Россия молодая
Шрифт:
— И верно!
Поздюнина и бобылей погнали на пристань — таскать бревна, дубовую дверь застенка Семисадов сам запер на тяжелый замок, ключ повесил на шею, чтобы не потерять. Матросы выстроились, боцман скомандовал:
— Левую вздень! Шаго-ом! Левой — ать!
У ворот съезжей он сказал караульщику из рейтар:
— Шел бы спать, милый! Нонче откараулил свое! Иди, брат, сосни часок…
Караульщик не стал спорить, зевнул, пошел вдоль заросшей лопухами улицы.
6. Семисадов
Монахи Николо-Корельского монастыря, ставшие в крепости носаками,
В обеденное время, когда и на Марковом острове и на цитадели работные люди, трудники, кузнецы, пушкари, солдаты, каменщики, носаки, землекопы, плотники, собравшись в артели, хлебали деревянными ложками кашицу с рыбой, боцман Семисадов и Сильвестр Петрович выехали в малой лодейке на Двину — ставить вешки.
Жарко пекло солнце. Семисадов повязал голову платком по-бабьи, покуривал трубочку, шестом мерил границы Марковой мели, что тянулась вдоль всего Маркова острова, выходил порою на стреж — фарватер, — на самый корабельный путь.
— Вот и хорошо! Вот и ладно! — говорил Иевлев. — Ставь, боцман, вешку сюда…
Семисадов спускал вешку с канатом и донным камнем, она медленно колыхалась на воде. Восемь вешек обозначили мель перед караульными цепями. Сильвестр Петрович глазом определил, как полетят сюда крепостные ядра, палить будет удобно — близко. Боцман без любопытства посматривал на капитан-командора, попыхивал своей носогрейкой.
— Чего смотришь? — спросил Иевлев.
— Того смотрю, Сильвестр Петрович, что здесь их и затапливать надобно — поперек корабельному ходу…
Иевлев сделал вид, что не понимает:
— Что затапливать-то?
— Да струги! — с досадой ответил Семисадов. — Не маленький, понимаю, что к чему делается. Народу как бы только поменее видело. Нынче молебен бы к вечерку спроворить в крепости, всех туда погнать, а матросы бы с нами и сделали дело. Покуда все чин по чину споют да лбами об землю потыкаются — у нас и готово…
Так и сделали.
Артельщики да десятские с непривычной строгостью велели всем быть к молебну. Заупрямился было старенький попик отец Иоанн — никак не мог придумать, для чего молебен. Иевлеву пришлось даже прикрикнуть. Попик, моргая подслеповатыми старыми глазами, облачился, дьякон-запивашка облил себе голову холодной водой, пофыркал, огляделся, пошел раздувать кадило. Крепостной народ, одевшись почище, шел толпами к плацу, где поставлен был налой. На валу бухали молотки. Сильвестр Петрович велел снять кузнецов со срочного дела — пусть и они, трудники, помолятся нынче. Матросы между тем садились в свои быстрые лодки,
— Дело, что делаем, есть дело тайное. У кого язык больно длинен, обкоротим, да и голову снесем — не пожалеем. Однако в деле сем на страх ваш полагаться не хочу. На присягу воинскую полагаюсь, на то, что сами ведать должны: идет на нас швед, воровской человек идет…
Матросы, стоя в лодках, торжественно молчали. Иевлев перекрестился, велел затапливать струги. Из глубины судна послышался стук топоров — матросы прорубали днище. По другому стругу, ковыляя на своей деревяшке, ходил Семисадов, что-то, хмурясь, обдумывал. Погодя сошел к Сильвестру Петровичу, сказал загадочно:
— Теперь вешки-то повернуть надобно.
— Для чего поворачивать?
— А для того, господин капитан-командор, что не Маркову мель они стерегут, а фарватер.
Иевлев усмехнулся, — хитер боцман. И чтобы больше о вешках не толковать, оборвал:
— Вешки покуда стоят, до шведа. Снять всегда поспеем.
Молча смотрел, как медленно стал погружаться в воду первый струг. Второй потопили рядом. Пока делали эти работы, дважды пришлось посылать матроса к отцу Иоанну, чтобы еще помолился. Поп молился подлиннее. Когда все кончили, Семисадов хриплым басом спросил Иевлева:
— Кончать богослужение-то?
— Пожалуй, что и пора.
— И то заморился батюшка наш.
— Заморился…
Боцман все смотрел на Сильвестра Петровича. Потом сказал тихо:
— Ты будь в спокойствии, господин капитан-командор. Никто не обмолвится. А ежели что почую — сам той собаке язык напрочь оторву. Не шутим нынче…
Дома Иевлева ждал Егор Резен — рассказать, как по-новому расставить пушки на батарее.
— Ставь, ставь, — думая о своем, ответил Сильвестр Петрович.
— Да ты меня совсем не слушаешь! — сказал Егор по-немецки. — Ты последнее время слишком много думаешь, господин капитан-командор!
Иевлев набил трубочку, раскурил от уголька, сказал весело, вглядываясь в гладко выбритое, загорелое лицо инженера:
— Эх, Егор-Егорушка, ничего ты, брат, не понимаешь. Ничегошеньки!
— Что это — «ничегошеньки»? — радуясь иевлевскому веселью, спросил Резен.
— Пушки! — воскликнул капитан-командор. — Мортиры! Гаубицы! Разве в них главное дело, друг ты мой добрый? Пушки мы знаем, а вот народ наш — пушкарей, солдат, иных прочих — знаем ли? Нет, не знаем, Егор. Все на пушки надеемся.
Когда Резен ушел, Сильвестр Петрович прошелся по горнице, растворил окно, прислушался к ровному шуму работ в крепости.
Что ж, теперь пусть идет швед! Встретим как надо!
Бежит из-за моря из-за синя черных, три корабля.Песня
Глава третья
1. Идут корабли
Ранним утром 14 июля 1701 года шаутбенахт ярл Юленшерна отдал приказ кораблям эскадры становиться на якоря вблизи острова Сосновец, в горле Белого моря. На шканцах дробно ударили барабаны, запели сигнальные горны. Невдалеке морские волны бились об угрюмый, каменистый берег, прозрачный дымок вился над рыбацким становищем.