Россия при смерти. Прямые и явные угрозы
Шрифт:
Гипостазирование. Один из подходов к познанию реальности — методологический эссенциализм (от лат. essentia — сущность). Это метод, имеющий своей целью открытие истинной «природы вещей». Древние философы Греции считали, что заключенную в вещи сущность (первопричину) выражает Слово, имя вещи. Пифагор верил, что сущность вещи выражена в числе, число не может лгать, и в этом его преимущество перед словом.
Научная революция стала разделять слово и вещь, заменять сущность абстрактным понятием (например, в физике движущееся тело представляли «материальной точкой»). Для ученого вещь уже не обладала скрытой сущностью,
В системе взглядов на мир эссенциализм играет полезную роль, он побуждает к нахождению познавательных метафор и чувственных представлений, стимулирующих поиск моделей явления. Даже если они неправильны, они позволяют формулировать вопросы.
Так, первая теория в химии исходила из того, что в горючих веществах есть скрытая сущность — флогистон. Это невесомая субстанция, при ее извержении из вещи образуется тепло. Теория побудила искать эту эссенцию, вести опыты, и так пришли к верной теории окисления, с чего и началась современная химия.
Вот трудовая теория стоимости, давшая начало политэкономии и развитая Марксом. По этой теории, товаром является вещь, содержащая невидимую и неизмеримую сущность — стоимость. Это нематериальная субстанция, она образуется при переносе на материал в процессе наемного труда стоимости рабочей силы как товара. А обнаруживается при продаже вещи на рынке. Эта модель стимулировала исследование капиталистического способа производства, хотя многое в ней не вязалось с реальностью.
Тяжелые последствия вызывало превращение таких моделей и метафор в догматическую веру и приложение к тем случаям, которых такая модель не предусматривала (например, приложение «стоимости» к социалистическому хозяйству).
Вот чрезвычайно актуальный для нас случай — этнология. Этнологи — приверженцы эссенциализма — доходят до буквального овеществления этничности, считая ее материальной субстанцией, включенной в структуры генетического аппарата человека. Этничность понимается как вещь, как скрытая где-то в глубинах человеческого организма материальная эссенция (скрытая сущность). Условно говорят, что она находится в крови (иногда добавляют — и почве).
Эссенциализм, выходя за разумные рамки, ведет к широко распространенному виду деформации сознания — гипостазированию.
В словаре читаем: «Гипостазирование (греч. hypostasis — сущность, субстанция) — приписывание абстрактным понятиям самостоятельного существования. В другом смысле — возведение в ранг самостоятельно существующего объекта (субстанции) того, что в действительности является лишь свойством, отношением чего-либо».
Когда пробегаешь в уме историю перестройки и реформ, поражает эта склонность изобретать абстрактные, туманные термины, а затем создавать в воображении образ некоего явления и уже его считать реальностью и даже порой чем-то жизненно важным. Эти размытые образы становятся дороги человеку, их совокупность образует для него целый живой мир, в котором он легко и, главное, бездумно ориентируется. Образы эти не опираются на хорошо разработанные понятия, а обозначаются словом, которое приобретает магическую силу. Будучи на деле бессодержательными, такие слова как будто обладают большой объяснительной способностью.
Например, уже в начале перестройки людей увлекли совершенно схоластическим спором о том, является ли советский строй социализмом или нет. Как о чем-то реально существующем
В слово-заклинание превратилось ключевое понятие реформы, «рынок». Одни видели в нем доброго ангела, а другие — почти всесильное исчадие ада. Люди видели в нем разные сущности, но ничего определенного не было сказано. Воевали за рынок или против него, но это был призрак. Им людей отвлекли от реальных дел.
Г.Х. Попов запустил в обиход, как нечто сущее, туманный термин «административно-командная система». Смысла в нем нет, но слово было подхвачено, оно даже получило аббревиатуру — АКС. И стали его употреблять, как будто оно что-то объясняет и есть нечто уникальное и предопределяющее жизнь нашего общества. На деле любая общественная система имеет свой административно-командный «срез». И армия, и церковь, и Большой театр — все имеет свою административно-командную ипостась наряду с другими.
Идеологи, глубокомысленно вещавшие «АКС, АКС…», намекали, что в «цивилизованных» странах, конечно, никакой АКС быть не может, там действуют только экономические рычаги. Но ведь это попросту глупо — на Западе любой банк, любая корпорация, не говоря уж о ведомствах, действуют внутри себя как иерархически построенная «административно-командная система», причем с контролем более жестким, чем был в СССР. Но те, кто это понимал, стеснялись прямо сказать, что пресловутая АКС — плод гипостазирования. [9]
9
Точнее, такой возможности им и не давали, но для нас важнее тот факт, что таких людей было относительно немного.
Достаточно было прилепить ярлык АКС к какой-то стороне реальности, и о ней можно было говорить самые нелепые вещи. Так, Н.П. Шмелев утверждал: «Фундаментальный принцип всей нашей административной системы — распределять! Эту систему мы должны решительно сломать» [9].
Назвать распределение, одну из множества функций любой административной системы, принципом, и даже фундаментальным, — значит исказить всю структуру функций. Но даже если так, почему же эту систему надо сломать, причем решительно? Разве в обществе нет необходимости распределять? Ломать надо любую систему распределения или только «нашу»? Надо ли сломать госбюджет России и финансирование Института Европы, директором которого является Н.П. Шмелев?
В данный момент плевки в сторону «администрации» прекратились. Административная система стала бесконтрольной вплоть до самодурства — и ничего.
Глубокая деформация сознания произошла в связи с интенсивным использованием идеологами понятия свобода. Этому абстрактному и многозначному понятию придавали значение реальной сущности — и ради нее ломали устойчивые, необходимые для жизни установления и отношения.
Этот образ стал такой всемогущей сущностью, что нельзя было не только сказать что-то против него, но даже усомниться, задать вопрос. Это понятие стало наполняться не только разнородными, но прямо взаимоисключающими элементами. Идеологи избегали давать этому понятию связное определение, а люди и не спрашивали, хотя никакого молчаливого согласия относительно смысла этого слова в нашем обществе не было, а значит, его употребление как общеизвестного и однозначно понимаемого термина нарушало нормы рациональности.