Российская национальная идея и внешняя политика. Мифы и реальности.
Шрифт:
Но, в отличие от большинства других империй, ее распад в 1991 г. не был вызван поражением в большой войне или истощением в результате изнурительных малых колониальных войн (несмотря на трясину войны в Афганистане 1979–1989 гг. или кровавые события в Грузии, Азербайджане, Таджикистане, Узбекистане, Литве, Латвии в 1989–1991 гг.). Для понимания нынешнего взаимодействия России с другими постсоветскими республиками и крупными мировыми державами исключительное значение имеет то, что Советский Союз не потерпел поражение в "холодной войне" и не рухнул под бременем гонки вооружений.
Да, военное бремя СССР было огромным в абсолютном масштабе и вдвойне тяжелым по экономическому потенциалу страны. Но советская империя создавалась и строилась для гонки вооружений, конфронтации и, при необходимости, для войны с остальным миром (вспомним
Михаил Горбачев положил начало внутренней демократизации и разрядке в отношениях с Западом из искреннего желания устранить эти противоречия, исключить угрозу ядерной войны и использовать передышку для модернизации коммунистической империи. Вместо этого она за пять лет рассыпалась, как карточный домик: сначала распалась "внешняя оболочка" союзно-оккупационной системы в Восточной Европе; затем — коммунистический режим в России в августе 1991 г.; и наконец — сам Советский Союз в декабре того же года.
Не Соединенные Штаты, НАТО или "Стратегическая оборонная инициатива" президента Рональда Рейгана развалили двуединый феномен: Советский Союз как государственно-политический строй и как империю. Нет, он был непреднамеренно разрушен руками коммунистических реформаторов периода Горбачева, а затем — демократическим движением в России, лидером которого был Борис Ельцин. Именно это привело к прекращению "холодной войны" и гонки вооружений, а не наоборот. В этом смысле советская империя была побеждена разрядкой и попытками внутренних реформ, а не внешним давлением. Горбачев освободил Восточную Европу, чтобы поддержать свое политическое сотрудничество с Западом, а российские демократы освободили другие советские республики, чтобы покончить с коммунистическим правлением Горбачева. Российская Федерация и есть главная держава — победительница в "холодной войне", а не США и их союзники, которые лишь оказывали ей вялую и неуверенную поддержку в достижении этой победы.
Что же касается бремени гонки вооружений для советской экономики, то дело было не столько в колоссальных ресурсах, прямо растраченных на военные цели вместо гражданских нужд, а скорее в том, что экономическая система, созданная для реализации этих гигантских усилий, была изначально неэффективной и расточительной. Как только к концу 60-х годов были исчерпаны источники экстенсивного роста (то есть освоение все новых земель, естественных ресурсов и привлечение новой рабочей силы), начался устойчивый спад экономики (несмотря на временное оживление в начале 70-х годов — благодаря скачку мировых цен на нефть вследствие эмбарго 1973 г). Гонка вооружений сама по себе не была причиной распада советской империи. Она являлась центральным двигателем всего планового хозяйства, ядром общей экономической и техногенной системы, полностью утратившей свою эффективность и привлекательность для народа (массового потребителя) к концу 80-х годов — вместе со всем нагромождением политических и идеологических догм, мифов и претензий, подпиравших государственный строй и монопольную власть номенклатуры.
Как показал дальнейший опыт России, сокращение расходов на гонку вооружений в 1992–1997 гг. не привело автоматически к экономическому росту, а скорее усугубило проблемы, разрушив все отрасли экономики, прямо связанные с военным производством. Свободного перемещения капитала, труда и товаров в гражданские отрасли не произошло, поскольку высокий уровень милитаризованности был системной чертой советской экономики, а эта система не была глубоко реформирована после 1992 г. (что выразилось, в частности, в полном провале программы конверсии). Вопреки широко распространенному мнению, рейгановское ускорение гонки вооружений, включая СОИ, отнюдь не нанесло окончательного удара по советской экономике. Советский "адекватный ответ" на военно-технический вызов Рейгана в начале 80-х годов, с точки зрения обычного цикла крупных военных программ (исследования, разработка, производство и развертывание) — набрал бы полные обороты (и потребовал бы наибольших расходов) не раньше, чем во второй половине 90-х годов. В действительности же, горбачевская разрядка началась десятью годами ранее, в 1986–1987 гг. По совсем иным причинам СССР распался в 1991 г., тогда как большинство оборонных программ, осуществлявшихся в то время, было воплощением решений, принятых еще в 70-е годы.
Еще один важный момент: в отличие от крушения многих предшествовавших империй, распад советской экономической и политической системы, как и связанной с ней идеологии, предшествовал краху империи, а не наоборот. В этом отличие от Оттоманской, Австро-Венгерской, Португальской или Германской империй. Не схоже это и с Британской, Французской, Голландской и Бельгийской империями, дезинтеграция которых не привела к серьезным изменениям в экономической или политической системе метрополий. Существование советской коммунистической империи было обусловлено ее в высшей степени однородной экономико-политико-идеологической системой, необходимой для того, чтобы господствовать над огромными пространствами и многонациональным населением, чтобы приводить к единому знаменателю столь разные народы, как туркмены и эстонцы.
Кроме того, метрополия не была отделена от колоний морями и океанами; вместе со специфической природой империи как военно-политического единства это привело к тому, что население как в России, так и в других республиках было весьма смешанным. Таким образом, коммунистическая экономико-политико-идеологическая система была необходима для сохранения империи, и без поражения в крупной войне (которая благодаря наличию ядерного оружия стала маловероятной) империя рухнула лишь после того, как в достаточной мере разрушилась сама система. Вот почему все нынешние призывы российских коммунистов к восстановлению Советского Союза или требования националистов всех мастей возродить царскую империю предполагают возврат к авторитарному или тоталитарному режиму и несовместимы с демократией или истинно свободной рыночной экономикой.
И все же… Ни в коем случае нельзя недооценивать ни политическое или экономическое, ни человеческое измерение распада империи. Для миллионов людей он обернулся катастрофой утраты государства, национальной идентичности, разлукой с родственниками и друзьями, оказавшимися в "ближнем зарубежье". В некоторых из бывших советских республик миллионы жителей внезапно оказались беззащитными, бесправными и дискриминируемыми людьми "второго сорта". Вызвал шок воинствующий и порой оголтелый национализм, пришедший на смену искреннему интернационализму, который повсюду был естественной основой повседневных взаимоотношений между простыми людьми всех национальностей, на протяжении десятилетий вместе живших, работавших, служивших в армии и воевавших, заключавших смешанные браки, воспитывавших детей и преодолевавших трудности военного и мирного времени.
Негативное отношение значительной части населения к ликвидации Союза усугублялось тем, что для многих причины ее были неясны. Да и республики СССР далеко не одинаково отнеслись к роспуску Союза. Наиболее продвинутые в экономическом и социально-политическом отношении: страны Балтии, Украина, Армения, Грузия проявили самое большое стремление к самостоятельности, причем, что характерно, независимо от степени этнической близости к России, экономической зависимости от нее или ресурсного самообеспечения. Других, как Азербайджан, Среднеазиатские республики, — Беловежские решения застали врасплох. Эту печаль и смятение усиливали последующие события: экономический упадок и социальные конфликты, разрушение традиционных связей и коммуникаций, нестабильность и кровавые конфликты в бывших советских республиках и в самой России, потеря скромных, но предсказуемых жизненных благ, не вполне достойное поведение новых лидеров дома и за рубежом, чувство унижения в международных делах.