Романтические рассказы
Шрифт:
Франк отложил книгу в сторону и с сердитым лицом принялся набивать трубку.
– Ну, что я такое сделал?
– угрюмо спросил он.
– Вы были... вы вели себя отвратительно, - всхлипывая, говорила Мод Вы так переменились! Вспомните первое время нашего знакомства. Разве вы спрашивали у меня тогда значение слов, разве говорили со мной так грубо за то, что я не знаю их? Вот если бы вы сразу после того, как были представлены мне, спросили бы: "Ну-с, мисс Сельвин, а что такое анахорет?" - это было бы честным поступком. Я бы знала, чего мне ждать впереди. Но вы не задавали мне никаких вопросов.
– Ну, ну! Один-то вопрос я задал вам в то время.
– Да, тот, на который я дала ошибочный ответ.
– О, Мод! Это жестоко говорить такие вещи.
– Вы сами заставляете меня говорить так.
– Я не сказал ничего нелюбезного.
– Нет, вы массу грубостей мне наговорили. Вы и сами не знаете, каким вы можете быть грубияном. У вас на лице появляется упорное выражение, и вы начинаете говорить отвратительные вещи.
– Что же я такое сказал?
– Что я всегда была глупой девочкой, и что вы были бы рады, если бы женились на Алисе Мортимер.
– О, Мод! Как можете вы?..
– Вы, конечно, подразумевали это.
– Вы положительно невозможны!
– Вот опять! Ну сознайтесь сами! Разве это любезно, говорить такие вещи? А через пять минут вы готовы будете клясться, что никогда не говорили мне: "Вы невозможны".
– Простите меня, дорогая. Мне не следовало говорить этого. Я хотел сказать только, что мне никогда и не снилось ни слова из того, что вы тут мне приписали. Я не встречал еще никогда другой такой живой и милой женщины, как вы. И само собой во всем свете нет женщины, которую я предпочел бы вам.
Из-за измятого платка показалась пара вопрошающих недоверчивых голубых глаз.
– Честное, благородное слово?
– Клянусь вам! Подите сюда! Теперь вы верите, что это правда, не так ли?
Тут настало долгое молчание.
– Сколько во мне злости, - начала затем Мод.
– Это все моя дурацкая, неуклюжая манера говорить.
– Дорогой мой мальчик, вы вполне правы, когда хотите научить меня чему-нибудь. Вы так добры. Но я люблю вас так сильно, что при малейшем намеке на ссору, которая хоть на секунду разъединит нас, я моментально погружаюсь в отчаяние и способна сказать или сделать самую невозможную вещь. Я исправляюсь, уверяю вас, исправляюсь. Но смогу добиться этого только, если заставлю себя любить вас меньше.
– Ради бога, только не меняйтесь, любовь моя!
– вскричал Франк.
– Я знаю, что вы говорите правду, я сам ощущаю то же самое. Для меня небо темнеет и свет меркнет, как только между нами мелькнет хоть тень раздора. Но мне кажется, что эти размолвки необходимая принадлежность любви; они очищают любовь и придают ей новую силу, точно гроза, которая освежает душную атмосферу июльского дня. Ведь, вот, как мы с вами любим и уважаем друг друга, А все-таки и мы...
– Я прямо не понимаю, с чего это вдруг происходит, - заметила Мод.
– Мне кажется, это заложено в самой глубине истинной любви. Она, эта любовь, так чутка, что отзывается со страшной силой на малейший пустяк. Она так пуглива, что видит тень там, где ее нет и в помине. Малейшая трещинка кажется ей бездонной пропастью. И она вскрикивает, и ужасается, и кидается в бой с воображаемой опасностью.
– Ах, какой ужас!
– Мод вздрогнула и крепче прижалась к груди мужа.
– Но как приятно чувствовать, что эти размолвки не враг, а скорее замаскированный друг, что они скорее закрепляют любовь, чем разрушают ее.
– Но нам ведь нет нужды подкреплять нашу любовь, Франк?
– спросила боязливо Мод.
Так они сидели, эта неразумная молодая пара, всецело поглощенная своим собственным счастьем, и нимало не сознающая, что эти тернии и розы любви, обычная дорожка миллионов и миллионов людских парочек, которая не пройдет, доколе стоит мир. Летят в бездну бытия народы, сменяются династии, грандиознейшие революции в политике и промышленности потрясают человечество, и лишь интимная жизнь людей остается неизменной.
Наша парочка долго сидела, обдумывая в молчании странность явлений природы.
– Вы теперь не сердитесь больше, Мод?
– О, нет, нет, но... как вы находите, Франк, уступила ли бы мисс Мортимер, если бы она была вашей женой?
– Вы несравненно лучше ее. Вы лучшая жена, какую когда-либо имел мужчина.
– Я постараюсь стать еще лучше.
– Нет, нет; пожалуйста оставайтесь, какая вы есть.
– Ах, да, Франк...
Мод была удивительно мила со своим задумчиво-любопытным выражением лица.
– Да, моя радость?
– А вы не будете сердиться?
– Нет, нет, никогда не буду.
– Ну, так вот...
– голос ее перешел в шепот, - что такое анахорет?
– О, повесить бы его! Не все ли вам равно?
– Но я правда, хотела бы знать.
– О, это просто-напросто отшельник. Люди этого сорта жили в кельях в Египте, на материке Европы, и даже в Англии.
– В Англии?
– Да, дорогая.
– В нее они приезжали из чужих стран?
– Да, думаю, что так. Их было несколько в Глестонбюри и еще в некоторых местностях.
– Но каким же образом они переезжали в Англию?
– А на кораблях, конечно.
Мод самодовольно улыбнулась и прильнула лицом к куртке мужа.
– Ах, вы, глупый, глупый мальчик!
– звонко засмеялась она.
– Вот оно и выло, что они были "нечто вроде моряка".
Наши ставки на дерби
– Боб!
– крикнула я.
Никакого ответа.
– Боб!
Нарастающий бурный храп и протяжный вздох.
– Проснись же, Боб!
– Что стряслось, черт побери?!
– произнес сонный голос.