Россия без Петра: 1725-1740

Анисимов Евгений Викторович

Но у правительства Анны, начавшей в 1734 году польскую войну, которая в 1735 году плавно перешла в турецкую, выбора не было — только привычным путем насилия, принуждения можно было получить деньги с крестьян и на армию, и на другие нужды. «Наикрепчайшие» указы «с гневом», обещавшие страшные кары ослушникам законов, требовали от местных властей и специальных эмиссаров «непрестанно понуждать» в сборе как текущей подати, так и недоимок, росших год от года. В анненское время от помещиков потребовали, чтобы они сами несли ответственность перед армией за уплату подушных денег их крепостными крестьянами. Известны случаи ареста упорствующих помещиков и даже конфискации у них имущества для продажи его в счет недоимок крестьян. Но в целом дело это было долгое и неэффективное.

Не раз и не два

Кабинет министров пытался одним ударом покончить с проблемой недоимок. Так, 24 января 1738 года был издан указ, согласно которому недоимки предписано выплатить «от публикования того указа, конечно, в месяц». 16 июля 1738 года Сенат сообщал в Кабинет, что «предписанному платежу термин минул», а из недоимок в несколько миллионов собрано всего 150 тысяч рублей³³. Опять перед нами привычный «lex imposibilis» — «закон неисполнимый», суть которого в том, что законодатель, не считаясь с реальностью, идет напролом, прибегает к насилию, но принятый им закон, противореча жизни, остается неисполнимым. Эта ситуация позволяет понять, как сложилась в нашей стране традиция наплевательского отношения к закону, крайне низкой исполнительской дисциплины на всех уровнях.

Листая журнал Кабинета министров за 1737 год, я наткнулся на следующую запись от 26 ноября: «Вчерашняго числа объявлено от Кабинета Е.и.в. Полицмейстерской канцелярии, чтоб на реку Неву спуски (на лед. — Е. .), как с адмиралтейской стороны у двора Е.и.в., так и у церкви св. Исакия, и против тех мест с Васильевского острова сделаны были, конечно, к завтрему, но у церкви св. Исакия, також и от Васильевского острова против кадетского корпуса и делать не начато, а 28 сего месяца персицким послам имеет быть аудиенция и к тому числу надлежит такие спуски совсем сделать хорошие и прочные, чтоб каретами без опасения можно было ехать; того ради г.г. кабинет-министры приказали еще подтвердить, чтоб оные спуски завтрашняго дня, конечно, сделаны были, и для того от полиции определили к тому нарочных офицеров, и мастеровых, и работных людей толикое число, каким можно завтрашняго числа исправиться».

Прочитав эту журнальную запись, я, имея некоторый исторический и личный опыт, подумал, что не может быть такого, чтобы «к завтрему» было все сделано. И точно — в журнале от 10(!) декабря (то есть две недели спустя) читаю: «Приказано от г.г. кабинет-министров объявить генерал-полицеймейстеру Василью Федоровичу Салтыкову, також и советнику Тихменеву: 18 и 25 ноября и 5 сего декабря от Кабинета Е.и.в. объявлено, чтоб на Неву спуски у дворца Е.и.в., також и у Исакиевской церкви, и против тех мест с Васильевского острова сделаны были, и как их укрепить, о том советнику Тихменеву приказано именно, но и поныне у Исакиевской церкви спуск не сделан, от чего и конференция персицких послов остановилась. Того ради приказано от г.г. кабинет-министров еще подтвердить, чтоб оные спуски, всеконечно, в самой скорости были сделаны. (Помета: «Записка послана»)»³⁴.

В журнале больше к этой теме не возвращались — может быть, страница не сохранилась, а может быть, и действительно спуски на лед достроили, но ситуация в целом типична не только для анненского периода.

Следует заметить, что одну из главных причин неурядиц и беспорядков в государстве верховная власть, как и раньше, видела в плохой работе самого государственного аппарата и шла по проторенному пути издания указов «с гневом». Но четкая работа бюрократического механизма оставалась недостижимой мечтой. Создается впечатление, что в действие вступают неподвластные царям и императорам законы «вечного двигателя» бюрократии, работающего лишь на себя самого. Созданный Петром Великим бюрократический аппарат, неподконтрольный никаким сословно-представительным структурам, к анненским временам так разросся, что им было трудно управлять из центра.

Из года в год ставились одни и те же вечные вопросы борьбы с повальным воровством, злоупотреблением властью, разгильдяйством. Обер-секретари Сената, секретари других учреждений часто

жаловались на членов коллегий, которые постоянно прогуливали часы заседаний, что не позволяло вовремя решать самые насущные дела. В свое время Петр строго выговаривал сенаторам, которые при обсуждении дел перебивали друг друга и вели себя «аки базарные торговки». Во времена Анны проблема эта была по-прежнему актуальна. В журнале Кабинета министров от 11 декабря 1738 года мы читаем: «Призван в Кабинет Е.и.в. обер-прокурор Соймонов, которому объявлено: Е.и.в. известно учинилось, что г.г. сенаторы в присутствии своем в Правительствующем Сенате неблагочинно сидят, и, когда читают дела, они тогда об них не внимают для того, что имеют между собою партикулярные разговоры и при том крики и шумы чинят, а потом велят те дела читать вновь, отчего в делах продолжение и остановка чинится».

К старой проблеме прибавилась новая, которой не знал петровский Сенат: «Також в Сенат приезжают поздно и не дела слушают, но едят сухие снятки, крендели и рябчики и указных часов не высиживают». Разумеется, «Е.и.в. указала объявить ему (обер-прокурору. — Е. А.) с гневом, и дабы впредь никому в том не упущал и о скорейшем исправлении дел труд и радение имел»³⁵.

Как вспоминает Я. Шаховской, однажды в Сенат явился генерал-полицмейстер В. Ф. Салтыков и подозвал к себе чиновников, чтобы объявить императорский указ «с гневом». Он «весьма громким и грозным произношением объявил нам, что Е.и.в. известно учинилось, что мы должность свою неисправно исполняем, и для того приказала ему объявить свой монарший гнев и что мы без наказания оставлены не будем»³⁶. Последнее обстоятельство придавало указу «с гневом» особый вес.

Нам не известно, сумел ли обер-прокурор добиться, чтобы сенаторы не лакомились на заседаниях неизвестными нам рябчиками, заедая их кренделями, но вся эта история обогащает картину чиновничьего нерадения. В 1736 году кабинет-министры с возмущением отмечали, что многие служащие московской части коллегиального управления в присутствие «не съезжались и указных часов не высиживали, а в других местах о слушании и решении дел волокиты чинили… и закрепою (подписанием. — Е. А.) волочили до двух лет». Не лучше была ситуация и в столице. В 1735 году Кабинет выговаривал Военной коллегии за то, что, несмотря на множество дел «при нынешних нужнейших конъюнктурах» (кончалась война в Польше и начиналась война с Турцией), «после обеда не токмо, чтоб все члены [коллегии] присутствовали или дежурный был, но иногда и обор-секретаря и секретарей не бывает»³⁷.

А говорят, что сиеста бывает только в южных, жарких странах! Собственно, для большинства послепетровских бюрократов, недобрым словом поминавших неумеренный административный энтузиазм Петра, а также его суровую строгость к бездельникам, ворам и прочим «нарушителям уставов», наступила долгая «сиеста», которую не могли прервать никакие гневные указы. Этому способствовала и общая обстановка при дворе. Если в первой половине 30-х годов VIII века заметна правительственная активность — создаются и плодотворно действуют комиссии по рассмотрению состояния армии, флота, монетного дела, по завершению Уложения, вырабатываются и издаются те указы, о которых шла речь выше, — то во второй половине 30-х годов ситуация заметно меняется: основное внимание уделено русско-турецкой войне, а в остальном Кабинет министров занят «залатыванием дыр» — самыми необходимыми делами, без которых было бы трудно контролировать страну.

Конечно, критиковать предшественников легче, чем осуществлять собственные конструктивные меры. Впрочем, количество издаваемых законов не уменьшилось, однако, как и раньше, государственный аппарат работал плохо, было много волокиты, воровства, неразберихи. И только одно учреждение работает как часы, и только к одному руководителю у императрицы нет никаких претензий. Это учреждение — Тайная канцелярия, а начальник — Андрей Иванович Ушаков, в гостях у которого мы и побываем…