Роль жертвы
Шрифт:
Еще раз потерев виски, я стала медленно спускаться. Каждая преодоленная ступенька отзывалась в голове волнами боли. Это, конечно, хорошо, что Петя такой энтузиаст; но надо трезво смотреть на вещи. Возбуждать в таких случаях уголовные дела об убийствах — это слишком большая роскошь. Пока что больше доводов в пользу самоубийства неуравновешенной дамочки. Личная жизнь не задалась, нервишки пошаливают, и винить, в общем, некого. А все эти загадочные звонки — не более чем фон. Ну, звонил кто-то, ну, молчал в трубку. Так это не преступление. Сегодняшняя реплика — мелкое хулиганство, вот и все. Тем более что сказал
Интересно все же, почему она не поставила на телефон определитель номера? Самой было не справиться, а попросить некого? А как же господин Латковский с его хорошим отношением? Тьфу, я даже споткнулась на ступеньке, увлекшись.
Нечего забивать себе голову лишними проблемами. Если при вскрытии подтвердится факт отравления димедролом, то ни один прокурор не даст возбудить дело об убийстве. Я заранее знаю, что скажет шеф, если я приду к нему с постановлением о возбуждении дела: данных, указывающих на преступление, нет. Отсутствие в квартире ручки, которой была написана предсмертная записка, отсутствие рядом с трупом стакана или чашки, из которой завивались таблетки, телефонный звонок и прочие мелочи меркнут перед тем обстоятельством, что насильно актрису никто димедролом не кормил. Иначе были бы повреждения.
Мужчины ждали меня в машине. Милицейский уазик домчал нас по пустым ночным улочкам до РУВД, водитель выразил готовность отвезти медика в главк, пока я штампую материал, но Буров его осадил и предложил нам со Стеценко зайти к нему в кабинет, пообещав, что потом отправит доктора в главк в лучшем виде.
Пообщавшись с дежурным по РУВД, я поднялась в убойный отдел. Там было пусто, все кабинеты наглухо закрыты, кроме одного — оттуда вырывался свет и слышалась негромкая музыка. Это был кабинет ушедшего на пенсию старого опера Кужерова, куда, судя по всему, и заселился новый рекрут отдела по раскрытию умышленных убийств.
Буров и Стеценко сидели на ободранном диване и чокались пузатыми бокальчиками. Не успев выпить, они одновременно оглянулись на меня. Буров вскочил и достал из шкафа третий бокальчик. Я машинально отметила, что в убойном отделе давно не пили из такой хорошей посуды. Прежний хозяин кабинета имел один граненый стакан на все случаи жизни, включая гигиенические нужды. Еще я отметила, что кабинет чисто убран, наиболее поврежденные и засаленные участки стены прикрыты плакатами и календариками, а на окне появились горшки с цветами.
И лампочка вкручена намного более сильная, чем раньше, отчего кабинет сразу стал уютнее.
Войдя, я присела на диван, рядом с Сашкой. Буров плеснул в бокальчик, предназначенный для меня, из двухлитровой пластиковой бутылки с пивной этикеткой. Напиток, однако, не пенился, и остро запахло коньяком. Мужчины взяли свою посуду с табуретки, выполнявшей роль сервировочного столика, и Стеценко произнес:
— Вот, нас выпить пригласили...
Я взяла свой бокал и заглянула в него.
— Не беспокойтесь, это хороший коньяк, ворованный, — заверил меня Буров.
— С подъездных путей? — поинтересовалась я.
Буров кивнул.
— Это меня угостили.
Я вздохнула. Коньяк пах очень хорошо, чувствовалось, что продукт качественный; хоть я и не люблю крепкие напитки, но немного
— Я без закуски не могу, — жалобно сказала я.
— Ох, Маша, — покачал головой Стеценко, который знал все мои пристрастия, но не упускал случая подколоть. — Тонкие ценители коньяк ничем не закусывают, это моветон — заедать такой напиток колбасой. Только в крайних случаях к коньяку подаются дорогие конфеты...
— Дорогих конфет нету, — мрачно сказал Буров. — А вот колбаса есть. Будете?
— Буду, — решительно согласилась я. — А тонкие ценители могут встать и выйти, если им западло смотреть, как коньяк закусывают.
— Конечно, — хмыкнул Стеценко, — чего ожидать от женщины, которая пиво со льдом пьет!
— Скажите пожалуйста! А кто меня научил?
Буров испуганно переводил глаза с меня на Сашку, приняв нашу перепалку всерьез.
— Колбасу-то дадут? — поторопила я его.
Оп кивнул, поднялся и полез в шкаф, в котором в бытность Кужерова навалом хранились форменные ботинки, пивные бутылки и старые газеты. Краем глаза я заглянула в открытые дверцы. Теперь в шкафу царил идеальный порядок. Засаленная бумага, устилавшая полки, была безжалостно выброшена, шкаф, по-моему, даже помыт. На верхней полке стояла чайная посуда, с заварочным чайником и сахарницей, на второй сверху полке лежало аккуратно свернутое шерстяное одеяло и постельное белье. Я восхитилась тем, как основательно подошел новый оперативник к проблеме дежурств. Чистое белье на дежурной койке — это высший аристократизм. Вот тебе и деревня...
Буров тем временем достал с полки, где стоял сервиз, пластиковую коробочку, в которой находился кусок твердокопченой колбаски, булочка и одноразовая упаковка маслица, такой дорожный вариант.
— Пардон, я сразу не предложил чаю, не догадался, — он сноровисто расставил перед нами чашки, разрезал булочку на несколько частей и разложил на тарелочке колбасу. На табуретке появились пакетики с чаем, и почти сразу зашумел неведомо когда включенный хозяином электрический чайник. Мы с Сашкой изумленно взирали на эту скатерть-самобранку. Наконец Буров разлил нам по чашкам кипятку и присел напротив, взяв в руки бокал.
— Ну? Выпьем?
Мы с Сашкой послушно глотнули коньяку, и я почувствовала, что, вопреки моим опасениям, желудку полегчало. И даже острый голод отступил, но кусочек колбасы я все же взяла. Сашка укоризненно покачал головой.
— Фи, — сказал он, поднял бокал и для большей убедительности отставил мизинец.
— Ты когда ел? — агрессивно спросила я Сашку, запихивая в рот колбасу. — А я утром. И не надо намекать, что я толстая, или что приличий не знаю.
— Да я, собственно... — начал было Сашка, но замолчал и стал смаковать коньяк.
Буров внимательно посмотрел на него, а потом на меня.
— Ребята, вы не поссорились?
— Не обращайте внимания. — сказала я. — У нас текущие разборки.
Буров пожал плечами. Чувствовалось, что он хочет еще что-то спросить, но не решается. Помолчав, он снова поднял свой бокал.
— Ну, за знакомство.
— А ты тут недавно? — спросил Сашка, проглотив коньяк. — Что-то я с тобой не встречался.
— Да я из области перевелся. Тут еще никого не знаю. Привыкаю к вашим порядкам.