Россия накануне второго пришествия. ТАЙНА 11-й ЗАПОВЕДИ
Шрифт:
Другое дело форматные кассеты сначала со стеклянными фотопластинками, затем с форматной плёнкой – их потихоньку выживают цифровые задники, но не на всех форматах, как вы понимаете. Формат 8х10 дюймов (20х25см или 18х24см) долго ещё будет оставаться аналоговым, позволяя блистать своим мастерством подлинным мастерам фотографического искусства. Навести на резкость тут явно не проблема, вот в экспозицию попасть…
Попали вы в экспозицию или нет, узнаете после проявки, а кассету с экспонированным фотоматериалом вам надлежит либо снять с задней стенки вашего кардана и убрать в сумку, либо перевернуть и установить другой стороной, если кассета эта двухсторонняя. В этом и другом случае вы берётесь за металлическую кассету руками. Делаете это когда извлекаете из неё фотопластинку для последующей проявки, а так же когда устанавливаете в кассету новый, ещё не экспонированный фотоматериал.
При
Осенью 1992 года мне предложили выгодный заказ, но для его выполнения надо было снимать на широкую плёнку с форматом кадра 6х9см, используя камеру с уклонами. Понятно, что нужен Лингоф, но вот только цена на него не подъёмная. Пришлось идти по пути доступного решения. Так, за 100$, по тому времени это солидная сумма, в моих руках оказался переделанный «Фотокор» 9х12 выпуска 30-х годов, с уклонами на задней стенке, два объектива 135мм и 90мм, адаптер под роликовую плёнку с кадровым окном 6х9 и десяток одинарных кассет 9х12, к сожалению, без вкладышей под форматную плёнку, которые потом собственноручно изготовил из тонкой листовой стали. И не только их, в ходе приведения раритета в «боеготовность» и обучения работы с ним. Напролёт дни и ночи я холил и лелеял своё новое средство производства, готовясь идти с ним в бой, в смысле на фотосъёмку.
Перебирая все приобретённые компоненты единой съёмочной системы, я как-то невзначай стал ловить себя на мысли, что кассеты «тёплые». Камера и плёночный адаптер холодные, по ним было видно их идеальное состояние и блестящий товарный вид. Этими предметами не работали, они лежали где-то как запасные, на случай: «а вдруг сгодится». Объектив 135мм был типа «комнатной температуры», потом стало понятно почему – он не отрабатывал большую часть длинных выдержек. Исправно работали только короткие и ручные, а для работы форматной камерой со штатива нужны именно длительные выдержки от 1/15 и длиннее. Это обстоятельство наложило на предмет свой отпечаток: объектив использовался крайне редко. Мне стоило многих часов внимательного изучения принципов работы его часового механизма, чтобы найти один-единственный зубец храпового механизма, на котором тормозилось вращение зубчатого колёсика. Каждый раз, когда храповик тормозился, я делал карандашом пометку на зацепившемся зубчике. Поняв, что именно этот зубец тормозит движение я, вооружившись набором часовых отвёрток, извлёк бракованную деталь из механизма. Взял сей заводской брак в одну руку, а алмазный надфиль в другую и … признаюсь вам как на духу - словно ногтем по стеклу. Что за сплав использован в этом маленьком зубчатом колёсике? – Я вам сказать не могу, по своей прочности он как инопланетный. Чтобы сточить маленький заусенец – мой алмазный надфиль стал «лысым» с обоих сторон. Алмазное напыление скользило по зубчику колёсика, оно не цепляло, а именно скользило, как по высокопрочным напайкам на хороших свёрлах. Но свёрла эти изготовлены на 50 лет позже…
Дефект был устранён, часовой механизм объектива заработал исправно через полвека после того, как сошёл с конвейера. Я продолжал осваивать азы художественной съёмки и работу со светом (по-другому – светопись). За время их освоения необходимость в рекламной съёмке отпала, в виду не слишком высокой доходности предлагаемого к производству товара.
Прошло какое-то время, я снова достал свой форматный съёмочный комплект. Разложил коробку фотоаппарата, вставил объектив, растянул меха. Долго крутил в руках, любовался. Потом достал кассеты, медленно их перебирал, разглядывал и опять чувствую, что исходит от них тепло. Так странно стало, все железки одинаковой комнатной температуры, а одни кажутся всё равно теплей других.
На всякий случай решил поделиться своими ощущениями с Димой Шепелевым, тогда он возглавлял фотоклуб «Прожектор» и помимо съёмки «зеркалками» сильно увлёкся в это время форматными «деревяшками». Мы с Димой были в хороших дружеских отношениях, и этот самый фотоаппарат я купил по его рекомендации. И вот после того, как все из студии разбежались, я остался поделиться своими ощущениями, как говорится без посторонних глаз и ушей. Время недавно было советское и ничего кроме выполнения пятилетнего плана досрочно, чувствовать советским гражданам не полагалось. Поэтому я не громким голосом сказал: «Дим, знаешь, кассеты в руки беру, а они тёплые, в то время как всё остальное холодное». Дима, спокойно отхлебнув из чашки чая, ответил: «А ты чего не знал? Ну так привыкай! А об некоторые предметы руки можно «отморозить» - вот их обходи стороной. То, что тёплое, то исправно в хороших руках поработало и долго ещё проработает, если дело своё любишь».
Жизнь после смерти.
Утро 6 Мая 1994 года. Я в квартире был один, родители уже открыли дачный сезон и были на майские каникулы заняты посевными работами. Перед самым пробуждением приснился мне интересный сон, в котором я вроде бы проснулся и иду в ванную комнату умываться. Открываю дверь, щёлкаю тумблером освещения и вижу в ванной, наполненной водой, сантиметров на 5-6 ниже верхнего среза, лежит Гамсахурдиа, лицом к входной двери, а ванна расположена наоборот и когда в ней моешься, то располагаешься спиной к входной двери. Причём так спокойно он расположился в чужом пространстве, что абсолютно не удивился, что кто-то открыл дверь. Лицо его выражало блаженство, когда я обратился к нему - он даже как-то изменил своё местоположение на более удобное. От него не исходило ни агрессии, ни злобы, абсолютно ничего, что могло бы испугать, насторожить, вызвать какие-то отрицательные эмоции. Как ни странно я тоже оказался абсолютно спокоен в своём недоумении от такой неожиданной встречи. Я смотрю на него в полном недоумении (как такое может быть?) и говорю: «Так тебя застрелили». Он в ответ, так же спокойно, невозмутимо, в такой же утвердительной форме произнёс в ответ: «Вместо меня положили другого».
Мне почему-то расхотелось умываться в присутствии постороннего, и видимо, решив подумать, что же предпринять в такой ситуации и подождать пока незваный гость покинет ванну, я закрыл дверь и направился на кухню попить воды. Сделав шаг-другой в выбранном направлении, я проснулся.
Первым делом, надев шлёпанцы, я шустро, разминаясь на ходу после крепкого сна, заковылял проверять ванну на наличие всего подозрительного. Включил свет, открыл дверь – всё было в порядке. Ванна оказалась абсолютно сухая, воду в ней за последние несколько часов ни кто не наливал.
Утро началось: туалет, умывальник, быстрая гимнастика (она, в общем, помогла моментально забыть всё недавно увиденное во сне, дабы не перемалывать за приёмом пищи кого, куда положили), потом на кухне пол-литровая чашка чая с двумя – тремя бутербродами, быстрое мытьё посуды.
Завершив все утренние процедуры, я направился в свою комнату за письменный стол, открыл свой блокнот, снял телефонную трубку и начал дозваниваться-договариваться на предмет предстоящей фотосъёмки. Поскольку всё зависело от волеизъявления моего оппонента, то мне оставалось довольствоваться тем временем, на которое меня пригласят для предстоящей фотосъёмки. На один день я никогда не планировал больше двух встреч или мест съёмки, просто это было не реально осуществить без автомобиля. Да здесь не в машине дело, а в «окнах» неминуемо появлявшихся между рандеву и в вынужденной спешке – побыстрее закончить встречу и бежать на другую. А это всегда чувствуется противоположной стороной, которая всегда в глубине души полагает, что заслуживает большего внимания. Поэтому, чтобы всё выглядело на картинке и в прозе так, как надо: всегда оставалась идеальным одна съёмка в день.
С кем-то созваниваясь, о чём-то договариваясь, что-то планируя, я не заметил, сколько на то ушло времени. И вот около 12 часов дня мой телефон зазвонил. Я быстро снял трубку, полагая, что кто-то из моих деловых оппонентов переиграл своё расписание и в свободное «окно» готов меня принять и даже что-то рассказать. Но вместо того что мне хотелось услышать, я услышал в трубке полушутливый голос Димы Никитина, который как-то полусерьёзно произнёс: «Сегодня Старик умер». Поскольку «Старик» - это общепринятое обращение к своему старому другу, мне было сразу понятно о ком идёт речь. И то, каким полуигривым тоном была произнесена эта фраза, было не понятно, толи серьёзно говорит человек, то ли шутит. Мне захотелось, чтобы он уточнил, кого именно он подразумевает под этим «стариком».