Роман с тёщей
Шрифт:
Творение переживает за творца. Это ли не абсурд…
– Гад, гадина… Дрянь… Гниль, зараза… поганец… паршивец…
Хорошие слова. Нет плохих слов.
– За мной ухаживал паренёк. Инженер Копылов. Из тысячников. Главный инженер завода, прилично получал… Ох, какой паренёк был! Мать пришла меня сватать. Антонина Павловна ей сразу сказала: «Она сиротка, вам не подходит».
Он с высшим образованием. Тогда высшее образование как ценилось!
– А мы
Иван Иваныч встал и ушёл в другую комнату.
Иван Иваныч хоть и чужой мне человек, а как заботился обо мне, как наряжаться заставлял. Вот я по селу и расславилась, вот женихи и хватались. А мне тот негодный, другой нехороший, третьего не надо.
Первый сын цитирует своего учителя: «Интеллигент это интеллектуал плюс совесть».
Второй сын цитирует своего учителя: «Чем писка – то, чем пишут – отличается от письки? Чем прямохождение отличается от прямостояния? Чем сема отличается от семени? Чем отличается русское „ум“ – умище от арабского „умм“ – мама?»
И сам же отвечает чужими словами: «Существует верхняя и нижняя любовь. Мужчина и женщина различаются только в нижней любви, но не в верхней. Познает Истину не мужчина или женщина. Истину познает человек».
Брат брату:
– А чем бытие отличается от небытия? Только не говори мне, что небытия нет. «Небытие небытия есть бытие», – сказал Чанышев. Как отрезал. Актуально не прощение, а мучение. Мучаемся до перехода в небытие, после перехода пустота… В чём смысл мучений, учитель нам не сказал. Возможно, его нет.
– Ты что хотел сказать… что в жизни нет смысла?
– Ну, найди его, если он есть.
– Ты только что сказал, что пока мы живём, мы находим смысл в мучениях. Например, нас мучает совесть. А для чего она нас мучает, этого ты не знаешь.
– Я думаю, для того, чтобы поиздеваться над нами. В программу мозга попадает вирус, сам по себе вирус ни в чём не виноват, но, очевидно, есть программист, запустивший вирус, чтобы над нами поиздеваться.
– Тише, отец голоса слушает.
– Вражеские.
Прыскают. – У бабушки тяжёлый характер, бойкий.
– Тише, дети. Я слушаю.
– Они ведь ещё что говорили, Иван Иваныч с Антониной Павловной: «Тебе, Ланя, по твоему характеру нужен другой человек. Не такой, как Пишов. Вы с Пишовым по характеру одинаковые, вы не поживёте…» Я же бойкущая, все ж видели, какая я бойкая. Я всех парней высмеивала.
Иван за мной ухаживал. Другой. Не папка. Дома матери рассказывает: «Что-то Ланя побледнела». Та наварила молока и припёрлась в больницу. Иван Иваныч подумал, что на приём, – «пойдёмте, я вас посмотрю». Потом мне говорит: «И почки, и лёгкие, и сердце, и по женски… – всё здорово, она только от старости умрёт».
Им
А почему, потому что боялись выходить за раскулаченных. Богатые девушки искали бедных. Много преступлений было на этой почве. Бедные искали богатство.
Мне охота было побывать в своей деревне. В Троицу разрешили Иван Иваныч с Антониной Павловной. Иван Иваныч наказал: «Белешёву позвони, как будут обдирать…» Белешёв, начальник Гэпэу.
Девчошки встретили меня: «Пошли в рощу».
А эти, в сельсовете, в окно увидали, створки открыли, кричат: «Заходи!»
Зашла.
– Сымай шаль.
Тогда телефоны были не как сейчас, не набирать… Я как телефон схвачу, – «Белешёва мне!»
Как все драпанули с сельсовета…
Пошла, Саше рассказываю, подружке. Саша: «Тебе надо уходить».
Пошла лесами, лесами… Ремки одела, сняла всё хорошее, в тряпку завернула.
Больше в Строево не бывала…
(Вообще, Строевых было два, насколько я знаю, южное и северное, и у каждого было второе название, южное называлось Хохлы, северное – Паршино, возле солёного озера Паршино. – В. Л.)
– Паскуда… Ублюдок… Сволота… Шкура… Тварь…
За выборки дал Бог вытряски.
Так и живём: продадимся, а потом выкупайся.
Бедная Марфушка.
В сельсовет свозили добро, там торгА были. Сестрёнка моя прибежала к подруге: «Марфушка, иди купи ты моё!» – Завтра Пасха. Хотелось нарядиться к празднику. Марфушка пошла, ей так отдали. Бедная раз, бери… Она нарядилась и пошла в церковь. Сестрёнка в ремках за огородами пробежала, вошла, – Марфушка стоит.
Сколько таких Марфушек было.
Сашки Толстого дочь взяла утром да трёкнула: разрублю приданое. Отказалась от жениха.
Раньше готовили приданое. Там один ковёр чего стоит. На теперешние в светлый день страшно смотреть.
А Михаил (брат) плачет: «Опять ведьма осталась, не вышла замуж».
Выбирала женихов. «Этот перестарок.» – Восемнадцать, девятнадцать лет… Потому в пятнадцать, шестнадцать женились.
Маленькая была, телят вовремя не пригнала, проплясала. С девчонками, с ребятишками. Уже темняет. А там телят не один и не два, и не три, а косой десяток. Отец взял кнут и давай её драть.
Выдрал, она ему в ноги поклонилась: «Тятя, прости».
Один у нас в соседях был. Война кончилась, он в трудармейцах был. Поехали с отцом к невесте. Он её не видел, и она его. Что делать? Ведь женют на ней.
– Пойдём, девица, погуляем на улицу.
– Пойдём.
– Знаешь что, давай годик погуляем…
Она и согласилась.
О, слава Тебе Господи, удрал я от этой невесты.
Отец: «Ты что делаешь?»
Молчу.
Я рыжий, да приехали сватать, – она рыжая-прерыжая.