Рось квадратная, изначальная
Шрифт:
Минута с довольной улыбкой стояла рядом, наблюдая за реакцией слава. Она и не сомневалась, что сумеет его поразить до глубины души, когда вела сюда, в личную мастерскую настоятеля.
– То, что ты видишь пред собой, – наконец ответила Минута на невысказанный, но горевший в глазах Благуши вопрос, – специальный думающий агрегат изобретения Бовы Конструктора, или, как он сам его называет, Паровая Думовина, модель номер два!
Голос Минуты даже зазвенел от гордости за всё ещё неведомого Благуше изобретателя. «Эх, его-то Милка навряд ли будет вот так им гордиться», – вдруг подумалось ему с непонятно откуда взявшейся горечью. Но ведь гордиться, надо отдать должное, и вправду было чем. Благуша всегда старался быть справедливым, даже если задевались его личные интересы. Батюшка так воспитал.
В этот момент с верхней площадки донёсся чей-то зычный голос:
– Поставить
На площадках заметно зашевелился народ, и в общий гул работающего агрегата вплёлся новый басовитый тон. Благуша, естественно, ни елса не понял, но спрашивать постеснялся, чтобы не выставлять себя полным идиотом. Ведь чтобы спросить что-то умное, надо уже знать хоть что-то не менее умное.
– Это Бова, – шепнула Минута, заметно увлечённая процессом работы махины. И с уважением добавила: – Всегда сам руководит.
Откуда-то сверху снова раздался громкий крик, требующий срочно завести ещё десять тачек золотых битов и ссыпать их в четвёртый бункер.
– Кстати, Бова не любит, когда при нём слишком часто употребляется родовое ругательство, – строго предупредила Минута. – Здесь это, скажем, немодно.
– А какой у него личный матюгальник? – не сдержал любопытства слав.
– Включи-выключи. Ладно, пошли, познакомишься.
И, к ужасу и восторгу торгаша, повела его прямо к началу пандуса.
Едва они ступили на ведущее вверх ребристое дощатое полотно, как мимо пробежала группа молодых послушников в серых рясах, толкая перед собой небольшие двуручные тачки, гружённые смахивающими на кирпичи золотыми болванками.
Благуша непонимающе посмотрел на Минуту, и та, путаясь и запинаясь от необходимости подбирать слова попроще, попыталась ему объяснить происходящее: что биты и есть эти самые бруски в тачках, на которые он обратил внимание, и что, по сути, биты являются как бы овеществлёнными фрагментами информации. Блок, сформированный из восьми битов, в свою очередь, именуется байтом и в таком виде поступает в Думовину, которая и использует его в сложнейших вычислениях. В настоящий момент биты изготовляются только четырёх видов – свинцовые, медные, серебряные и, собственно, золотые, причём последние, как это должно быть понятно самому отпетому невежде, являются самыми информационно-ёмкими, недаром золото так всеми ценится! Но пытливая мысль Бовы Конструктора не стоит на месте: недавно он, например, проводил эксперименты с двумя новыми металлами, которые предоставил Храму Света знаменитый гармахер Кумок, назвав их уранием и плутонием. И в ходе экспериментов выяснилось, что информационной ёмкостью эти металлы обладают поистине чудовищной! Например, вычислительная Думовина, сконструированная для работы на ураниевых и плутониевых битах, оказалась бы совсем миниатюрной и заняла бы собой, скажем, не более этажа той гостиницы, где Благуша отдыхал. Или даже, хоть это и кажется пока маловероятным, лишь обеденный зал. Но вот беда – металлы эти, как оказалось, обладают необъяснимой ядовитой эманацией, и все те, кто работал с ними непосредственно, сейчас поражены странными и жуткими недугами, описывать которые у неё, Минуты, не поворачивается язык. Поэтому все эксперименты в этом направлении пока прекращены, а по поводу Гармахера, приславшего столь жуткие образцы, проводится служебное расследование с целью выяснить, имела ли место сознательная диверсия. Бова же не отчаивается и упорно ищет способы одолеть эту беду, так как не сомневается, что за этими металлами, несмотря на их зловредность, будущее. По его словам, надо то ли как-то обезвредить их очисткой, то ли найти средство, способное защитить от них работающих.
Они шли по пандусу уже на приличной высоте, миновав по пути несколько рабочих площадок с суетящимся людом, когда монолог Минуты прервал зычный голос Бовы, громогласно раздавшийся под сводами башни – совсем уже недалеко:
– Да когда же эти бездельники научатся работать?! Опять упало давление пара на центральный процессор! Мы потеряем информацию! Мы её теряем! – В голосе настоятеля явно проскальзывала паника пополам со злостью, и Благуша поёжился, прикидывая, как бы не попасть под горячую руку.
– Не обращай внимания, – словно угадав его мысли, успокоила Минута. – Они тут постоянно эту информацию теряют. Сильная фрагментация запоминающего устройства… Мы, кстати, идём на самый верхний ярус к центральному процессору, в святая святых, можно сказать, где Бова и священнодействует. Сутки напролёт его только здесь и можно застать – и спит, и ест, и… – Минута почему-то сбилась и торопливо закончила: – Не важно. Потерпи ещё пару минут, и будем на месте.
– Да я не
Подъём между тем продолжался. Пару раз мимо них пробегали вверх послушники с полными битов тачками или вниз – уже с пустыми. А разок их обогнала целая бригада из десяти человек с каким-то странным инструментом в руках, с длинными, не меньше чем в шаг, ручками и рогатыми, как у елсов, оголовниками. И вот тут-то, глядя на эту бригаду, Благуша наконец понял, что ему показалось странным во всех послушниках храма. Они были похожи друг на друга как две капли водицы! Оторви и выбрось, он не ошибся! Известно, конечно, что для славов все манги на одно лицо, но не до такой же степени! И рост, и комплекция, и внешность послушников – всё было одинаково! К месту вспомнились сказанные ещё в пути на Махине слова Ухаря, в шутку предположившего, что сирот в Храмах выращивают, как морковку. Благуша не знал, как это возможно, но какое-то здравое зерно в этом предположении было…
– Да ты не напрягайся так, – доброжелательно сказала Минута, заметив его умственные усилия, но неверно оценив направление. – Идея Думовины настолько новаторская, что даже лучшие умы храмовника никак не могут её ни понять, ни принять. А у некоторых вообще крыша съехала! – И девица весело рассмеялась.
У Благуши чуток отлегло от сердца. Оказывается, он ещё не самый тупой. Оно и правда, раз самостоятельно осилить то, что придумал Бова Конструктор, дано не каждому, пусть даже просто из-за недостатка образования, то пусть елсы с анчутками этим занимаются, а ему ещё своя голова дорога. И всё же ему почти нестерпимо хотелось сказать что-нибудь умное, но в голову так ничего и не пришло.
– Вот сделаешь свои дела, – ласково продолжала Минута, – захочешь разобраться во всей этой махинерии, понять её – милости просим к нам! Для начала в качестве ученика монаду-другую повозишь тачку с битами, покажешь себя, а там и на разборку использованной информации поставят. Дело нехитрое, но ответственное, не дай Предок спутать раскладываемые биты по видам, многим людям работу испортишь. Ежели и здесь зарекомендуешь себя положительно, то начнёшь трудиться шнековщиком на винтах долговременной памяти. И так далее! Может быть, в конце концов и до программеров доберёшься, личных подручных самого Бовы – большая честь, между прочим, и заработок хороший.
Благуша молча внимал, ошарашенный перспективой такой головокружительной карьеры. Вспомнив в эту минуту про «Апофегмы», он извлёк сборник из кармана и раскрыл наугад, сгорая от желания увидеть, что же тот ему скажет на этот раз. «Часто крыша над головой мешает людям расти», – прочёл Благуша и недоумённо нахмурился. Да что же это такое? Даже книжица над ним издевается! Он с досадой захлопнул сборник. И обнаружил, что подъём наконец заканчивается – край пандуса обрывался у широкой прорези люка, ведущего на последний, потолочный ярус. Одолев последние шаги, они оказались в одной из рабочих секций весьма просторного чердака, сплошь загромождённой какими-то коробами разной высоты, со встроенными в стенки приборами – на манер приборной доски на Махине Ухаря. Перед коробами сидели послушники и внимательно следили за движением стрелок на циферблатах. Здесь Минута задерживаться не стала, прошла дальше. Следующая секция оказалась ещё просторнее первой, а загромождена была куда меньше – треть площади занимал какой-то прокатный стан, на котором здоровенные мускулистые парни пробойными молотами кернили гибкие металлические ленты, выбивая различные комбинации дырочек. После чего эти ленты скатывались в тяжёлые рулоны и с заметной натугой уносились служками из помещения, вероятно, для дальнейшего использования в других секциях. Работой руководил черноволосый здоровяк-слав с седой не по возрасту бородой, который время от времени выхватывал молот у какого-нибудь работника и с азартным уханьем курочил железо собственноручно.