Россия и Япония: стравить!

Кремлев Сергей

Хор верил в решительных людей, но таких решительных людей, которые были бы также вполне джентльменами в том отношении, что были бы еще и англофилами. Ибо что же это за джентльмен, если он не любит владычицу морей и родину джентльменства Британию?

Между прочим, говоря об английских разведчиках в России в 1917 году, надо бы отметить такой малоизвестный факт, как причастность к событиям известного английского писателя Уильяма Сомерсета Моэма, автора «Бремени страстей человеческих»... После начала Первой мировой войны Моэм работал в разведке, год был в Швейцарии, а потом его направили в Россию с секретной антибольшевистской миссией. И уже в 1938 году в книге «Подводя итоги» он признавался: «Я не прошу мне верить, что, если бы меня послали в Россию на полгода раньше, я бы, может быть, имел шансы добиться успеха. Через три месяца после моего приезда в Петроград грянул гром, и все мои планы пошли прахом».

Не знаю, как Сомерсет Моэм, а Самуэль Хор имел влияние на Бьюкенена. Бьюкенен же был прочно вхож к Николаю. И вот — как признавался впоследствии сам Хор-Хоар — он-то совместно с британским послом и нажал на императора, настаивая на назначении Колчака командующим Черноморским флотом. Почему-то об этом не написал ни один биограф Колчака, а ведь факт-то этот — просто-таки разоблачителен! С чего это вдруг Хору так настойчиво (на высшем уровне!) вздумалось обеспечивать быструю карьеру какому-то рядовому русскому адмиралу? Он его и знать-то лично не знал!

И, конечно же, Колчака Хору рекомендовали его «военно-промышленные» друзья. Во всяком случае, лично я другого объяснения не вижу (если не предполагать прямую вербовку адмирала).

А вот эти-то друзья, похоже, заранее — еще до подготовляемой ими Февральской революции — рассматривали адмирала как одну из фигур возможной будущей буржуазной диктатуры.

После Февраля 1917 года их интерес к Колчаку мог лишь возрасти. Хотя они и ошибались...

Чтобы доказать это, уважаемый читатель, я, пожалуй, именно здесь познакомлю тебя с несколькими характеристиками Колчака, данными людьми, его знавшими хорошо и — что самое существенное — знавшими деловым образом.

Эти характеристики даны настолько разными людьми (и в настолько разные времена), но при этом настолько схожи, что убедительно доказывают ошибочность расчетов тех, кто так или иначе «ставил» на Колчака как на политическую фигуру.

Даром что на штатских кадетских «штафирок» Колчак безусловно производил сильное впечатление. Он выглядел волевым человеком, да и мог ли кто-либо считать иначе при его суровом полярном прошлом?

Но был ли он таким в действительности? Вот что писал в своем рапорте морскому министру сослуживец Колчака А.А. Сакович: «Колчак слишком впечатлителен и нервен, оттого, что он совершенно не знает людской психологии. Его рассеянность, легкомыслие и совершенно неприличное состояние нервов дают богатейший материал для всевозможных анекдотов. Такой человек, как он, не может оказать благотворное влияние на общий ход событий, потому что деятельность его спорадична, очень редко обоснованна и почти всегда всем крайне неприятна».

Александр Константинович Клафтон, возглавлявший у Колчака в Сибири Русское печатное бюро, видный кадет, газетный редактор, знал Колчака уже как «Верховного правителя», и вот как аттестует его он: «Мне, как и другим, казалось, что в лице Колчака мы имеем честного национального вождя и патриота, вокруг которого группируются демократические элементы. Мы видели, что у этого правительства нет программы, что оно не имеет власти, что оно не может быть сильным... Но тогда еще не было ясно, что мы не имеем диктатора Колчака, а имеем игрушку в руках целого ряда атаманов, с одной стороны, и с другой стороны— Ставки и военщины... Здесь не создалось ничего, а развился тот букет жестокостей и ужасов, который является признаком бессилия».

Военный министр Колчака барон Будберг о Колчаке сказал лестного, естественно, немало. Но сказал он о нем и так: «Он избалован успехами и очень чувствителен к неудачам и неприятностям... Вечно обманывающийся и обманываемый, обуреваемый жаждой личного труда, не понимающий совершенно обстановки и неспособный в ней разобраться...»

Будберг считал своего «Верховного» неврастеником и человеком, не обладающим собственной волей.

Колчаковский генерал Сахаров, напротив, пишет о волевом характере, но тут же иллюстрирует свою оценку следующими словами: «Александр Васильевич... был очень вспыльчив. Настроения быстро менялись под давлением незначительных событий и первых известий, амплитуда колебаний от полной надежды до упадка ее проходила легко и быстро»-

Да, воля тут просматривается прямо-таки «железная», нечего сказать! Особенно если помнить, что речь идет о профессиональном военном, да еще и о моряке.

Леонид Иванович Шумиловский до того, как стать у Колчака министром труда, прожил сорок три года, окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, преподавал в Барнаульской женской гимназии, был членом ЦК меньшевистской партии... В 1921 году, на процессе над колчаковскими министрами, он показывал: «Я считал, что адмирал Колчак, как сильная личность, сможет сдержать военную среду и предохранить государство от тех потрясений, которые неизбежно грозили справа... Популярность в демократических странах— Америке, Англии (замечу, что если она и была, то не в силу заслуг адмирала, а в силу его рекламы теми, кто на него рассчитывал.— C.K.), умение поставить себя в военной среде... и заставили меня подать голос за него... Я потом пришел к убеждению, что он плохой Верховный правитель. Но я считал его безукоризненно честным человеком...»

Насчет честности — это как сказать. Колчак, конечно, вором не был. Но вот нехорошо лукавить ему приходилось не раз и — по-крупному. И актерствовать он умел. И, похоже, играл талантливо и настолько сам увлекался своей игрой, что заставлял верить в себя и других.

Но — до поры до времени...

Еще в то время, когда Колчак был на Черном море, а царь Николай — на троне, в Петрограде в январе 1917 года началась межсоюзническая конференция. Были там англичане, французы, итальянцы... Были — куда деваться? — и русские.

Полковник Хор обозвал конференцию «Ноевым ковчегом». Он считал: «Ни народ, ни правительство, ни император не хотели приезда союзной миссии... этой большой компании политиканов, военных и экспертов... Это было назойливостью в час испытаний их Родины...»

Конечно, это было и назойливостью. Еще бы! Ведь Россия была накануне той Февральской революции, которую готовили не матрос Железняк и большевики-ленинцы, а промышленники и кадеты.

Как ни смотри, а союзники приехали не вовремя...

Впрочем — кто как... Потому что, если отставить в сторону теряющих значение и вес французов и итальянцев, то надо сказать, что англичане преследовали в Питере вполне определенные цели и были уверены, что поспели в Россию в самый раз...

Дело в том, что английскую делегацию возглавлял лорд Альфред Мильнер, и вот как оценил суть его миссии ирландский политик Гинелл: «Наши лидеры... послали лорда Мильнера в Петроград, чтобы подготовить революцию, которая уничтожила самодержавие в стране-союзнице». Гинелл был еще в гневе от жестокой расправы лондонских лидеров с неудачным (его ведь мильнеры не поддерживали, а подавляли) Ирландским национальным восстанием. Поэтому он был вполне откровенен, и верить ему мы тут просто обязаны.