Романовы. Семейные тайны русских императоров
Шрифт:
Гольденберг написал показания, занявшие полторы сотни страниц, называя имена, адреса, события, факты, что и было умело препарировано и ловко использовано жандармами для арестов тех из террористов, которых сумели найти.
После Нового года Гольденберга перевезли в Петропавловскую крепость, где его посетил Лорис-Меликов. Граф не скрыл, что предстоящие процессы над теми, кого уже арестовали, едва ли обойдутся без смертных приговоров.
…15 июля 1880 года, осознав, к чему привели его откровения, Гольденберг покончил с собой в камере Трубецкого равелина. Но и после его смерти казни выданных им революционеров продолжались.
Параллельно с этим продолжалось и движение страны к конституции — медленно, достаточно робко, более чем половинчато, но — продолжалось. Александр видел
Слухи об этом — а особенно упорно о конституции — стали распространяться по Петербургу, а оттуда и по России сразу после нового, 1881 года. Называли точные даты опубликования манифеста, передавали содержание документа, говорили о том, что будет сразу после того, как все это произойдет.
И в то же самое время Желябов и Перовская закончили последние приготовления к покушению на царя. Они тщательно изучили время и маршруты Александра, подготовили бомбы, расставили метальщиков, предусмотрев все возможные варианты необходимой подстраховки, определили слабые места охраны и назначили день убийства — 1 марта.
В субботу 28 февраля 1881 года за завтраком Александру передали срочное письмо от Лорис-Меликова. Министр внутренних дел спешил известить царя о том, что 27 февраля арестован Андрей Желябов — организатор и участник всех покушений на Александра с 1879 года. Чуть погодя во дворец приехал и сам Михаил Тариэлович и сообщил, что в самые ближайшие дни следует ожидать очередного покушения и потому следует воздержаться от выездов из дворца. Александр не согласился с министром и перевел разговор на текущие дела. А таким делом было подписание манифеста о введении в состав Государственного Совета делегатов от представительных организаций.
После того как манифест был подписан, царь поздравил с этим выдающимся событием Екатерину Михайловну, сказав ей, что в понедельник утром, 2 марта, он будет опубликован в газетах.
Спускаясь по лестнице Зимнего дворца, Лорис-Меликов встретил Шебеко и, отведя ее в сторону, сказал:
— Поздравьте меня, дорогая Варвара Игнатьевна. Это — великий день в истории России. Я сейчас же отвезу манифест в типографию.
Кроме того, он рассказал Шебеко об аресте Желябова и о том, что на свободе пока остаются почти все его сообщники, готовящие покушение, и потому царю все еще грозит страшная опасность…
Утром 1 марта, погуляв после завтрака с женой по залам дворца, Александр выехал в манеж. Развод прошел прекрасно, и он уехал в Михайловский дворец к Екатерине Михайловне, своей любимой кузине. Оттуда, попив чаю, в четверть третьего Александр выехал в Зимний. Карета и конвой, стремительно промчавшись по Инженерной улице, повернули на пустынную набережную Екатерининского канала. Александр увидел, как навстречу ему какой-то мальчик тащит по снегу корзину, по тротуару идет незнакомый ему офицер, а чуть дальше стоит простоволосый молодой человек со свертком в руке. И как только карета поравнялась с молодым человеком, тот вдруг бросил сверток под ноги лошадям. Карету тряхнуло, занесло на сторону, рысаки бились в упряжи, барахтаясь в кровавом снегу. Александр увидел, как невесть откуда взявшиеся люди, схватив метальщика, держали его, закрутив за спину руки. Увидел он и убитых лошадей, и убитого мальчика, и двоих убитых казаков-конвойцев.
Оглушенный взрывом, он, шатаясь, подошел к злодею и хрипло спросил его:
— Кто таков?
— Мещанин Глазов, — ответил тот.
— Хорош, — сказал Александр и пошел к уцелевшим саням, на которых за его каретой ехал
Кучер Фрол Сергеев кричал:
— Скачите во дворец, государь!
Но Александр не мог оставить раненых. В этот момент один из придворных спросил царя: «А Ваше императорское величество не ранены?» Александр ответил: «Слава Богу, нет». Услышав это, террорист, криво усмехнувшись, сказал: «Что? Слава Богу? Смотрите, не ошиблись ли?». И не успел он произнести это, как раздался еще один взрыв. Очевидцы говорили, что после того, как рассеялся столб снежной пыли и дыма, они увидели не менее двух десятков убитых и раненых. Одни лежали неподвижно, другие со стонами отползали по покрытому кровью и сажей снегу подальше от места взрыва. Между поверженными людьми валялись куски изорванной одежды, сабель, эполет, части человеческих тел, осколки газового фонаря, остов которого от взрыва погнулся. У искореженной взрывом кареты, в лохмотьях шинели лежал, упираясь руками в землю, Александр, у которого была оторвана одна ступня, а ноги были размозжены.
Он попытался встать, но, хотя глаза его были открыты, ничего не видел и лишь шептал:
— Помогите… Жив ли наследник? Снесите меня во дворец… Там умереть…
Александра, окровавленного, с раздробленными взрывом ногами, довезли до дворца, и когда понесли по лестнице, то кровь ручейком стекала на пол.
Сбежавшиеся врачи смогли лишь остановить кровотечение. Им, как могла, помогала Екатерина Михайловна, не потерявшая самообладания и простоявшая возле раненого до самого конца. Неожиданно для всех и, наверное, для самой себя, она оказалась наиболее собранной и стойкой, а все остальные неутешно и безудержно рыдали у тела усопшего. Рыдания сотрясали могучего тридцатишестилетнего наследника престола и всех его братьев. Потрясенный горем, стоял возле мертвого деда его старший двенадцатилетний внук Николай. Всю жизнь он считал день 1 марта 1881 года самым страшным и самым трагичным днем в своей жизни и навсегда запомнил до мельчайших деталей все, связанное со смертью своего великого деда, который умер в 3 часа 35 минут.
И в то же время пополз вниз с флагштока Зимнего дворца черно-золотой императорский штандарт, извещая, что хозяин дворца умер…
Его убийца — Игнатий Иоахимович Гриневицкий, — тот самый, что бросил второй заряд в императора, оказался так близок к Александру, что смертельно ранил и самого себя. Он умер в Третьем отделении, в окружении врачей, пытавшихся спасти его. Умер через семь часов после того, как скончался Александр.
Труп Гриневицкого предъявили всем арестованным, кто мог бы опознать его. Предъявили и Андрею Желябову, арестованному за два дня до убийства царя. Желябов, увидев тело Гриневицкого, сначала отказался удостоверять личность покойного. Однако, сразу же сопоставив, что значат он, Желябов, и убивший себя Гриневицкий для истории и их партии, вдруг мгновенно понял, что должен восстановить справедливость и отдать кесарево кесарю, а Богу — божье. Как можно, чтобы уцелевший при первом взрыве Рысаков, назвавший себя при аресте Глазовым, или погибший Гриневицкий, фигурировали на предстоящем процессе, а он, Андрей Желябов, демиург всего произошедшего, оставался бы в безвестности? И, конечно же, Желябов не мыслил никого, кто мог бы так хорошо, как он, выступать на процессе, пропагандируя идеи «Народной воли», и так решительно защищать народ. А так как мертвый Гриневицкий суду уже не подлежал, то мог ли он уступить всероссийскую трибуну какому-то недотепе Рысакову, не сумевшему даже убить императора и по нелепой случайности попавшему на гребень волны?
И потому, когда Желябова привезли в тюрьму, он потребовал чернил и бумаги и написал прокурору судебной палаты: «Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы; если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1-го марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению.