Россия вечная

Мамлеев Юрий Витальевич

Но все же, Церковь, оставаясь в своей Традиции, не может не считаться с современным состоянием человека (в той степени, в которой это не нарушает саму Церковную Традицию). Дело это весьма тонкое, но по поводу жажды счастья и полноты жизни на земле можно сказать словами Упанишад: не ищите счастья в малом, счастье возможно только в большом… Это означает, что земное счастье, по определению и по скоротечности нашей жизни, не только «малое», но и подвержено неизбежным разрушениям, и хотя оно — надо признать — обладает относительной реальностью, но без познания Бога, без познания собственного бессмертия и Царства Божия внутри нас и без осуществления — в доступной степени — «единства» с духовным вечным началом невозможно счастье. О каком счастье, которое опирается только на земную жизнь, можно вообще говорить, учитывая смертность человека, краткость его жизни, болезни, смерти близких и т. д.? Без «контакта» с «Духом истины» человек не может быть счастлив. Либо он бессмертен, и он может быть «богом по благодати» — либо он рациональный червяк, всего лишь преходящий аспект природы. И неужели последнее состояние можно назвать «счастьем»? Есть мнение, что тайна зла почти «до конца» может быть постигнута в такой космической ситуации, когда Небо (Дух) будет почти закрыто для человека, а Земля (природа) откроется ему во всем своем почти непреодолимом могуществе и возможностях, несравнимых, кстати, с тем убожеством и теми возможностями, которые дает человеку современная профаническая наука, по определению не имеющая никакого доступа в сферу истинного

могущества природы. Возможно, тогда пред нами предстанет не «рациональный червяк», а существо, претендующее даже на «физическое бессмертие», и на иные невозможные для человека в нашем мире необычные «способности», но при этом следует знать, что все эти «возможности» и «способности», вместе взятые, — ничто по сравнению с тем, что ожидает человека в случае реализации его единства с Богом, точно так же, как и «физическое бессмертие», неизбежно разрушаемое при конце данного космического цикла, — ничто по сравнению с истинным, Божественным бессмертием, которое не может быть опровергнуто, потому что оно связано уже не с Космосом, «сансарой», «природой», а с Вечностью и первоисточником бытия. Это напоминание всем, кто потенциально мог бы прислушаться к обещаниям будущего Антихриста.

В другом плане, со стороны интеллигенции (разрыв между Церковью и интеллигенцией, как известно — большая и огромная проблема в России) нередко раздаются упреки православной Церкви в смысле так называемой «косности», акцента на обрядовости, замкнутости и т. д., а, дескать, во всем мире (и даже в России) многие люди ждут «новой религии».

Нужно определенно ответить, что «религия» не может быть изобретением людей (они, правда, могут неправильно понимать или искажать сущность Откровения), и не только «новая религия», но и любые кардинальные изменения в традиционных религиях (если об этом вообще возможно говорить) относятся к сфере санкций высшего мира, сверхиндивидуального источника, иными словами, непосредственно Бога. Все иное, если речь идет об открытии «новой» именно религии, несомненно, идет от контртрадиции, которая еще опасней обычного профанизма. Это не значит, что человеку недоступны самые высочайшие метафизические прозрения, но именно религия, как особый способ связи с высшим миром, типичный для периода Кали-юги, «железного последнего века», начинается там, где есть Откровение, помощь свыше. Поэтому и всякие своевольные «изменения» в религии могут привести к духовной катастрофе: религия наиболее «чиста» именно в своем первоначале, в своей «древности» (не искаженной людьми). Следует подчеркнуть абсолютную необходимость сохранения «экзотерической» стороны религии со всеми ее ритуалами и т. д., со всем сохранением ее традиционной стороны — ибо это единственное в современном мире, через что «спасение» может быть доступно каждому человеку. Нельзя отнимать «последнее» у «малых сих», и поэтому не столько православная Церковь должна адаптироваться к современному миру, сколько современный человек должен понять Церковь (и ее учение, и ее таинства). Поэтому довольно характерные претензии к Церкви, например, такого философа, как Карсавин (православие пассивно, не раскрыто, потенциально) — весьма шаткие и спорные, ибо в православии существуют и пути неограниченного самосовершенствования для тех, кто в состоянии идти в этом направлении, вершиной которого является, конечно, исихазм, представляющий чисто эзотерическую сторону православия и из всех христианских ветвей представленный только в православии, что, еще раз хотелось бы повторить, делает православие центром и вершиной всего христианства, несравнимым как с католичеством и протестантством, так и тем более с такими убогими сектами, как баптизм и тому подобное. Иное дело, что все эти возможности самосовершенствования, существующие в православии в прошлом, должны реализовываться и сейчас (теперь они явно только в потенции), и в будущем — но это уже другой вопрос, другая среда, где таинственный Промысел Божий парадоксально соседствует со свободой воли человека и его усилиями. Это вопрос будущей Церковной истории, крепости Церкви, и общей космологической ситуации. Следует, однако, напомнить источники, связанные со временем раннего христианства, когда пульс веры бился наиболее четко: например, Климент Александрийский (в его сочинении «Педагог») так изображал идеал христианской жизни: познание Бога и себя самого, поражение страстей, проявления христианской любви. Таким образом, здесь отмечены не только «аскетизм» (поражение страстей, то есть грехов), являющийся средством, подготовкой, но и два фундаментальных аспекта: Любовь (к Богу и людям) и познание (через умные молитвы, размышление, молчание, созерцание) Бога и себя самого, то есть собственной души как образа и подобия Божьего. Любовь здесь интеллектуально не «слепа», не основана только на религиозном чувстве, она «знает», Кого она любит… Познание «себя самого» здесь, видимо, также основано не только на психологическом знании особенностей собственной души (для ее очищения), но прежде всего на познании ее трансцендентной основы и богоподобия (это уже высший уровень)… Это познание также необходимо, ибо надо знать, кто должен «соединиться» с Богом, так как от этого зависит само «соединение». Можно также высказать мнение, что если возможно определенное «развитие» в плане самосовершенствования и познания Бога, то центральным планом и вершиной этого может быть стяжание Святого Духа и соприкосновение с тайной Святой Троицы, «раскрытие» внутреннего Христа, которое означает не просто «святость», а коренное онтологическое изменение человеческого сознания. Все богатство православия как религии любви и единения с Христом и со всей Святой Троицей дает русским людям «печать бессмертия» и надежную и могучую защиту от сил Зла (в конечном счете от дьявола). Следует полагаться прямо и непосредственно на Бога, не думая, что — де Бог далек от людей; это является грубейшей и наивнейшей ошибкой, ибо при всей трансцендентности и даже «апофатичности» Бога Он одновременно в другом своем аспекте имманентен, то есть близок людям, которые являются его образом и подобием, близок людям до такой степени, как не может быть близок никто, независимо от того, сознают люди этот факт или нет. Православие к тому же (в отличие от католичества) обладает свойством догматической сдержанности и в принципе оно дает возможность людям осуществлять свое, данное им самим Богом, право на Свободу в интеллектуальной сфере и в сфере духа. Я подчеркиваю это, ибо проблема интеллектуальной свободы и свободы творчества является центральной для интеллигенции. (И в связи с этой проблемой среди интеллигенции порой возникает своего рода «осторожность» по отношению к Церкви.) Вспомним, однако, знаменитого нашего богослова-славянофила Хомякова, его акцент на проблеме свободы (в отличие от мертвенности принуждения, к чему была, кстати, склонна католическая Церковь), на сочетании свободы с соборностью (вполне русская идея!).

Глава пятая

«Народная стихия (народные религиозные секты)»

В народных религиозных русских сектах с необозримой иррациональной силой выразились некоторые мистические стороны народной души. Разумеется, исходя из нашей темы, мы намерены рассматривать сектантство не в плане его и так очевидной религиозной несостоятельности, [18] а как феномен народной культуры и истории. Наиболее интересным здесь является мятущаяся стихия народной души, ее тайные желания и стремления, ее страхи и сны, и, наконец, причины, почему она противилась и уходила от «официальной государственной Церковности».

18

Не будем касаться также болезненной темы старообрядчества: раскол и его последствия целиком лежат в сфере истории Церкви,

и достаточно убедительно исследованы. Впрочем, нельзя не подчеркнуть, что Восточная христианская Церковь (православие) на протяжении всей своей истории отличалась наибольшей терпимостью среди других исторических течений христианства. Достаточно упомянуть, что католичество за свою историю совершило немало кровавых нелепостей и кровавых преследований (в том числе православных), что трудно сочетать с определением католичества как религии «любви». Все это подчеркивает, во-первых, огромную разницу между самим Откровением, Первоисточником, и воспринимающим его человеческим сознанием, которое неизбежно в той или иной степени «интерпретирует» Его по-своему (видимость сквозь «мутное стекло»), а главное — приспосабливает к среднечеловеческому пониманию. До некоторой степени это совершенно нормально и ведет к образованию экзотерической стороны религий, без которых религия не могла бы существовать и выполнять свою задачу, обращенную к массам. Гораздо серьезней — разрыв между этой необходимой и абсолютно оправданной экзотерической стороной религии и действительным искажением религиозного сознания, которое проявляется не только в форме узкого фанатизма, скрытого идолопоклонства, ненависти к людям других вер, истребления их, жестокости и т. д., но, что еще опаснее, в форме утраты той или иной религией ее подлинного духа и превращения ее или в букву, в форму или, что особенно фатально, развития в ней процесса «подмены» (если эти «процессы» подмены заходят слишком далеко, данная религия, точнее ее искаженный образ, вполне может стать орудием, мягко говоря, «небожественных» сил, хотя наивные приверженцы ее могут верить обратному). Такой процесс «подмены» уже совершен во многих «Церквах» на Западе. Православие остается последней твердыней христианства.

Поэтому с этой точки зрения необходимо остановиться именно на народных русских сектах, и «наиболее самобытных из них (хлысты, например), а не на протестантских, рационалистических сектах, занесенных с Запада. [19] В этих «самобытных» сектах до боли видна огненно-мятущаяся народная душа, пытающаяся порой разгадать или ответить себе на такие вопросы, разрешение которых возможно только или в чистом эзотеризме, или вообще невозможно для человеческого разума.

Что же видит она, что преследует ее в безумном потоке подземных и высших видений, в ее схватках с Непостижимым, чего она хочет?

19

В христианстве, в форме «обожения» или концепции о том, что Христос имеет по своей природе то, что человек может иметь «по Благодати» или: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом».

Налицо, по крайней мере, несколько видов таких стремлений.

Отметим, что в них проявлены именно индивидуальные, личные духовные страсти и запросы тех или иных людей или групп, которые действуют «свободно», вне «догм», что важно для понимания глубин народной религиозности. Начнем с того, что уже названия сект о многом говорят: хлысты, скопцы, бегуны, скрытники, бессмертники, нетовцы… Кстати, часто эти «стремления» противоречивы, что хорошо укладывается как в идею «антиномичности» Русской Души, так и в концепцию «прорывов» среди нераскрытого еще духовного пространства.

Начнем с довольно изощренной черты, проходящей через многие секты — это мысль о «скрытом Христе», о том, что Богочеловек «скрыт», и с этим неизменно соседствует идея, что тот, кто «обнаружен», точнее, тот, кто проявляет себя, — «самозванец». Все «обнаруженное, «явленное», «высказанное» оказывается фальшивым, а все «истинное» — скрывается, «таится». Здесь, пожалуй, проглядывает не просто мысль о трансцендентности Бога и всего «истинного», но и тот момент, что если «истина» и проявляется в мире, то она неизбежно должна «скрываться»… Мысль мощная, но и опасная, и не без далеко идущих последствий.

Полной противоположностью ей является центральная хлыстовская идея о том, что Христос (то есть Бог) есть в каждом человеке, что каждый человек — это потенциальный Христос, необходимо только «открыть» его в себе, в чем и состоит высшая цель секты.

Нечего и говорить о том, что доктрина о «Боге внутри человека» является чисто эзотерической (и в то же время где-то подспудно центральной) практически для всех мировых традиций, [20] но «достижение» этой самой сложной, вышечеловеческой, кардинальной, и, казалось, почти непостижимой, но в то же время реализованной в ряде случаев «цели» (речь прежде всего идет о «практике» реализации Абсолюта на Востоке) связано с древнейшими эзотерическими учениями и практиками окончательного «Освобождения» и выхода за пределы любого воплощенного или ограниченного, и в частности человеческого, существования, выхода за пределы Вселенной, на «другой берег»…

20

Кстати, при всех сложностях коммунизма как мировоззрения в нем были черты религиозно-сектантского утопизма (построение земного рая). С другой стороны, коммунизм разрушил традиционные формы духовной жизни, в результате чего в сознании многих людей образовалась некая метафизическая пустота, которая нередко понималась как серьезное и неожиданное испытание перед лицом Ничто. Такое испытание имело не только негативные, но и глубоко позитивные последствия, истинная природа которых станет ясной с течением времени.

Что же касается хлыстов — то они, естественно, не имели никакого представления о том, что это по сути, а не на словах значит «Бог внутри человека», не говоря уже о «практике» (если такое слово вообще тут подходит), но у них здесь поразительно сочетание абсолютно сверхчеловеческой цели с нелепыми карикатурными средствами его достижения. Разумеется, они добивались «экстаза», но этот «экстаз» имел чисто «психические» корни («нижних вод») и в большинстве случаев ничего общего не имел даже с «нормальной» человеческой духовностью вообще.

Удивительно, однако, не это, а то, что люди, в сущности, совершенно «простые», «неграмотные», как говорится, оторванные от всякого эзотеризма (в том числе, например, внутриЦерковного, исихастского), с таким бешенством, с такой внутренней истерией, метафизическим отчаянием и самообманом, пытались достигнуть высшей цели человеческого бытия, по существу (по крайней мере на «не-Востоке») скрытой за вуалью обычного религиозного экзотеризма, чтобы не смущать и не вводить в бессмысленный соблазн верующих (и поделом, пример тому — сами хлысты). Но, повторяю, нас здесь трогает не очевидная нелепость таких «амбиций» со стороны «хлыстов», а неимоверная, разрывающая душу жажда этих людей вырваться за пределы космической тюрьмы, осуществить Абсолютное бессмертие, их бесконечная, хотя бы на чисто психическом уровне, страсть, пусть искаженная, к божественному, к абсолютному началу в себе.

В 1645 году Данила Филиппович (кажется, основатель) заявил: «Буду я по плоти человек, а по духу Бог». Легко сказать…

Хлыстов, как и других сектантов, разумеется, гнали, но удивительно, что эта секта оказалась весьма живучей, и в начале XIX века (особенно в форме скопческой секты) завоевало себе сторонников среди высшего общества в Петербурге. За свои заблуждения (с искрами «истины») многие платили каторгой, кровью, жизнью — обычная человеческая история.

Вторую тенденцию (и тоже весьма русскую) лучше всего представляли «бегуны», то есть сектанты, которые считали, что мир настолько погряз во зле, во всех его формах, даже религиозных, что от него надо только «бежать» — бежать, спасаться от всего: от государства, людей, монастырей, Церквей, купцов, от всего… что есть на земле… Опять-таки «искры истины» здесь явно присутствуют, но ведь именно в монастырях («настоящих»), можно было уйти от мира в подлинном, традиционном смысле слова тем, кто на это действительно был способен, при этом не теряя сострадания к этому миру.