Ромэна Мирмо
Шрифт:
Автомобиль несся уже целый час, и они миновали Карквиль, мелькнувший во мраке своим великолепным мансаровским фасадом, но никто и не подумал разбудить Ла Мотт-Гарэ, головка которого смешно покачивалась на вершине его длинного, поникшего тела.
Дорожный энтузиазм Пьера де Клерси остыл. Он правил спокойно, совершал необходимые движения почти бессознательно. Понемногу, привыкнув к темноте, он увеличил скорость, как вдруг, на повороте, фонарь осветил огромную трамбовку, оставленную почти по самой середине дороги. Тормозить было слишком поздно. Проскочат или налетят? Быстрый, уверенный, автомобиль прошел в нескольких сантиметрах от канавы и от колес тяжелой машины. Ни Ла Мотт-Гарэ, ни Гомье, ни Понтиньон
— Ну, ну, месье Пьер!
Пьер де Клерси замедлил ход. Он задумался. Итак, он, по-видимому, избежал смерти, ужасной смерти. С каким-то странным удовольствием он замечал, что это его нисколько не волнует. К этой минувшей возможности он относился совершенно равнодушно. Это наблюдение вызвало в нем некоторую гордость. Значит, он храбр. Значит, в нем есть то презрение к жизни, которое отличает смельчаков. Одно это ставило его выше среднего уровня людей. Это доказывало, что его энергия цела, и это ощущение являлось тем более кстати, что за последнее время у него были некоторые сомнения на этот счет. Он боялся, что слишком полюбил жизнь, ту праздную и легкую жизнь, которую он вел со времени военной службы, по-прежнему сохраняя стремление к действию, но все еще не находя ему применения. Он сразу успокоился за себя. Он был без изъяна, был готов к любой случайности, к любому происшествию, даже к самому худшему, к такому, которое вас упраздняет без всякой пользы, бесславно, глупо, безвестно. Он снова представил себе трамбовку и подумал о том, что могло произойти. К этой мысли он по-прежнему отнесся равнодушно. Нет, безусловно, он не ошибся. Его сердце забилось стремительной гордостью.
VI
Месье де Вранкур явно скучал. По временам он старался заинтересоваться разговором или тем, что ему клали на тарелку, но эти усилия оставались бесплодными. Месье де Вранкур был настолько рассеян, что минутами казался совершенно чужд окружающему. Иногда его взгляд обращался к двум высоким стеклянным книжным шкафам, занимавшим два простенка столовой. Сквозь стекла месье де Вранкур видел корешки выстроенных вдоль полок томов. Хотя со своего места он и не мог разобрать надписей, он мог бы их перечислить, настолько хорошо он знал все книги, стоявшие в шкафах. Месье де Вранкур обладал изумительной библиографической памятью, и это была единственная вещь на свете, которой он сколько-нибудь гордился. Месье де Вранкур был столь же равнодушен к царившему в его доме изящному порядку, сколь и к отличавшей этот дом превосходной кухне, особо отменной в те дни, когда мадам де Вранкур приглашала к завтраку или к обеду кого-нибудь из своих друзей.
Этим приемам месье де Вранкур решительно предпочитал одинокие трапезы, когда он садился за стол вдвоем со своей женой. Берту де Вранкур ее супруг находил идеальным сотрапезником. Она по большей части запаздывала, тихо усаживалась и охотнее всего молчала, погруженная в раздумие, из которого месье де Вранкур нисколько и не старался ее вывести. Обыкновенно месье де Вранкур раскрывал на скатерти какой-нибудь книгопродавческий каталог и перелистывал его за едой. А когда у него бывали гости, это удовольствие ему возбранялось, и от такого лишения он очень страдал. Так было и в данном случае. Как раз сегодня он получил из Германии несколько очень интересных каталогов и не успел просмотреть их до завтрака.
Эта неудача немало способствовала его дурному настроению, которого, к счастью, ни мадам Мирмо, ни месье Клаврэ, ни Андрэ и Пьер де Клерси не замечали. Физиономия месье де Вранкура была настолько незначительна, что чувства не рисовались на ней со стеснительной откровенностью.
Находясь в таком расположении духа, месье де Вранкур отнесся к прибытию гостей без всякого
Андрэ де Клерси часто бывал у них в доме и нередко завтракал там или обедал, то один, то вместе с месье Клаврэ. В эти дни месье де Вранкур любил уходить куда-нибудь в ресторан со своим другом месье де Жиронвилем. Этот Жиронвиль, старый холостяк и библиоман, единственный человек во Франции, чье неоспоримое превосходство месье де Вранкур признавал, был ходячим каталогом. Но месье де Жиронвиля сейчас не было в Париже, и месье де Вранкуру приходилось мириться с ролью хозяина дома и тосковать по своим милым каталогам, в то время как его гости беседовали с оживлением, которое казалось ему необъяснимым, ибо они толковали о предметах, решительно для него неинтересных и поэтому представлявшихся ему до последней степени суетными.
Месье де Вранкур был настолько проникнут этим чувством суетности, что, в глубоком рассеянии, нечаянно завладел стаканом мадам Мирмо, сидевшей справа от него. Ромэна Мирмо, заметив движение месье де Вранкура, смеясь, остановила его руку:
— Дорогой месье де Вранкур, уверяю вас, не пейте из моего стакана. Вам не к чему знать мои мысли; я убеждена, что вы нашли бы их совершенно неинтересными.
Месье де Вранкур смущенно извинился. Вмешалась мадам де Вранкур:
— Ромэна, умоляю вас, не мучьте моего бедного мужа, он и без того несчастен. Сегодня ему прислали каталоги из Германии; он только о них и думает.
Месье де Вранкур покорно возвел очи к небу. К нему обратился месье Клаврэ:
— Полно, дорогой Вранкур, утешьтесь и потерпите чуточку, мы вам не долго будем мешать. Я уверен, что у этих дам тысяча дел в городе; а мне надо будет сейчас сходить в Зоологический сад, посмотреть на маленького гиппопотама, который недавно родился. Говорят, он очарователен… просто душка… Если он действительно такой милый, мы сделаем ему как-нибудь на днях визит… Не правда ли, мадам Мирмо?
Мадам Мирмо изъявила согласие:
— Месье Клаврэ, мы сходим посмотреть гиппопотама, но и вы посетите меня в Дамаске, когда я туда вернусь.
При этих словах Пьер де Клерси поднял голову. Он уже несколько раз подолгу глядел на Ромэну Мирмо. Он наблюдал за нею с безмолвным вниманием. Она ему бесконечно нравилась. У нее была прелестная манера слушать. Лицо ее было тонкое и нежное. Это было то именно лицо, о котором он не раз вспоминал со времени вечера на Кателанском лугу. При мысли, что мадам Мирмо уедет, ему вдруг стало тяжело, хоть он и сам не знал почему.
При слове «Дамаск» мадам де Вранкур воскликнула:
— Да замолчите вы, Ромэна, и не смейте говорить об отъезде. Вы только что приехали. Пока попробуйте этого заливного цыпленка. Это, правда, не гиппопотам, но вы мне скажете, как он вам нравится.
Мадам де Вранкур считала себя знатоком по кулинарной части. Ей хотелось, чтобы за столом у нее все было образцово. Она последила глазами, как лакей обносит блюдо. Когда он подошел к Андрэ де Клерси, она воскликнула:
— Да вы ничего не берете, месье де Клерси!