Российская школа бескорыстия
Шрифт:
Я убедился достаточно, что нередко принимались меры в знаменитых клинических заведениях не для открытия, а для затемнения научной истины.
Было везде заметно старание продать товар лицом. И это было еще ничего. Но с тем вместе товар худой и недоброкачественный продавался за хороший, и кому? – молодежи – неопытной, незнакомой с делом, но инстинктивно ищущей научной правды.
Видев все это, я положил себе за правило при первом моем вступлении на кафедру ничего не скрывать от моих учеников, и если не сейчас же, то потом и немедля открывать пред ними сделанную мною ошибку, будет ли она в диагнозе или в лечении болезни».
Многие дерптские профессора относились к Н. И. Пирогову с пренебрежением, не могли смириться с тем, что он русский, считали, что русские вообще не могут заниматься наукой.
И часто ему вслед буквально шипели как змеи: этот русский, ишь, храбрится, чего
Кроме того, свои лекции Н. И. Пирогов старался иллюстрировать, например, читая им «Учение о суставах», показывал азы этого предмета на приготовленных им самим препаратах. Теория обязательно сочеталась с практическими навыками. Он разрешил студентам эксперименты над животными, заниматься в клиниках, учил большую часть времени проводить у постели больного. «Будьте чуткими и внимательными к страданиям больных», – постоянно напоминал свои студентам Н. И. Пирогов. Они не только присутствовали на его операциях, но и ассистировали ему. Так профессор своим трудолюбием, честностью и смелостью заслужил уважение и любовь студентов. Его «Анналы» были восприняты питомцами профессора восторженно. Студенты принесли Н. И. Пирогову его портрет, под которым он написал: «Мое сокровенное желание, чтобы мои ученики отнеслись ко мне с критикой, цель моя будет достигнута лишь тогда, когда они будут убеждены, что я действую последовательно; действую ли я правильно, это другое дело, которое выяснится временем и опытом».
За опытом и новыми знаниями Н. И. Пирогов едет в Париж – осмотреть французские госпитали, клиники, ознакомиться с состоянием хирургии и анатомии. А там, оказывается, читают его «Хирургическую анатомию артериальных стволов и фиброзных фасций». Встреча с известным французским хирургом Амюсса и совместное обсуждение одной медицинской темы показало Н. И.Пирогову, насколько нов был его способ исследования для Амюсса. Ученый ехал во Францию, чтобы увидеть новшества, а оказалось, что не Франция удивляет Н. И. Пирогова, а он Францию.
Знаменательным для Н. И. Пирогова стало знакомство с патриархом французской и мировой хирургии Жаном-Домиником Ларрейем, которым был не только известным деятелем военно-полевой хирургии, но и неизменным спутником Наполеона во всех наполеоновских войнах. Ж.-Д. Ларрей, добрый, отзывчивый человек, продолжал, несмотря на 72-летний возраст, работать в клиниках и преподавать. Он рассказал Н. И. Пирогову о войне, сколько крови, человеческих страданий видел, многих спас от смерти. После Бородинской битвы сделал 200 ампутаций. И он, словно упреждая будущие события, стал давать советы, как должен поступать врач на войне: всегда стараться приблизиться к полю боя, прямо тут же производить операции и оказывать помощь. Чем раньше будет оказана помощь раненому, тем лучше и для врача, и для больного, потому что меньше осложнений и кровопотерь. Необходимы также передвижные лазареты, с ними надо приближаться максимально близко к полю боя. Хоть он и был врачом, но был впереди, и это приободряло солдат. Великий хирург напутствовал Н. И. Пирогова на большие дела. Позже на долю ученого также выпали большие испытания и каждодневный, ежеминутный риск быть убитым на войне.
Н.И. Пирогов уже имел огромный опыт практической работы, если в Дерпте в госпитале было 22 койки, то в Петербурге при военно-сухопутном госпитале, где он стал работать главным врачом хирургического отделения, теперь была 1000. Здесь ему пришлось не только оперировать, но и сражаться со злом: с интригами и подлостью главного доктора госпиталя Лоссиевского. Н. И. Пирогов ужаснулся тому, что увидел: инструменты ржавые, клеенки с решетками сходство имеют, все лекарство разворовывается и продается, даже солома для тюфяков сгнила. От ран одного больного припарки и компрессы переносились бессовестными фельдшерами к другому. Даже воровство было не ночное, а дневное. После лекций в Военно-медицинской академии Н. И. Пирогов шел в госпиталь как в ад. Видя, что инструментарий не пригоден к работе, он покупал на свои деньги новый. Главный доктор госпиталя решил выжить Н. И. Пирогова из своих «владений», «сделать» профессора сумасшедшим, назначил шпионить за ним, писал ложные доносы начальству «За что возненавидел меня Лоссиевский? За правду», – говорил он своему ординатору В конце концов доведенный до отчаяния Н. И. Пирогов подал попечителю заявление об отставке. Но, к счастью, о проделках вора и подлеца Лоссиевского было известно уже до Н. И. Пирогова. Он был доставлен к попечителю…упал на колени и признался в клевете. «На другой день утром меня пригласили, – вспоминал Н. И. Пирогов, – в контору госпиталя… и там Лоссиевский… просил у меня извинения за свою необдуманность и дерзость…» Тот понял, что ему не «упечь» Н. И. Пирогова и подыскал себе теплое место. Кроме таких моральных трудностей и препон, были еще и невероятные перегрузки, работа в неприспособленных помещениях, в деревянном бараке, в котором было холодно и зимой и летом. Н. И. Пирогов работал с замороженными трупами, так как его «ледяная анатомия» была связана именно с такой методикой. Один из свидетелей его работы доктор А. Л. Эберман писал: «Этот великий муж работал нам не чета, работал без устали. Бывало, проходя поздно вечером мимо анатомического здания, старого деревянного барака, я не раз видел стоявшую у подъезда, занесенную снегом его кибитку. Н. И. работал в своем маленьком кабинете над замороженными распилами частей человеческого тела, отмечая на снятых с них рисунками топографию распилов. Боясь порчи распилов, он не щадил ни себя, ни времени и работал до глубокой ночи».
Так создавалась прикладная анатомия – физиологическая, хирургическая и патологическая. Она была еще и топографической – анатомический атлас содержал рисунки всех частей и органов человеческого тела. Он стал незаменимым руководством для врачей-хирургов при операциях больных. Непосильный труд и невероятные перегрузки привели к тому, что Н. И. Пирогов слег и смог оправиться нескоро. Через 1,5 месяца поднялся на ноги, но ничего не помнил, что с ним было, очень ослабел. Его мать и сестры, приехавшие в Петербург ухаживать за ним, рассказывали ему, что он лежал неподвижно, и лишь едва заметное дыхание говорило, что он жив.
Несмотря на предостережение врача не перегружать себя чрезмерными занятиями, скоро Н. И. Пирогов приступил к работе – кропотливому труду в анатомичке, а также к изданию «Полного курса прикладной анатомии человеческого тела». Приходилось вкладывать свои собственные средства, выбивать льготы по изданию у высокопоставленных лиц, ходить по инстанциям. Н. И. Пирогов пытается также при академии создать Анатомический институт, у одного только попечителя Веймарна он побывал на приеме 20 раз. В 1846 г., несмотря на ожесточенное сопротивление противников Н. И. Пирогова, был утвержден проект Анатомического института при Петербургской академии, а ее директором назначен Н. И. Пирогов. Это хоть немного смягчает горе безутешного ученого, потерявшего любимую жену Екатерину Дмитриевну, которая с первых минут совместной жизни поняла мужа и старалась жить только его интересами. Она умерла на следующий день после родов второго сына, так и не придя в сознание. Вечерами он уходил из дома, чтобы хоть как-то забыться, смерть жены преследовала его. Он уезжает за границу для ознакомления с заграничными анатомическими отделениями во Франции, Австрии, Италии и Швейцарии. Именно за границей он узнает об эфирном наркозе. Приехав в Петербург, сразу с головой погружается в работу – занимается его изучением.
Получены положительные результаты на животных – и он подвергает «эфированию» самого себя и своих помощников. Лишь убедившись в незначительности его вреда, Н. И. Пирогов активно начинает его применять: за 1847 год было выполнено более 600 операций под наркозом. Сразу же после издания его работы, посвященной наркозу, Н. И. Пирогов отправляется испытывать его на Кавказ, где шла война против горцев. Как ни странно, но трудности, которые возникали в его работе, и были тем самым стимулом, который помогал ученому двигаться дальше. Только преодолевая препятствия, отдавая себя целиком своему делу, Н. И. Пирогов чувствовал себя счастливым.
После смерти жены, Екатерины Дмитриевны, он остался один: «У меня нет друзей». А дома его ждали мальчики, сыновья, Николай и Владимир. Дважды неудачно пытаясь жениться по расчету, он не скрывал этого от себя самого, от знакомых, вероятно, и от девиц, намечаемых в невесты.
У своих знакомых, где Н. И. Пирогов иногда проводил вечера, ему рассказали про 22-летнюю баронессу Александру Антоновну Бистром, восторженно читающую и перечитывающую его статью об идеале женщины. Девушка чувствует себя одинокой душой, много и серьезно размышляет о жизни, любит детей. В разговоре ее называли «девушкой с убеждениями».