо редко выходил на люди… Вот Вера смотрела на эту сценку не только не потрясенно, но всем видом своим говоря: "Глупый, по-другому же и быть не могло". И еще одно поразило: лицо легионера само по себе не было ни гориллообразным, ни ублюдочным - нет, такое лицо могло быть и у физика, и у кюре, и у врача…
7.
– Я и ушел со своей папкой домой… Проходит еще день или два - и почти ночью звонок директора: просит, чтобы не позднее 10-ти утра я принес пьесу, он сам меня будет встречать у этого проклятого турникета! А теперь вы спрашиваете: "уже принято"? Как это все понять?
Вич нацедил себе воды из сифона, бросил две льдинки и ответил с оттенком торжественности:
– Легион надежности признал свою ошибку, так и понять. Не за что вам больше вешать "кобру" - явный был перегиб. Теперь у вас другой амулет?
– Филипп кивнул.
– И он отбрасывает совсем другой свет на вашу папочку, на все ваши дела… Ибо теперь это в общем-то знак доверия… мне поручено подчеркнуть это!
Филиппом сейчас более всего владело любопытство:
– Послушайте, майор, у меня что-то проясняется: инициатор всех этих перемен в моей жизни - она? Эта самая дочка…
Вича отвлекли звуки, уже долетавшие сюда раз-другой, а теперь усилившиеся: они походили на пружинящие глухие удары о металлическую сетку и на ответную струнную дрожь этой сетки. Вич невнятно выругался, вклеив в свое проклятье слово "цирк".
После этого он резко повернулся к Филиппу:
– Ай-яй-яй… как неаккуратно! "Дочка диктатора", вы сказали? Я был уверен, что снимая с себя тот дрянной амулет, вы расстались и с этими дрянными словечками… Ай-яй-яй…
– Но я не говорил "диктатора"!
– возмутился Филипп.
– Неужели? Откуда ж до меня долетело?
– Да вам послышалось, уверяю вас! "Инициатор" - это я сказал, да. Я вообще избегаю, знаете, острой политической терминологии!
– Да? Ну пардон, пардон… А это еще зачем?
В зал вплывала старуха лет под девяносто, негнущаяся, со слепым выражением голубеньких фаянсовых глаз, в косматом облаке седины. Она прижимала к себе яркую коробку с леденцами.
– Вашего Гуго здесь нет, госпожа Изабелла!
– обратился к ней Вич громко.
– Так везде говорят. А где он?
– Понятия не имею. Здесь он не проходил даже.
Помолчали.
– Я заснула в оранжерее, это опасно. Никогда не спите среди цветов. У меня такое чувство, что и Гуго мог там задремать. И что тогда?
– Надо сказать садовнику, пусть поищет.
– Да, правильно. Пусть поищет, а я побуду здесь немножко.
Она сама нащупала свободное кресло и уселась, и достала из коробки леденец. Вич сокрушенно и досадливо оглянулся на Филиппа.
– Но ему же надо сказать? Садовнику?
– громко напомнил он.