Россия перед Голгофой
Шрифт:
С легкой руки автора «Что делать?» фиктивный брак перестал трактоваться как безусловный грех и стал рассматриваться как рациональная мера. В понятиях и нравах общества произошёл резкий поворот — целесообразность сильно потеснила нравственность. Столичные кокотки, фактически подражая «разумным эгоистам» Чернышевского и исходя из столь почитаемой героями романа «теории расчета выгод», поспешили воспользоваться этим революционным сдвигом в психологии общества. Предоставим слово анонимному автору агентурного донесения, отложившегося в недрах Секретного архива III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
«На Екатерининском канале, в доме под № 4-м или 24-м, жительствует некая, значащаяся, впрочем, в паспорте "из благородных", госпожа, по имени Амелия [233] . В сущности, она одно из двух: или полька, или, что более достоверно, — ревельская мещанка, вышедшая после нескольких лет легкого поведения за какого-нибудь отставного чиновника или офицера; что, как известно, бывает сплошь да рядом. Эта Амелия, водящаяся преимущественно с кокотками и содержанками, составила себе очень доходную профессию, приискивая для покаявшихся распутниц, желающих получить почетную в их кругу позицию, титулованных мужей, или правильнее — только титла, которые покупают у разных промотавшихся господ за очень дешевую цену. Графские и княжеские титла, разумеется, составляя товар более редкий, ценятся довольно дорого; генеральские же чины идут почти что ни по чём. Таким образом, эта Амелия, месяц или же полтора назад, купила для какой-то бывшей содержанки, некоего мужа, Генерал-Майора Клюверта, который был где-то губернатором. Этот Клюверт, получив за свое Превосходительство
233
Заметная фигура петербургского «дна» пореформенной эпохи — прототип одного из многочисленных персонажей романа Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы» (первое отдельное издание в 4-х томах — СПб., 1867).
Недели или две спустя Амелия купила для другой содержанки, другого генерала, именно Действ<ительного> Ст<атского> Совет<ника> Березова (или Березина) [234] . Но тот, как статский генерал, получил за свое имя и чин только 3000 руб. В настоящее время эта Амелия хлопочет устроить свадьбу третьей содержанки, но дело немного затянулось, так как подысканный генерал-майор Тимковский меньше 6000 не хочет и слышать, между тем как ему предлагают всего 4000, на том основании, что бездомные генералы, даже военные, теперь не составляют редкости.
234
Чины генерал-майора и действительного статского советника соответствовали IV классу Табели о рангах и формально были равны, однако социальный престиж военного чина был выше.
Известный, содержащийся в долговом отделении, отст<авной> юнкер князь Всеволод Долгорукий, точно так же женился на какой-то публичной женщине, за 5000 руб.
18-го Октября 1869 г.» [235] .
Итак, поведение петербургских кокоток и содержанок полностью соответствовало концепции «разумного эгоизма», изложенной в романе Чернышевского. Одновременно с этим незыблемые до сей поры позиции брака, освящённого церковью, подверглись сильному натиску со стороны гражданского брака. Так брак перестал быть таинством.
235
Агентурное донесение об образе жизни проживавшей в Петербурге ревельской мещанки Амелии, занимавшейся за деньги устройством браков разорившихся титулованных лиц с женщинами легкого поведения // ГА РФ. Ф. 109. Оп. 3. Секретный архив. Д. 2886. Л. 1–2 об.
Эти стихи были написаны Денисом Васильевичем Давыдовым примерно в 1834 году и имели конкретного адресата. Напечатали их лишь в 1840-м, уже после смерти поэта-партизана. Поэтические строки плохо корреспондировались с жизненными реалиями 40-х годов. «Тогда русские женщины боялись афишировать себя дамами полусвета и всегда старались запастись мужем» [237] . То, что в 1840 году могло быть расценено как поэтическая метафора, спустя четверть века обрело статус бытовой реальности. Таков был бег времени. В конце октября 1866 года смоленский губернатор Николай Петрович Бороздна, беседуя в Петербурге с экс-министром народного просвещения Авраамом Сергеевичем Норовым и академиком Александром Васильевичем Никитенко, «сильно жаловался на нигилистический дух среди смоленской молодежи. Многие из девушек не выходят замуж иначе, как гражданским браком» [238] . Если так обстояло дело в провинциальном Смоленске, то что же происходило в столицах? Эпоха Великих реформ — это время упрочения позиций гражданского брака. «Вопрос о том, легальная или нелегальная у кого жена, стал невозможным, не имеющим смысла. Общество настолько освятило своим признанием этот порядок отношений, что даже закон о браке утратил свое прежнее значение, и рядом с законным браком распространилось теперь сожительство гражданское. Таким образом, закон о разводе, не явившийся вовремя на помощь обществу, вместо того чтобы укрепить легальный брак, укрепил брак нелегальный и практику гражданского сожительства, оставшуюся единственным выходом для тех, кому был закрыт законный брак» [239] — так написал о событиях 60-х годов русский публицист и общественный деятель, полковник Лесного корпуса Николай Васильевич Шелгунов (1824–1891).
236
Давыдов Д. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1984. С. 109. (Б-ка поэта. Большая сер.).
237
Панаева (Головачёва) А.Я. Воспоминания. С. 113.
238
Никитенко А. В. Дневник: В 3-х тт. Т. 3. 1866–1877. Л.: Гослитиздат, 1956. С. 53. (Литературные мемуары.)
239
Воспоминания Н.В. Шелгунова: Из прошлого и настоящего // Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.Л. Воспоминания: В 2-х тт. Т. 1. С. 141–142. (Литературные мемуары.) Достойно упоминания, что это рассуждение видного демократа, впервые опубликованное в мартовской книжке журнала «Русская мысль» за 1886 год, спустя пять лет было изъято цензурой при публикации двухтомника сочинений Шелгунова.
Известный юрист и литератор Анатолий Фёдорович Кони (1844–1927) объяснил причину, по которой некоторые стремящиеся к личной независимости девушки из «приличных», но недостаточно обеспеченных семей стали избегать церковного брака. «Прежние изящные “куколки” и “кисейные барышни” в большинстве оказались поставленными перед альтернативой выхода замуж или личного заработка. Но с усложнением и удорожанием жизни брак становился всё затруднительней и делался для многих предметом роскоши. Оставалось работать» [240] . Подобный выбор имел далекоидущие последствия. Живущая своим трудом девушка не могла стать женой офицера или чиновника. Общество офицеров относилось к этой проблеме исключительно щепетильно и свято блюло корпоративные интересы. Офицерское собрание не только блестящего гвардейского, но и заурядного армейского полка строго следило за тем, чтобы в круг жён офицеров не попала женщина, чьё сомнительное происхождение или скандальная репутация могли «запятнать» честь полка. Гвардейский офицер мог жениться только на дворянке, а дворянка по определению работать не могла. Работающая и получающая за свой труд деньги женщина воспринималась в консервативном сословном обществе как нарушение всех норм приличия и олицетворенный скандал. Человеку XXI века трудно представить себе систему ценностей XIX века. Между тем даже накануне Первой мировой войны одному из офицеров лейб-гвардии Семеновского полка не разрешили жениться на выпускнице Смольного института, которая после окончания этого привилегированного женского учебного заведения (в институт принимали только дворянок) некоторое время преподавала в нем музыку и получала за это жалованье. А получающая жалованье женщина не могла стать женой офицера. Перед вступлением в брак офицер был обязан представить свою избранницу полковой даме — супруге полкового командира и получить разрешение начальства на заключение брака. Офицеры не потерпели бы в своей среде человека, собирающегося жениться на работающей девушке. Ему предстоял нелёгкий выбор: либо отказаться от брака, либо выйти в отставку. Аналогичным образом обстояло дело и в чиновничьей среде, хотя здесь разного рода ограничения и запреты не были столь строгими. И офицерская, и чиновничья среда отличались большим консерватизмом, чтобы не сказать косностью. Иное дело — разночинная интеллигенция. В кругу не состоявшей на государственной службе столичной интеллигенции гражданский брак стал рассматриваться как реальная и вполне приемлемая альтернатива браку церковному: не освященные церковью отношения устраивали и мужчин и женщин. Причем нередко гражданский брак становился союзом равноправных партнеров: его заключали живущие своим трудом мужчины и женщины. Известный русский социолог и теоретик славянофильства Николай Яковлевич Данилевский (1822–1885), рассуждая о «необходимых логических последствиях» распространения гражданского брака в обществе, констатировал, что действия «новых людей» по расшатыванию христианских и нравственных ценностей отличаются известной последовательностью. «…Гражданский брак, как его понимают некоторые наши умствователи… противен христианству, но не нелеп с их точки зрения, то есть не ведет к последствиям, которые привели бы самих защитников его к противоречию с самими собою» [241] .
240
Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. М.: Правда, 1989. С. 574.
241
Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Романо-Германскому, б-е изд. СПб.: Глаголъ: СПбУ, 1995. С. 176.
Когда же это произошло, когда гражданский брак заметно потеснил брак церковный? Ответ на этот вопрос можно найти в мемуарах одного из «шестидесятников». Лонгин Фёдорович Пантелеев (1840–1919) вспоминал: «Еще до моей ссылки… мне пришлось столкнуться с расстройством первоначального брака и новой комбинацией на принципе гражданских отношений. Но насколько широко это явление развернулось за время моего пребывания в Сибири!» (курсив мой. — С.Э.) [242] . Публицист, издатель и общественный деятель Пантелеев принадлежал к числу «новых людей» и был лично знаком с Чернышевским, который, вероятно, знал о его принадлежности к подпольной революционной организации «Земля и воля». В 1864 году Пантелеева арестовали и после годичного заключения в тюрьмах сослали в Сибирь. В Петербург Лонгин Фёдорович вернулся в 1874 году, а окончательно обосновался в 1876-м. Наблюдательный мемуарист сразу же заметил и осознал тот качественный скачок в сфере частной жизни, который произошел за время его десятилетнего отсутствия в столице. В начале 60-х гражданские браки уже были, но носили единичный характер и, судя по всему, воспринимались как некая экзотика. В 70-е годы количественные изменения переросли в новое качество — и этот скачок зафиксирован не только в мемуарных источниках.
242
Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. М.: Гослитиздат, 1958. С. 625. (Литературные мемуары.) Примечательно, что это мемуарное свидетельство не было напечатано при жизни автора и впервые вышло в свет в 1934 году.
Русская художественная литература незамедлительно отобразила новое общественное явление. Елена Жиглинская, радикально настроенная героиня романа Писемского «В водовороте», перед тем, как вступить в гражданский брак с женатым мужчиной князем Григоровым, обосновывает свой поступок следующими рассуждениями. «Принадлежать человеку в браке или без брака для Елены, по её убеждениям, было решительно всё равно; только в браке, как говорили ей, бывают эти отношения несколько попрочнее. Но если уж ей суждено, чтобы человек любил её постоянно, так и без брака будет любить; а если не сумеет она этого сделать, так и в браке разлюбит. В отношении детей — то же: хороший человек и незаконных детей воспитает, а от дрянного и законным никакой пользы не будет» [243] . Героиня романа рассуждает со знанием дела. В это время незаконные дети, родители которых не состояли в церковном браке, не могли быть приняты в привилегированные учебные заведения, такие как Пажеский корпус, Александровский лицей или Училище правоведения, но в гимназию и университет могли поступить и без дворянской грамоты. Роман «В водовороте» был впервые напечатан в 1871 году на страницах нового петербургского учёного, литературного и политического журнала «Беседа». Симптоматично, что рассуждения убеждённой нигилистки и дерзкой безбожницы Елены Жиглинской не вызвали никаких возражений ни со стороны цензуры, ни со стороны издателя и редактора только что появившегося журнала. С первого же номера, вышедшего в январе 1871 года, «Беседа» стала позиционировать себя как орган славянофильского либерализма. В программной статье «В чём наша задача?» издатель-редактор С.А. Юрьев заявил, что «Беседа» сочувствует «тем из наших журналов, которые стоят по преимуществу за единство и силу нашего государства» [244] . Однако у либерально мыслящей интеллигенции последнее уже никоим образом не ассоциировалось со святостью и нерушимость уз брака, освященных церковью. «…Брак есть лоно, гнездо, в котором вырастает и воспитывается будущее поколение» [245] , — лицемерно рассуждает фарисей и плут барон Мингер. Эти фальшивые разглагольствования не находят никакой поддержки ни у других персонажей, ни у читателей романа. Резонёрство барона не только двулично, но и явно противоречит духу времени. Не находящийся на государственной службе богатый князь Григоров в духе идей глубоко почитаемых им «шестидесятников» полагает, что если его супруга княгиня Елизавета «полюбит кого-нибудь, так он не только не должен будет протестовать против того, но даже обязан способствовать тому и прикрывать всё своим именем!» [246] . Каковы же последствия подобных современных воззрений? В середине романа автор живописует колоритную картину, которую читатели видят глазами князя Григорова. «У него никак не могла выйти из головы только что совершившаяся перед его глазами сцена: в вокзале железной дороги съехались Анна Юрьевна (замужняя графиня, кузина князя. — С.Э.) со своим наёмным любовником (известным нам бароном Мингером. — С.Э.), сам князь с любовницей, княгиня с любовником, и все они так мирно, с таким уважением разговаривали друг с другом; всё это показалось князю по меньшей мере весьма странным!» [247] .
243
Писемский А.Ф. В водовороте. Роман в трёх частях // Писемский А.Ф. Собрание сочинений: В 9-ти тт. Т. 6. М.: Правда, 1959. С. 37. (Библиотека «Огонек».)
244
Русская периодическая печать (1702–1894). Справочник / Под ред. А.Г. Дементьева, А.В. Западова, М.С. Черепахова. М.: Госполитиздаг, 1959. С. 535.
245
Писемский А.Ф. В водовороте. С. 77.
246
Писемский А.Ф. В водовороте. С. 113.
247
Писемский А.Ф. В водовороте. С. 287.
Итак, и мемуарные, и литературный источники позволяют утверждать, что в 70-е годы церковный брак уже не расценивался как таинство не только революционерами, мечтающими о ниспровержении государственных и семейных основ, но и либералами, озабоченными сохранением «единства и силы» государства Российского. Гражданский брак перестал восприниматься как экстравагантность, получил широкое распространение и оформился как социальный институт — альтернатива церковному браку. До времени участники таких «новых комбинаций», о которых писал Лонгин Пантелеев, не задумывались о грядущей судьбе детей, рожденных в гражданском браке. Однако вернувшийся из сибирской ссылки мемуарист посмотрел на сложившуюся ситуацию именно с этой точки зрения. «Вот эти дети и навели меня на некоторые размышления, которые ранее как-то не приходили на ум. <…> Мой товарищ разошелся с своей первой женой и сожительствовал с особой, которая, в свою очередь, покинула своего прежнего мужа. За обедом, однако, присутствовала и прежняя жена моего товарища вместе со своим новым мужем, из чего можно было заключить, что расхождение и новые комбинации состоялись без острых воспоминаний с обеих сторон.
Это, конечно, было утешительно видеть; но, прислушиваясь к говору детей, а между ними были и подростки лет десяти, я не мог уяснить себе — кто из них и от какой комбинации происходит. Только слышалось по временам — “папа”, “мама”. Конечно, судя по летам, я мог догадаться, кто из детей происходил от старых семейных отношений, кто от последующих.
Мне эти дети потом часто вспоминались. Какая будет их судьба? Тем более что и новые семейные комбинации их родителей по недолгом времени оказались неустойчивыми, их сменили другие» [248] .
248
Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. С. 625–626.