Роман как держава
Шрифт:
В 1785 году Пичшевич решил закончить свой исторический труд. К этому времени, работая над своей «Историей сербов», он собрал много научной литературы и десятилетие с 1785 по 1795 год посвятил чтению исторических трудов (Мавро Орбини, Василий Петрович, Дюканж в версии Саски, Владиславич, Дуклянин-поп из Диоклеи, Н. И. Новиков, Карол Виндиш, Ф. М. Пелецел, Керали, Таубе, Эсих, Хибнер, Бишинг и византийские источники: Порфирогенит, Пахимер, Григора, Кинам, а также античные авторы, например — Корнелий Непот). В 1788 году сербский поэт Алексий Везилич посвятил оду всеми забытому генералу. Сын Пишчевича Александр, который и сам стал русским офицером и тоже писал мемуары, вспоминал, как седовласый отец и его друзья, подобно стае волков, выли под звуки гуслей сербские народные песни.
К тому времени, когда в 1795 году больной и старый Пишчевич заканчивал свою работу, его сын Александр,
Симеон Пичшевич написал две книги: «Историю сербов» и мемуары. Ни одна из них не была издана.
«Историю сербов» Пичшевич писал в два этапа. Первый раз он работал над ней с 1775 по 1785 год, а потом вернулся к ней, видимо, в 1795 году. Во всяком случае, когда в 1784 году он занимался окончательным редактированием своих мемуаров, первый вариант «Истории» был им уже завершен. В предисловии к мемуарам он сам говорит об этом: «Прежде этой книги я написал другую, в которой говорится о сербском народе, о сербских вельможах, царях, королях, князьях, равно как и о других событиях из прошлого народа сербского». То, что «История» Пичшевича была закончена около 1785 года, доказывает и окончательный текст книги 1795 года, где на странице 97 б мы читаем: «в прошедшем, 1784 году», из чего следует, что эти слова написаны не раньше 1785 года. Очевидно, Пичшевич отложил «Историю», чтобы заняться мемуарами, а потом снова вернулся к ней, и она была заново «начата несколько лет назад и закончена в 1795 году», как сказано в заглавии книги, хотя в другом месте указывается, что текст был готов к изданию еще в 1793 году. Пичшевич, однако, не торопился печатать свой труд, надеясь, что сможет внести в него дополнения: «Сей книги моей сочинение к изданию на печать имел я готовым уже два года прежде…» (то есть около 1793 года, так как цитируемый текст написан в 1795 году).
Таким образом, приблизительно в 1793 году, в тот момент, когда в Вене начала выходить знаменитая многотомная «История сербов» Йована Раича, в России, независимо от Раича, был закончен еще один исторический труд о сербском народе.
«История» Пишчевича была озаглавлена так:
Известия, собранные из разных авторов и введенные в историю переводом на славянский язык, о народе славенском, Иллирии, Сербии и всех той сербской нации бывших князьях, королях, царях и деспотах, также некоторые пояснения о Греции, Турции и о бывшем когда-то венгерском бунте, а напоследок о выходе сербского народа в Россию, сочинено генералом-майором и ордена военного кавалером Симеоном Пичшевичем, его собственным трудом и рукою, начато пред несколькими годами, окончено 1795-го года.
История Пичшевича была написана на голубоватой бумаге большого формата и переплетена в книгу объемом около сотни страниц. Последние страницы оставались пустыми, а сразу после заглавия недоставало десяти первых рукописных листов, то есть начало сочинения не сохранилось. Дальнейший текст говорит о том, что перед изложением самой истории было некое «Предуведомление», а затем следовал текст об иллирийцах, конец которого мы находим на первой из сохранившихся страниц рукописи. На том же листе Пичшевич оставил заметку, из которой явствует, что свою «Историю» он составлял «трудясь много лет». Он обращается к «единонациональному читателю», рассчитывая на его признательность и внимание.
Далее следует изложение фактов о сербском народе, а также о поляках, чехах и болгарах, затем повествование в стиле родословных — «о государях, князьях, королях, царях и деспотах сербского народа», за ним раздел, посвященный истории Боснии, потом раздел о турках, о области Паштровичи, о Черногории (отдельно), а длинное примечание в форме хронологии рассказывает о венгерских восстаниях периода 1629–1712 годов, над текстом примечаний находится описание первого и второго переселений сербов с экскурсами, дающими объяснения относительно аромунов, клементинов, семейства Рашковичей, а также небольшая монография о городе Нови-Сад начиная с XVII века и до переселения сербов в Россию. Далее следует описание событий, в которых принимал участие сам Пичшевич: упразднение Военной границы вдоль рек Тиса и Мориш, реформы Марии-Терезии и переселение в Россию. Та часть «Истории», которая
Выше уже были перечислены источники, которые Пичшевич привлекал для работы над своим историческим трудом. Кроме упомянутых авторов он использовал также декрет венгерского короля Андрии от 1222 года, перечень сербских привилегий, изданный, по всей вероятности, на латинском языке, а также печатную грамоту из семейного архива Пишчевичей, в которой Монастерлия назван вицедуктором.
Рукописными источниками являются письма венгерских бунтовщиков из архива в Карловцах, написанные во время осады Вены и адресованные сербам, семейный архив Пичшевичей, тексты и документы, доставленные из Паштровичей, русские грамоты, например, та, что была выдана Михаилу Милорадовичу в 1718 году, богемские хроники на славянском языке «каковые и теперь там в престольном городе Праге в архиве находятся». К тому же Пишчевич пользовался не только своими заметками, которые он начал делать еще в Славонии, но и устными свидетельствами семьи Рашкович, а также преданиями и воспоминаниями о втором переселении сербов в Австрию, сохранившимися в его собственной семье.
Пишчевич считал, что «История» написана на «славянском языке», а в его родных Паштровичах говорят на «своем славяно-сербском языке». Различие верное и значительное. Пичшевич сочинял свою историю не на том языке, которым на его на родине пользовались в устной речи и который он сам употреблял для ведении дневника, а на том, который во времена его молодости считался языком литературы, то есть на русско-славянском. Первоначально язык его «Истории» был близок языку «Жития Петра Великого» Захария Орфелина и «Истории сербов» Раича, но потом, в связи с подготовкой к печати, он был отретуширован таким образом, что превратился в некий лингвистический гибрид, который в той или иной степени позволял понимать содержание книги и сербскому, и русскому читателю.
Однако прежде всего Пичшевич думал о читателях своего «единонационального сообщества». Со страниц своей «Истории» он бесчисленное число раз обращается к сербам, к своим землякам. Этим он и начинает, и заканчивает книгу. Так, например, в начале книги он предлагает свой труд вниманию «единонационального» читателя в надежде, что тот получит сведения о деяниях «наших прапредков», в другом месте он пишет: «храбрые люди наши братья сербы-герцоговинцы», в третьем упоминает: «наш сербский народ». Чувствуя свое единство с читателем, он, сделав отступление, продолжает: «Теперь вернемся опять назад, в нашу дорогую Сербию, и посмотрим, что еще в тех прошедших столетиях и после гибели царства сербского с народом нашим, с сербами, происходило и какая им судьба была…» В предисловии к мемуарам он, упоминая свой исторический труд, говорит: «Я всегда желал для своего народа сделать что-нибудь доброе и принести ему пользу. Всегда думал об этом и, насколько это возможно было, претворял в дело. Прежде этой книги написал я другую, в которой говорится о сербском народе, о сербских вельможах… и надеюсь, что мои соплеменники этот мой труд воспримут как знак любви». В таком же духе выдержаны и последние строки книги Пишчевич:
Благосклонный читатель может поверить, что мне это стоило
Итак, Пишчевич чувствовал себя сербским писателем и писал для сербских читателей. И если он делал это не на том языке, на котором тогда говорили, а на том, на котором печатали книги, это было лишь данью культурным и литературным условностям того времени, а не сознательным отречением от собственного языка и национальной принадлежности. Пишчевич в той же мере может быть назван сербским писателем, в какой им является Орфелин, у них общая тематика, общая читательская публика, одинаковое личное отношение к написанному, а язык Пишчевича настолько же понятен или непонятен нашему современному читателю, насколько чужд или же доступен язык Йована Раича, Захария Орфелина и большинства других писателей эпохи барокко. Вопрос о том, в каком виде следует печатать книгу — в переводе или в оригинале — может быть поставлен как по поводу целого ряда сочинений Орфелина, так и по поводу других авторов литературы на русско-славянском языке.