Романтик. Бомбила
Шрифт:
В грозы, в бури, в житейскую стынь,
В дни тяжелых утрат и когда тебе грустно
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
/С. Есенин/
1
Было нечто поэтичное в том, что снова начну работать в Увелке. Не журналистом уже, не инструктором райкома партии
У меня хватило иронии, чтобы немного посмеяться над собой, глянув в зеркало заднего вида, а потом подмигнул отражению и отправился к железнодорожному вокзалу, где была стоянка частного такси. Ничего лучшего придумать не мог, как крутиться по сельским дорогам. Наберусь на них уверенности водительской, а уж потом… Пусть старуха с косой сама ищет меня на асфальтовых трассах. Будь я проклят, если стану выполнять за посланницу сатаны её работу.
Впрочем, сильно подозревал, что уже проклят при самом рождении.
Диспетчер такси у вокзала, подняв на меня свои небесно лазурные глаза, сказала весьма флегматично:
– Нет, нам машины пока не нужны. Обратитесь-ка вы в «Дилижанс».
– А где это?
– За базаром у них вагончик стоит.
Диспетчер такси «Дилижанс» была дивной красавицей лет двадцати пяти – безупречные черты и правильный овал лица, а густые каштановые волосы отливали медью на солнечном свете. На девушке не было украшений. Впрочем, как любой живой цветок, она не нуждалась в позолоте. Простенькая рубашка и затертые до дыр джинсы не портили стройной фигуры с манящими формами. Она была миниатюрна, и её макушка едва доходила мне до подбородка. Осиная талия подчеркивала соблазнительные округлости грудей и бедер. В Челябинске красотке с такими статями проходу не было бы от поклонников. Конечно, девица с такою внешностью запросто могла оказаться особой легкого поведения, но вообще-то милое личико её сияло той чистотой и невинностью, о которой мечтает каждый мужчина.
Укорив себя за вульгарные мысли, я представился и озвучил причину своего появления.
Улыбнувшись, она взяла трубку проводного телефона и позвонила кому-то:
– Шеф, нам ещё нужны машины?
И ко мне:
– Какая у вас тачка?
Я кивнул в окно вагончика. Она продолжила диалог по телефону:
– Новенькая пятерочка. Хорошо. Понятно.
Положив трубку на аппарат:
– Вы приняты. Работа простая – на сутки через сутки. В конце смены сдаем проценты хозяину. То есть диспетчеру. Всё ясно? Тогда завтра к восьми часам. Кстати, вас как зовут?
Мы познакомились.
Серебряный голос Наташи был под стать её потрясающей внешности.
– Я вас помню, – сказала она. – Вы работали каким-то начальником в Комитете у Клипы. А я в бригаде маляров-штукатуров вместе с мамой и мужем.
Трудно было представить, что девушка с ангельской внешностью умеет белить потолки и штукатурить стены. И руки её, доступные взгляду, были ухожены.
Спешить сейчас некуда. И завтра, естественно, здесь будет сидеть другой диспетчер. А мне очень хотелось работать с этим.
– Сегодня работы нет?
Наташа пожала плечами:
– Ну, посидите, коль не торопитесь. Если будут звонки и не будет машин – заработаете.
На следующее утро я подъехал, когда Наташа сдавала смену. Она выгнала из вагончика всех мужчин и мыла пол. Новый диспетчер – пожилая женщина из села – внимания не привлекла.
После влажной уборки и с открытой дверью вагончик был полон солнечного света, и прокопченные стены его, казалось, светились чистотой. Что скажешь – не офис в конторе «ЧеГРЭС», но зато какой воздух свежий! И кроме диспетчерского стола с диванчиком в нем были два лежака вдоль стен, на которых можно было не только сидеть и смотреть телевизор, ожидая вызова, но даже прилечь и вздремнуть – скажем, в ночные часы.
Приняв дежурство, новый диспетчер по имени Таня первым делом позавтракала приготовленной дома лапшой из курятины. Её большие карие глаза были спокойными, но в их темной глубине затаилась вселенская грусть.
Я спросил, чтобы что-то сказать:
– Нет в колхозе работы?
– Да и колхоза давно уже нет.
– Какая красавица ваша напарница – ей бы замуж за начальника да дома сидеть, или спонсора богатенького, чтоб по курортам кататься.
– У ней муж в тюрьме сидит. А Наташка – девка правильная и независимая: собой не торгует.
– Ну и зря! Красота не вечна: станет девушка бабушкой, и никто не позарится.
– Тоже верно, – сказала Татьяна грустно и устало. Но, похоже, сама мысль о том, что женщине можно зарабатывать своим телом, вызывала у неё неприязнь или даже отвращение. Вздохнув она добавила. – Это сейчас трудно представить, но в молодости я была очень красива. Однако всегда была… правильной – так воспитали. Конечно, с возрастом взгляды меняются – мне уже нечем мужчин привлечь, но я не хочу, чтобы мою дочь называли шлюхой.
– Сколько ей? Уже двадцать? Будет зарабатывать, как захочет, и вас не спросит.
– А у вас есть дочь?
– Да и ей двадцать два.
– Где работает?
– Референтом Главы города Южноуральска.
– Конечно, выучилась и работу хорошую нашла… А необразованным и безработным одна дорога из села – на панель, – сказала Татьяна и горько вздохнула, будто переживая за всех женщин мира.
Мне пришла в голову странная мысль, к которой то и дело потом возвращался: если Наташу, как рассаду, пересадить с плохой почву в хорошую – приодеть, дать возможность ухаживать за собой – то она обязательно расцветет в ослепительную красавицу, которой равных на свете не сыщешь. Мысль эта так прочно засела во мне, что девушка сама, улыбнувшись, однажды спросила:
– Что, запали на меня? Конечно, приятно, но не советую. С мужем я скоро разведусь и выйду за другого. Так что…
Про разницу в нашем возрасте не было сказано ни слова.
С пятилетней дочерью Наташи, которая частенько появлялась на рабочем месте мамы, когда бабушка была занята шопингом, мы быстро подружились. Катюша – девочка общительная, а рассказывать сказки я умею. Когда бабушку увидел, вспомнил – эту женщину я действительно видел в строительной бригаде Комитета по делам строительства и архитектуре при Администрации Увельского района.