Роман Арбитман: биография второго президента России
Шрифт:
Сенсационную речь Арбитмана журналисты сразу же стали называть «мюнхенским меморандумом». «Что это: дружеский жест или ласковое удушение в объятиях?» — такой вопрос возникал едва ли не в каждом комментарии. Западная политическая элита разделилась на два лагеря. «Если принять Россию в альянс, это обессмыслит саму его идею, — утверждал один из архитекторов НАТО Збигнев Бжезинский. — Мы окажемся в положении удава, заглотнувшего больше, чем он способен переварить. «Аль-Каида» этому очень обрадуется». По мнению же другого влиятельного политолога старой школы Генри Киссинджера, «НАТО обязано соблюдать собственные законы, а политики — отвечать за свои слова. Если мы сейчас не пустим Россию в НАТО, мы тем самым официально подтвердим опасения России, что альянс все-таки направлен против нее, и публично распишемся в своем многолетнем
Генсек Североатлантического альянса Яап де Хооп Схеффер, вскоре после выступления Арбитмана переживший легкий сердечный сердечный приступ, попросился в отставку. Представители стран альянса на внеочередной закрытой встрече в Брюсселе (май 2007 года) так и не смогли выработать единое мнение и попросили у России отсрочки на год. Тем временем для российской армии сама возможность членства в НАТО уже оказалась мощным стимулом к переменам. Более трети генералов поспешили добровольно уйти на пенсию, чтобы избежать в дальнейшем неприятных вопросов. Конкурс в офицерские училища вырос втрое. Что же касается «дедовщины», то ее всего за полгода искоренили свои же сержанты-контрактники: каждый опасался, что иначе он не сможет вписаться в натовский стандарт (и лишится, таким образом, натовского жалованья).
2007 год стал временем перемен не только в военной области, но и в гражданской. «Казалось, у Арбитмана оставался большой список неотложных дел и он желал поставить возле каждого пункта пометку «исполнено» до конца второго срока», — пишет Р. Медведев.
В последних числах апреля окончательно захирело и самораспустилось ДПНИ — националистическое Движение против незаконной иммиграции: отныне вид на жительство в России и разрешение на работу можно было обрести с минимальными потерями времени и денег, поэтому «нелегалы» предпочли обрести законный статус. Правда, «грин-карту» с российским триколором отныне можно было потерять так же легко, как и обрести; за тем, чтобы землячества не превращались в мафии, призвано было следить специальное подразделение МВД. Впрочем, немногочисленное, как теперь и иные подразделения министерства.
Дело в том, что с 2007 года правоохранителей в России стало реально меньше. Министр Ури Геллер провел, наконец, давно задуманную переаттестацию сотрудников. Традиционным экзаменам или тестам министр предпочел обычную живую беседу со всеми руководящими кадрами среднего звена, в центре и на местах. Главное, каждый должен был явиться на собеседование в наручных часах и, разговаривая с министром, положить эти часы на стол перед собой.
Многие вообразили, будто высокое начальство желает проверить подчиненных на наличие дорогих хронометров, и, оставив дома золотые «роллексы», прихватили с собой всякий хлам еще советских времен. «Это им нисколько не помогло, — замечает М. Такер. — Если перед министром сидел взяточник, его часы останавливались меньше чем через минуту, и тогда у каждого был выбор: либо заявление «по собственному желанию», либо служебное расследование.
Те немногие, кто все-таки выбрал расследование, пожалели потом гораздо больше, чем добровольные отставники».
Резкое уменьшение — почти втрое — числа сотрудников органов компенсировалось тройным жалованьем оставшихся; выяснилось вдруг, что справляться с преступностью можно гораздо меньшим числом, чем прежде, если работать по-настоящему, а не искать, как раньше, дополнительного приработка, имитируя служебную активность. Слово «мент» превратилось в официальный термин, зато слово «милиционер» стало эквивалентным понятию «коррупционер» и быстро отошло в область отрицательно оценочной лексики. Больше всех от нововведений пострадал престарелый классик С. Михалков, которому пришлось фактически заново переписывать своего «Дядю Степу». (Для приличия поменяли даже хрестоматийную строчку В. Маяковского на фасаде здания МВД; пролетарский поэт удивился бы, узнав, что он написал: «Моя ментура меня бережет!») Зато в телесериале «Менты» не пришлось переозвучивать ни единого слова.
В деньгах выиграли не только честные правоохранители, но и сознательные родители: с 2007 года каждая российская семья, где появлялся второй ребенок, сразу получала от государства четверть миллиона рублей наличными. Если же выросший ребенок учился в школе без троек, семья имела право еще на четверть миллиона; за отличников государство давало родителям отдельный финансовый бонус — пятидесятипроцентную скидку на любую из ввозимых в страну иномарок. (Как предполагает А. Филиппов, на последнем условии особо настоял сам Роман Ильич, надеясь, что теперь, наконец, племени российских отличников воздастся по трудам.)
В 2007 году мог произойти — но не произошел — серьезный и непредсказуемый по последствиям конфликт двух виднейших российских олигархов: Михаила Мордашова, владельца «Норстали», и Алексея Прохорова, хозяина «Северникеля». Оба боролись за право стать единственным спонсором Государственной Третьяковской галереи и, стало быть, за первый номер в публикуемом русским «Форбсом» списке отечественных меценатов. Обе стороны готовы были уже погрязнуть в арбитражных разборках, когда Роман Ильич предложил заменить суды товарищеским футбольным матчем и сам вызвался быть судьей. Когда же Мордашов и Прохоров прямо на поле заспорили, кому бить пенальти, и дело чуть не дошло до рукоприкладства, президент России — на правах арбитра — удалил обоих спорщиков с поля. Интересно, что именно на скамейке запасных оба магната, отдышавшись, сумели договориться полюбовно (Прохоров уступил Третьяковку, зато получил преимущественное право проспонсировать очередной виток капитального ремонта Большого театра). А выражение «равноудалить олигархов» благодаря вездесущей прессе ушло в народ и зажило самостоятельной жизнью.
«Вообще качественной прессе при Арбитмане жилось вольготно, — пишет А. Колесников. — Президент выдавал гранты даже тем СМИ, которые его покусывали, а репортеров, которые спорили с ним в прямом телеэфире, примечал и обязывал Игоря Шабдурасулова приглашать их на брифинги в числе первых. Такой открытости, как при Арбитмане, не было даже во времена Ельцина. Журналист, получивший аккредитацию в Кремле и в «Белом доме», мог открывать любую дверь и, без очереди записавшись на прием, задавать неприятные вопросы любому чиновнику. Был случай, когда министр О. Митволь даже прятался от репортерши «Комсомольской правды» в мужском туалете, а репортерша дежурила у дверей и требовала от каждого, кто проходил мимо, передать министру-беглецу записку с вопросом о глобальном потеплении. В конечном счете О. Митволю пришлось выйти к корреспондентке и прочесть ей лекцию по экологической безопасности; только после этого министр смог вернуться в кабинет и заняться своей текущей работой — расчетом наиболее безопасного маршрута транспортировки айсберга от берегов Антарктиды до Кейптауна (по договору с ЮАР Россия за символическую плату помогала с пресной водой всему югу Африки).
«Образ злобного, опасного и непредсказуемого «русского медведя» уходил в прошлое, вытесняемый образом «доброго русского дядюшки», — пишет К. Исигура. — Роман Ильич, не поступаясь коренными интересами России, умел в то же время пойти навстречу и другим странам. Именно при Арбитмане получил свое разрешение спор Японии и России о четырех островах Курильской гряды».
Японо-российский мирный договор 2007 года был последним крупным геополитическим жестом уходящего президента.
Оценивая этот договор, депутат от КПРФ В. Шандыбин с горечью писал в газете «Советская Россия»: «Куда девалась пассионарность русского народа? В какие пески веков она просочилась? В какой иной стране ее президент запросто отдает врагу часть исконных земель, а народ безмолствует? На демонстрацию у японского посольства в Москве вышли 12 человек, сплошь инвалиды старше 70 лет… Позор! Мы — ржавые листья на ржавых дубах!» У Р. Медведева читаем: «Исключительно высокий авторитет президента Арбитмана позволил не только заключить, но и ратифицировать в Госдуме договор с Японией, который еще во времена Ельцина был бы встречен свистом и гневным улюлюканьем всего зала».
Соглашение, подписанное Романом Ильичем и японским премьером Рю Мураками, не выглядело капитуляцией ни для той, ни для другой стороны. Японии действительно возвращались права на все четыре спорных острова, однако договор вступал в законную силу ровно через сто лет — 18 ноября 2107 года. За это время японская сторона должна была инвестировать в экономику Хабомаи, Шикотана, Кунашира и Итурупа максимальное количество средств, а у российских граждан, живущих на этих островах, впереди было еще достаточно времени, чтобы подготовить себя и своих потомков к переменам и сделать выбор: либо переехать в любую точку России (все расходы на переезд, жилье и обустройство брала на себя Япония), либо дальше жить в Стране Восходящего Солнца.