Ромашка
Шрифт:
И только когда он почувствовал, что его пара в беде и извелся, не понимая, куда мчаться и что делать. Когда обнаружил Марику без сознания и всю в крови, и когда чуть позже едва ее совсем не потерял. Только тогда он понял, что без нее его жизнь окончательно потеряет весь смысл и все краски.
Вторая половина.
Это непустые слова. Это не миф. Не легенда.
Это то, что происходит с ним здесь и сейчас.
То, что переворачивает все привычное с ног на голову.
То, что вдыхает в него надежду на лучшее будущее.
То, что дает ему возможность мечтать и двигаться дальше, развиваться.
И
Вместо ответа на заданный вопрос, Ван молчал и смотрел в сторону. И по выражению его лица непонятно было о чем он думает.
— Что-то случилось, помимо срыва планов по поимке связного? — Уточнил Майт.
Ван перевел на него взгляд, в фиолетовых искрах которого читалось нешуточное сражение, внутренняя борьба, что шла в сильфе.
Майт содрогнулся. Если этот представитель Старшей ветви носит в себе такие чувства, то рано или поздно, не придя к какому-то решению, он просто взорвется и накроет все тьмой. Все то, куда достанет его недюжая сила.
— Майт, а как ты понял, что ты правильно поступил, оставшись с Марикой? — Задал Ван совершенно неожиданный для Майта вопрос.
Тот вообще никогда не связывал Вана и личные отношения, словно они всегда находились в разных плоскостях. Но сильф из Младшей ветви ничем не выдал ни своего удивления, ни некоторой неловкости. С Ваном, по его мнению, можно было обсуждать политику, искусство, тактику, магию… Но не свой внутренний мир. Может и можно было, конечно, но Ван никогда сам не участвовал в таких разговорах, словно они вызывали у него нестерпимую скуку.
— Это сложно объяснить. Если коротко, то понял, что уйти с вами — это будет самый ошибочный шаг в моей жизни. Я долго думал, взвешивал. И остался. Не только потому, что я не из Старшей ветви. В конце концов, если изменится власть и вы с Диром будете в совете, то я тоже буду не последним лицом среди обоих народов. Но там я не найду покоя. Понимаешь? Мне всегда будет мало, я буду искать и стремиться к совершенно другому. И не найду, потому что сам отказался от своего будущего. Оставил. А вернуть и вернуться можно не всегда. Иногда вообще нельзя. Тут же я словно на своем месте. С учениками, что заглядывают мне в рот после первого же урока, с Марикой, что… Ты знаешь, она так смотрит, что у меня от одного ее взгляда дыхание перехватывает. Словно я самое лучшее, что у нее есть. Ее свет. Ее мир. Ее сердце. Вот. — И Майт усмехнулся, словно пафос произнесенного не соответствовал тому, что он на самом деле хотел сказать. — И я, глядя на нее, чувствую то же самое.
Ван же слушал Майта, как зачарованный. Он даже не замечал неловкости и смущения собеседника. Майт сейчас говорил ему о том же самом, что творилось и у него внутри. Борьба между долгом и тем будущим, без которого Вантинаэль из Старшей ветви Темная Ночь уже не будет самим собой. Выстудится до конца. И будет ли из такого холодного, пустого Вана польза в Совете и в сопротивлении? Когда ничего не остается, кроме войны, то что будет, когда она закончится? Появится жажда нового сражения? Тогда нет смысла в этих годах скрытности и нахождения в постоянной опасности.
Ван, словно опасаясь передумать, резко крутанул браслет, украшающий запястье его левой руки и четко произнес:
— Мин,
— А архив? Ван, ты там в своем уме? Ты из-за них чуть не всю сущность мне выел — добудь да принеси.
— Мин, это срочно. — С нажимом повторил Ван.
С той стороны установилась тишина. Потом Мин произнес:
— Буду через двенадцать часов.
— Жду у Майта. — Попрощался в своеобразной манере Ван и разорвал связь.
— Что ты задумал? — На этот раз Майст не смог скрыть удивления, отпечатавшегося во всем его образе: от выражения глаз, до кончика изогнувшегося хвоста.
Ван окинул взглядом сильфа и вдруг улыбнулся так, словно только что с его плечей упала настоящая каменная глыба.
— Всего лишь хочу ощутить, как это, когда ты для кого-то целый мир. — Сказал он несвойственным ему легкомысленным тоном. И уже более серьезно добавил. — Я вернусь через двенадцать часов. Знать о том, что я вызвал Мина, никто не должен..
И Майт, снова чувствующий привычное повелевающее давление Старшей ветви, кивнул, с облегчением отмечая, что некоторое помешательство Вана ему, видимо, все-таки привиделось.
* * *
— Он мертв. — Начальник патруля гражданской стражи, убрал амулет от груди, лежавшего на полу собственного кабинета в луже собственной же крови, мужчины и поднялся, проводя рукой по лицу. Не любил он трупы, поэтому и работал в гражданской страже, которая по работе меньше сталкивалась с убийствами.
Лицо седовласого оборотня было сосредоточенным и нахмуренным. Плохое преступление. Есть труп, есть оружие, но его собачий нос ничего не чует. Следы полностью затерты. А, значит, работал очень сильный маг. Или кто-то имеющий сильные амулеты. Да только достать такие амулеты не так просто и едва ли они стоят меньше его небольшого уютного домика. Так что и позволить их себе мало кто мог.
— Ткахт, при всем моем уважении, нечего вам тут делать. — Обращаясь к Соовиту, мужчина кинул бастрый взгляд на словно пришибленного некроманта, который все еще держал разрешение на освобождение в руках.
Полуорк кивнул:
— Я бы все-таки хотел забрать девушку, ей тоже нечего тут делать. Тем более, бумага об освобождении у нас на руках.
— Вам повезло. — Сухо констатировал оборотень, — не будь этой бумаги, пришлось бы и вас задержать до выяснения всех обстоятельств.
— Да, нарин Третий Советник как нельзя кстати оказался со своим решением. — Пробормотал Соовит, приобнимая Дельфину, что казалась безучастной. Но чуткие пальцы целителя тут же уловили, что девушку мелко, едва ощутимо, потряхивает.
Целитель окинул взглядом кабинет. Даже на его, привычный ко многим вещам, взгляд, тот выглядел ужасно.
Бумаги раскиданы в беспорядке, а сам начальник тюремной стражи… От него мало что осталось, словно его рвал и трепал обезумевший оборотень, находившийся в полном обороте. Причем, оборотень большой, из кошачьих, что-то вроде барса или тигра.
Кровь была практически везде. Ее запах с металлическим привкусом забивался в ноздри и мешал дыханию, делая его поверхностным и частым.
Сезарио тоже внимательно осматривал помещение, одновременно очень быстро и как можно более незаметно, совещаясь с Константом. Именно этот внутренний диалог и придавал ему внешне «потерянный» вид.