Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
Шрифт:
«Скучно на этом свете, господа!» — сетовал Гоголь. Казалось бы, много воды утекло в финских шхерах мимо острова Бьорке, упокоились все, причастные к Бьоркской затее. 12 мая 1951 года в печать был подписан 6 том второго издания Большой советской энциклопедии. И там на странице 441 черным по белому напечатали: «Статья 4 обязывала Россию не сообщать Франции о договоре до его вступления в силу, и только после вступления договора в силу Россия имела право (?! — С.К.) предоставить
Уж не знаю зачем, но энциклопедическое издание злостно перевирало эту давнюю и давно вроде бы сданную (?) в архив историю. Ведь статья 4 не «обязывала Россию не сообщать» ничего французам до вступления договора в силу, а всего лишь определяла тот срок, после которого Россия не просто «имела право» информировать Францию, а обязана была ее известить. Различие все же существенное.
Тем не менее Ламздорф, а позже и Витте, от договора пришли, по словам Тарле, в ужас. Я не думаю, читатель, что в двойной игре нам нужно подозревать Ламздорфа. В письме послу Нелидову в Париж Ламздорф горько жаловался одновременно и на бьоркскую «передрягу», и на «странные авантюры послед них двух лет». Старый дипломат считал, что России лучше бы не связываться вообще ни с кем. Оно бы и верно, но на деле-то приходилось выбирать из двух вариантов.
Обойтись без тесных связей с какой-то крупной европейской державой России было нельзя никак — очень уж мы от стали в экономическом и технологическом развитии. И выбираться надо было при помощи более развитого и хотя бы минимально лояльного к России партнера.
Англия отпадала сразу. А по сравнению с Францией Германия была, несомненно, лучшим выбором. Ламздорф плохо (точнее — никак) не ориентировался в проблемах технического прогресса, поэтому он плохо сознавал неизбежность выбора союзника. Однако в закулисных антирусских махинациях Ламздорфа не заподозришь.
А что же Витте? До 5 сентября он был в Америке, потом вернулся в Европу, где несколько раз встречался в Париже с финансистом Э. Нейцлиным и еще с одним занятным финансистом — шестидесятитрехлетним М. Рувье. Скончавшийся в 1911 году Рувье был не просто банкиром, но еще и политиком: он занимал сначала пост министра финансов в 1889–1892 и в 1902–1905 годах и премьер-министра — в 1887 и 1905–1906 годах. Перерыв в его политической деятельности в конце XIX века объяснялся вынужденной причиной: Рувье был замешан в мошенничестве Панамской компании (знаменитая «панама»). И, вероятно, в эпоху подготовки намного более масштабных мошенничеств вновь кому-то понадобился.
Виттевские парижские «амуры» с Рувье доверия к Сергею Юльевичу не прибавляют, особенно если принять в расчет, что и в Америке Витте беседовал не только с японцами в американском Портсмуте и не только с активистками женского общества охраны памятников старины. Уж чего-чего, а влиятельных интернациональных мошенников в Новом Свете было, пожалуй, даже поболее, чем в Старом! И все, что мы знаем (или все, что мы не знаем) о пребывании Витте в Америке, дает основания
Можно предположить, что и сроки Бьоркского свидания были закулисно согласованы со сроками возвращения Витте и лишь немного разнесены по времени — для маскировки.
Судите сами! Вот какова последовательность событий, Бьоркский договор подписан, третья статья прямо увязывает начало его вступления в силу с заключением мира с Японией, то есть, по сути, с возвращением Витте.
До возвращения выдержана приличная пауза, в течение которой и Николай II, и Вильгельм пребывают в уверенности, что все будет более-менее в порядке. Ламздорф — фигура не влиятельная, а Витте в свое время высказывался за континентальный союз (хотя делами, а не словами, подрывал его основу — германо-российские отношения).
Наконец Витте сходит на берег с океанского парохода. Увидеться с ним желают и английский король Эдуард VII, и кайзер. Однако Николай отправляет Витте в Париж депешу с прямым повелением заехать по пути домой именно к императору Вильгельму. 10 сентября Витте уже в Берлине и встречается там с канцлером Бюловым. Тон бесед таков, что Бюлов уверен в успехе Бьоркского договора.
Затем Витте — гость в охотничьем замке кайзера «Гросс Роминтен». Вот впечатление Вильгельма в телеграмме Бюлову: «Встреча превзошла все ожидания. Витте был чрезвычайно откровенен и искренен».
В Роминтене Витте познакомился с текстом Бьоркского договора, тут же прослезился и «от волнения и восхищения не мог произнести ни слова». Потом все же воскликнул: «Хвала Господу! Благодарение Господу! Наконец-то мы избавились от отвратительного кошмара, который нас окружал». Слова эти дошли до нас, правда, в редакции кайзера, так что сей царственный «репортер» мог немного эмоций и подбавить. Однако то, что Витте встретил Бьоркский документ «на ура», лучше записок кайзера доказывают факты: уехал Витте из Роминтена обласканным и довольным.
Он увозил высший германский орден Красного Орла (орден Черного Орла кайзер пожаловал ему еще в 1897 году) и портрет хозяина замка с собственноручным автографом: «Портсмут — Бьорке — Роминтен». Нешуточное дело: Вильгельм лично проводил на вокзал подданного своего кузена!
Кайзер уверен, что Витте — его единомышленник и обсуждает с ним международные задачи России и Германии. Витте поддакивает. А почему бы и не повалять в Германии ваньку? Основное-то дело ждало Сергея Юльевича в Петербурге.
Он появляется там, наговорившийся с Рувье (и не с ним одним) всерьез, а с кайзером — лицедействуя. И тут все поворачивается иначе: из энтузиаста бьоркских договоренностей Витте становится их уничтожителем. Но опять-таки — как! В позднейшем изложении самого Витте его «переубедил» Ламздорф. Что ж, возможно тот его и убеждал искренне. Но вот «сопротивлялся» ему Витте, явно лицемеря для того чтобы создать впечатление «изменения своей позиции» под «весомостью» объективной-де реальности и ранее-де «принятых Россией обязательств».