Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования
Шрифт:
Несмотря на волеизъявление «лучших людей» города, в российском Министерстве иностранных дел продолжали противиться включению Ташкента в пределы империи. Аргумент был один: негативная реакция Англии. «..А сколько подобное передвижение (российской границы. – Е. Г.) поднимет крику, и как оно подорвет к нам последнее доверие в Европе», – писал Крыжановскому директор Азиатского департамента МИДа П.С. Стремоухов. – Право, игра не стоит свечей…» [146] Последнее суждение об игре и свечах и тогда выглядело весьма спорным.
146
Туркестанский край… Т. 20. Док. 239. С. 104.
Вторая интрига развивалась порою весьма драматично. Как говорилось, сразу же после победоносного штурма 14–16 июня бухарский эмир потребовал отдать город ему и даже пытался собирать с ташкентцев подати в свою пользу. Черняев вступил в переписку с бухарским правителем. Он объяснял, почему занял Ташкент (для того якобы, чтобы отомстить Алимкулу за уничтожение казачьей сотни под Иканом), всячески подчеркивал свою независимость, пытался направить наступательную энергию бухарцев против Коканда. Своей властью, без разрешения Крыжановского, Михаил Григорьевич пропустил через Ташкент в Петербург бухарское посольство, которое должно было подарить российскому Императору слона и договориться о передаче Ташкента под юрисдикцию эмира. По требованию Горчакова Крыжановский задержал посольство на подступах к Оренбургу. «Ради бога, – писал Стремоухов оренбургскому генерал-губернатору, – избавьте нас от бухарского посольства. Князь (А.М. Горчаков — Е. Г.) слышать равнодушно не может об этом посольстве, да еще со слоном!» [147] Слон до Санкт-Петербурга не дошагал.
147
Там же. С. 104.
Эмир справедливо оскорбился и придумал ответный ход. Осенью того победного 1865 г. в Ташкенте, в штабе Черняева появился посланец эмира с сообщением, что в Бухару из Кабула якобы прибыли три британских офицера с некими предложениями, которые противоречат российским интересам. Считая себя другом Императора Александра, эмир будто бы не мог не предупредить об этом верного слугу царя, губернатора Туркестанской области. Черняев получил предложение прислать в Бухару свое посольство. «Не надо быть глубоким политиком, чтобы сразу же заметить всю махинацию, подведенную бухарцами, – пишет М.А. Терентьев. – До тех пор никогда ни один азиатский владетель не просил еще прислать к себе соглядатаев, если не нуждался в докторе. или в разведчике минералов. Бухара же, грозившая до сих пор смертью каждому европейцу, пытавшемуся в нее проникнуть, тем не менее заслуживала доверия. Хитрый бухарец, чтобы вернее поймать нас на удочку, выдумал каких-то европейцев, прибывших к нему через Афганистан, зная, как мы ревнивы в этом направлении! Бухарцы не ошиблись: приманка была чересчур соблазнительна, да к тому же в просьбе прислать посольство как бы проглядывало косвенное согласие на ведение переговоров в Ташкенте, а не в Петербурге. Как бы то ни было, но азиатское коварство восторжествовало…» [148]
148
Терентьев М.А. Указ. соч. Т. 1. С. 329.
Черняев с гордостью сообщал в своих донесениях, как он с помощью различных хитростей, имея в распоряжении лишь малочисленный отряд, сумел завоевать большой азиатский город: он давно воевал в этих краях и знал местные нравы, однако воистину: на всякого мудреца довольно простоты! Было написано письмо, которое должен был передать астроном К.В. Струве. Михаил Григорьевич считал, что посольство в Бухару может дать прекрасную возможность, чтобы разведать подступы к этому ханству и его экономический и военный потенциал, для чего вместе со Струве ко двору эмира были отправлены офицер Генерального штаба, топограф и горный инженер. Черняев был, видимо, доволен собой до тех пор, пока не получил известие, что все его разведчики арестованы в Бухаре, то есть взяты в заложники. Он потребовал от эмира объяснений и получил дерзкий ответ, адресованный просто: «Михаилу Черняеву», без титулов и обычных льстивых пожеланий и преувеличений. Эмир обещал освободить заложников, если его посланцы доберутся до Петербурга. На начальном этапе верх в этой интриге одержал эмир.
Третья интрига, против Крыжановского, завершилась губительно для карьеры Михаила Григорьевича. Вначале их отношения были безоблачными; начальник Оренбургского края относился к Черняеву очень доброжелательно, хотя, видимо, небескорыстно: хорошо была известна исключительная инициативность этого офицера, и он надеялся с его помощью приобрести боевые награды, которые в 60-х гг. можно было получить только в Азии. Крыжановский был, видимо, тщеславен. Он нацелился на Ташкент, но генерал Черняев не захотел поделиться с ним Ташкентом. Это обстоятельство внесло охлаждение в отношения двух губернаторов, но само по себе не сделало бы Крыжановского врагом Черняева. В этой интриге инициативой владел Михаил Григорьевич, он сделал многое, чтобы превратить оренбургского генерал-губернатора в своего врага, совершенно не желая учитывать личные качества и амбиции последнего. Известный ученый, внимательный и непредвзятый наблюдатель Николай Александрович Северцов так характеризовал Крыжановского: «Начальник умный (хотя бестактен), деятельный и с препорядочным самолюбием. Как он откажется от участия в единственном деле своего края, имеющем не местное, а общегосударственное значение!» [149] Северцов верно разгадал главную заинтересованность Крыжановского в делах Туркестанской области: она граничила пусть с третьесортными, но все же самостоятельными государствами – среднеазиатскими ханствами, а поэтому оренбургский генерал-губернатор по положению становится участником международных отношений, чем не мог похвастаться даже начальник губернии Московской.
149
Туркестанский край… Т. 20. Док. 312. С. 223.
Те же амбиции были у Черняева; человек он был амбициозный не менее Крыжановского. Он отлично понимал, что взятием Ташкента обеспечил себе место в истории и памяти народной, но, как всякому смертному, ему хотелось при жизни насладиться плодами своих предприимчивости, храбрости, удачливости. Он хотел того же, чего хотел Крыжановский, – выступать на международной арене (пусть это только «дремотная Азия») полномочным представителем своего Императора, для чего ему нужна была независимость от Оренбурга. Когда, кстати, он извещал эмира и других ханов о создании Туркестанской области, он умалчивал, что она учреждена в границах Оренбургского края.
Настроение, чувства и состояние души покорителя Ташкента, человека сравнительно молодого (37 лет), заметны в его письмах к другу В.А. Полторацкому. Его самолюбию льстит доверие к нему ташкентцев: «Я утверждаю избранных народом лиц не только в общественные должности, но и на духовные места. Так, недавно улемы привели ко мне избранного ими на должность ахуна (вроде нашего архиерея) и просили дать ему свидетельство, что он утверждается мною.» Еще более ему лестно внимание к его особе со стороны владетелей соседних ханств: «Относительно среднеазиатских владельцев мы приобрели значение немногим меньшее, чем пользуемся в Ташкенте. Бухарский эмир, так гордо начавший свое движение из Самарканда, теперь немного присмирел и уже прислал ко мне лично посольство с подарком, что поставило в тупик даже все здешнее население (бухарский эмир считался главой всех правоверных региона. – Е. Г.). Хивинское посольство, вероятно, прибудет ко мне по возвращении эмира из Коканда.»
Таким образом, молодой генерал в короткий срок приобрел «международное» признание, и в это самое время (сентябрь 1865 г.) в Ташкенте ожидается появление оренбургского генерал-губернатора, что грозит нанести урон престижу Михаила Григорьевича. «Теперь мне необходим кредит более, чем когда-либо, – продолжает автор письма, – для того чтобы упрочить наше значение в Средней Азии, а у меня обрывают его в глазах населения, верящего до сих пор, что, кроме Государя, надо мною нет начальника. Мне постоянно адресуют: «Посланному Белым царем вместо своего глаза». Далее следуют сетования по поводу происков неких недругов, стремящихся украсть его славу. Эта навязчивая идея не оставляла Черняева всю его жизнь и стала причиной многих конфликтов и неудач, которые сложились в его трудную судьбу. «Не могу также умолчать при этом, – жалуется он Полторацкому, – о неблагочестивом намерении приписать все мною сделанное новому генерал-губернатору, предоставив ему все средства для овладения Ташкентом». Здесь уже начинается война с ветряными мельницами: «Теперь приедет Крыжановский в Ташкент грозным судьей и докажет всему Петербургу, как дважды два – четыре, что я покорил край, и то потому, что не имел против себя серьезного неприятеля, но не умел его успокоить, а он, великий маэстро, исполнил это. Он уверил всех вас, что если бы не его приезд, то меня бы отсюда выгнали. Скажите, положа руку на сердце, честно ли со мной поступили? Вы знаете очень хорошо, что мне даже не было дано разрешение действовать; я все взял на свою голову. И за все меня сначала побаловали, а потом наплевали в глаза…» [150]
150
Там же. Док. 213. С. 39.
Такие вот ламентации по поводу события еще не случившегося, что говорит о болезненном состоянии духа, и проявлении несправедливости в отношении верховной власти («сначала побаловали, а потом наплевали в глаза»), которая щедро награждала своего среднеазиатского Ермака. Последнее из цитированных писем писано 31 августа 1865 г., за несколько дней до прибытия в город Крыжановского, который привезет известие о Высочайшем благоволении и награждении Черняева золотой саблей с бриллиантами, но даже без учета этой награды можно уверенно говорить о высокой оценке ратных подвигов Михаила Григорьевича. С мая 1864 г. по май 1865 г. он успел стать генерал-майором, а также кавалером следующих орденов: Святого Владимира 3-й ст., Святого Станислава 1-й ст., Святой Анны 1-й ст. и, что самое ценное, Святого Георгия 3-й ст. Черняев был определенно неблагодарен: «Наплевали в глаза!»
До приезда в Ташкент Крыжановского Черняев постоянно размышлял об устройстве управления Ташкентом и Туркестанской областью, и у него возникло новое представление о предмете. Ташкент следовало включить в состав империи, ибо фиктивная независимость не принесла бы пользы ни России, ни самим ташкентцам «Если здесь этой комбинацией мы не можем никого обмануть, – писал Черняев все тому же Полторацкому, – то кого же мы надуем в Европе?» Он также пришел к убеждению, что слишком большая удаленность Туркестанской области от Оренбурга затрудняет управление областью из центра края: «Насколько вредна будет мнимая независимость Ташкента для края, настолько же вредна и зависимость Туркестанской области от Оренбурга» [151] . Эти свои доводы губернатор Туркестанской области довел до сведения Крыжановского еще до его приезда в Ташкент, но сочувствия у него они не вызвали. «Черняев не прочь, конечно, быть начальником Туркестанской области без посредствующей инстанции, – писал наблюдательный Северцов, – но ошибется тот, кто припишет это только личному честолюбию» [152] .
151
Там же. Док. 315. С. 234.
152
Там же. Док. 312. С. 224.