Романовы forever
Шрифт:
Верный Столыпин уже ждал монарха под мемориальной доской, посвященной великому русскому парфюмеру Веригину. Ее-то и должен был открыть государь. Рядовое событие, но для Николая Константиновича оно имело особое значение.
– Друзья, – неофициально начал император и поморщился: Ангел Головастиков навсегда испортил это обращение к публике. Ладно, продолжим. Столыпин написал государю великолепную, нестандартную, а главное – лаконичную речь. Тот самый Столыпин, который на проекте двух слов связать не мог. – С чего обычно начинается ваш день? С завтрака? С пробежки? С детского лепета? День любого человека начинается
Николаю Константиновичу вспомнилось, как маленькая Кати будила их с Василисой по утрам, дергая папеньку за нос и хохоча во все горло.
– Без запахов наша жизнь была бы бледной. Бесцветной. Неполной, словно черно-белое кино. Ароматы будят наши воспоминания, связывают нас с нашим прошлым.
Публика внимательно слушала. Отчего-то сегодня Николаю Константиновичу легко было говорить.
– Что такое национальное достояние России? Это культура, это промышленность, это технологии. Но это еще и ароматы. За последние сто лет духи «Номер пять» от «Благоуханного Дома Веригина» стали самым настоящим символом нашей страны. Вот он какой, русский дух! Вот как пахнет Русь! Этот запах означает благополучие, изысканность, безупречный вкус. Самые красивые женщины мира называют своим любимым ароматом именно веригинский «Номер пять».
Василиса пользовалась только им.
– Здесь, в доме номер семь по Восемнадцатой линии Васильевского острова, родился Константин Михайлович Веригин, вознесший российское парфюмерное искусство на недостижимый уровень. Эту мемориальную доску мы открываем в честь столетия создания легендарных духов «Номер пять» от «Благоуханного Дома Веригина»!
Пока Столыпин сдергивал простыню с мемориальной доски, Николай Константинович мысленно сделал пометку: захватить с собой в путешествие флакончик «Номера пять». Интересно, Василиса до сих пор любит этот аромат?
Ничего, скоро он все узнает. Всем своим изношенным на двадцать два процента сердцем император рвался в дорогу. «Фодиатор» был уже почти готов.
Глава 28. Генри не сдается
– Ваше высочество!
Генри вздрогнул. С некоторых пор это обращение вызывало у него нервную дрожь. Даже когда звучало на чистейшем английском языке и относилось не к великой княжне, а к нему самому.
– Ваше высочество, миссис Смит готова вас принять.
Дженни Смит, личный секретарь ее величества, ждала непутевого внука королевы в гостиной 1844 года. Этот очаровательный бело-золотой зал Букингемского дворца облюбовал российский монарх Николай Первый, когда приезжал в Англию, чтобы предложить Виндзорам союз против Османской империи.
Тогда переговоры прошли не слишком успешно. Британцы не торопились объединяться с русскими. Теперь же молодой Генри Виндзор (Спенсером его считали все, кроме проживающих по адресу: Лондон, SW1A) готов был, если потребуется, завернуть любую страну мира в хрустящую оберточную бумагу, обвязать красным бантом и преподнести наследнице российского престола в подарок, лишь бы только Екатерина Романова согласилась вступить с ним в союз – и на этот раз отнюдь не военный.
– Ох, Генри, Генри… – Пожилая миссис Смит, в классическом светлом костюме (чистая шерсть, длина юбки – ровно до середины колена), поднялась с вычурного дивана в стиле барокко и заключила принца в теплые, пахнущие розовым мылом объятия. Генри закрыл глаза и с наслаждением вдохнул знакомый с детства успокоительный аромат. – Ну что ты опять натворил?
– Ничего такого, что вы бы не смогли исправить, Дженни, – сострил Генри, усаживаясь рядом с миссис Смит.
Она ласково погладила его по твидовому рукаву. Принц сегодня почел за лучшее накинуть приличный серый пиджак поверх обычной рубашки-поло. В Букингемский дворец все-таки собрался, а не в паб на соседней улице. Чопорный, замшелый, высокомерный (и по сравнению с Зимним или тем же Екатерининским – морально устаревший) Букингемский дворец.
– Бабушка тобой не очень-то довольна, тыковка ты моя.
«Тыковкой» она называла Генри с незапамятных времен, когда он был еще пухлым рыжеволосым мальчишкой, прибегавшим к ней за утешением и печеньем после официальной аудиенции у венценосной бабушки. Вообще-то к королеве, с которой его связывали кровные узы, Генри относился как к суровому боссу, к которому со всякой ерундой лишний раз не пойдешь; а вот личный секретарь королевы стала для него той самой уютной бабулей, помогающей разрешать иногда ерундовые, а иногда и жизненно важные проблемы.
– Но вы ведь поговорите с ней насчет меня, Дженни? – И Генри сделал умильное лицо пятилетки.
– Ах ты, баловник. Ну конечно же поговорю, не волнуйся. Она ведь тебя любит. Мы обе тебя любим. Хотя за твое поведение в России тебя следовало бы хорошенько выпороть! – Дженни улыбнулась, показывая, что все это ворчание не всерьез. – Хорошо хоть журналисты все еще не раскусили, что ты – внук королевы.
– Знаю, Дженни, знаю, – недовольно отозвался Генри. – Честь короны и все такое. Не стоило устраивать дешевую мелодраму в прямом эфире. Слишком затянул с признанием, слишком затянул!
– Скажи-ка мне вот что, тыковка моя, – внимательно посмотрела на него миссис Смит. – Ты действительно так влюблен в нее?
– О, Дженни… – опустил лицо в ладони Генри.
– Ты ведь клялся, сидя здесь, на этом самом диване, – миссис Смит похлопала по золотистой ткани морщинистой рукой с изящным жемчужным колечком (подарок королевы на юбилей), – что никогда не женишься на девушке, если в ее крови будет хоть капля знатности! Ты всегда говорил, что ненавидишь этих надменных задавак, что твоя избранница будет из простой семьи, как супруга твоего старшего брата. Генри, мы же так старались, скрывали тебя от прессы все эти годы, чтобы ты мог наслаждаться всеми прелестями обыкновенной, некоролевской жизни и найти себе хорошую, работящую девушку, не отягощенную родословной! А ведь спрятать принца от журналистов так же сложно, как спрятать сочную говяжью вырезку от стаи голодных собак, тебе ли не знать!
Генри покорно кивал, стыдясь. Рыжие легко краснеют, и в данный момент принц был больше похож не на тыковку, а на наливной помидор.
– Кейт работящая, она работает в колл-центре и на хорошем счету у начальства, – бормотал он себе под нос.
– Да по сравнению с ее раскидистым четырехсотлетним генеалогическим древом виндзорская родословная покажется хрупким саженцем!
– Она совсем не надменная задавака, она такая милая, приветливая к людям, ко всем, даже к простому режиссеру-документалисту…