Российский флот в Средиземноморье

Тарле Евгений Викторович

Во второй раз упоминает Наполеон имя Сенявина в письме к своему брату, королю неаполитанскому Иосифу Бонапарту, и упоминает с неудовольстием: "Брат мой, я получил письма, помеченные 20 сентября, от генерала Сэзара Бержье. Его корреспонденция неудовлетворительна. О русской эскадре он мне говорят только по поводу поведения адмирала Сенявина, которое дает ему повод к жалобам. Но он не говорит ни о числе кораблей и фрегатов, ни о количестве войск, которые у русских на Корфу" ⁴.

Не очень был доволен император и тем, что Сенявин не хотел покидать Ионические острова.

Французы начали понимать, что именно Сенявин и никто другой противился участию русской эскадры в военных действиях против англичан еще раньше, чем было получено в Париже донесение от Жюно.

Наполеон далеко не сразу учуял в Сенявине противника и тайного недоброжелателя

франко-русского союза. Он хотел, чтобы русский адмирал отныне получал приказы не из Петербурга, а из Парижа, от русского посла в Париже графа Толстого, который просто пересылал бы Сенявину приказы французского императора. "Эскадра адмирала Сенявина прибыла в Лиссабон, — сообщает Наполеон Александру 7 декабря 1807 г. — К счастью, мои войска уже должны там теперь находиться. Было бы хорошо, если бы ваше величество уполномочили графа Толстого иметь власть над этой эскадрой и над ее войсками, чтобы в случае необходимости можно было бы пустить их в ход, не ожидая прямых указаний из Петербурга. Я думаю также, что эта непосредственная власть посла вашего величества имела бы хорошее воздействие в том отношении, что положила бы конец недоверию, которое иногда проявляют командиры к чувствам Франции" ⁵.

Борьба против Жюно за спасение русской эскадры от вынужденного боя с англичанами становилась для Сенявина все труднее. Что он мог поделать против такой, например, инструкции, обязательной для всех русских военнослужащих, которую получил к сведению и исполнению в начале 1808 г. Дубачевский, русский представитель в Лиссабоне: "В отношении правительства, которое в Португалии существовать будет, нужно, чтобы поступки ваши во всем соответствовали тому дружескому расположению, в каковом ныне пребывает Россия с Францией" ⁶.

Наконец, 1 марта 1808 г. последовал царский указ трем командующим русскими Морскими силами, находившимися в чужих краях, в том числе и Сенявину: "Признавая полезным для благоуспешности общего дела и для нанесения вящего вреда неприятелю предоставить находящиеся вне России морские силы наши распоряжению его величества императора французов, я повелеваю вам согласно сему учредить все действия и движения вверенной начальству вашему эскадры, чиня неукоснительно точнейшие исполнения по всем предписаниям, какие от его величества императора Наполеона посылаемы вам будут" ⁷.

Одновременно этот указ Александра был препровожден Коленкуру, напоаеоновскому послу в Петербурге ⁸. Таким образом, как Сенявин, так и Жюно были разными путями, но почти одновременно извещены в Лиссабоне о том, что отныне Сенявин обязан беспрекословно выполнять волю французского императора, сообщаемую ему через португальского генерал-губернатора генерала Жюно. И притом требовалось особым предписанием канцлера Н. П. Румянцева "дружественное с доверенностью обхождение российских императорских послов, министров и других в чужих краях агентов с французскими такого же качества особами…" ⁹.

Лично генерал Жюно, герцог д’Абрантес, был, как выражались русские морские офицеры, человек "добродушный и пышный". Наполеон относился к нему благосклонно, как к товарищу по военной школе, верил в его преданность, но не весьма ценил его воинские таланты. Поручение относительно оккупации Португалии Жюно выполнил с успехом, страна была "оккупирована" в том же примерно роде, как следует понимать это слово вообще, когда мы говорим о "завоевании" Наполеоном Пиренейского полуострова. Города в Испании покорялись, хоть далеко и не все, некоторые оказывали самое яростное сопротивление. Но в деревнях французов не было видно. В Португалии дело пошло сначала легче и проще, чем потом в Испании. Внезапность французского наступления, лживые посулы Наполеона, спокойствие в Испании (которую до поры до времени, вплоть до весны 1808 г., еще не трогал завоеватель) — все это как-то обило с толку португальское население, и оно покорилось в конце 1807 г., не оказав сопротивления. Но прошло несколько месяцев, и положение изменилось. Начавшаяся народная война испанцев против владычества Наполеона резко ухудшила положение генерала Жюно и его армии в Португалии. Ухудшило положение оккупантов и активное выступление англичан, усмотревших в Лиссабоне и в Португалии вообще долгожданный плацдарм для высадки больших десантов на Пиренейском полуострове. Оправиться со всеми этими трудностями круто изменившейся политической и стратегической обстановки "пышный" герцог д’Абрантес был не в состоянии.

Отношения Сенявина с французами стали очень напряженными. Миновали времена, когда можно было отделываться любезностями и символическими дружественными жестами, когда Жюно со всей свитой обедал на корабле у Сенявина, а Сенявин со свитой бывал у Жюно, когда за этими обедами при громе оркестра провозглашались тосты за здоровье Александра и Наполеона, когда в день именин Наполеона гремели приветственные залпы со всех русских кораблей и т. п. Приближались дни, когда нужно было ждать прямого нападения непрерывно высаживавшихся английских морских и сухопутных сил на французов в Лиссабоне и во всей Португалии. Жюно хотел во. что бы то ни стало втянуть в борьбу русских, заставить Сенявина принять активное участие в англо-французской войне.

Весьма понятно, зачем этого так хотелось и Наполеону и его наместнику. Ведь 1808 год был годом Эрфуртского свидания обоих императоров, годом, когда Наполеону во что бы то ни стало нужно было демонстрировать перед всей Европой необычайную будто бы прочность и искренность франко-русского союза, заключенного в Тильзите. Народная война против Наполеона в соседней Испании принимала все более острые формы. Из Вены шпионы доносили французскому императору о деятельнейших вооружениях в Австрии. При этих условиях Наполеон никак не мог дать герцогу д’Абрантесу достаточно сил, чтобы удержать Португалию в своей власти. Для Наполеона не так важна была помощь нескольких тысяч русских в Лиссабоне, как первое после Тильзита совместное военное выступление русских и французов против Англии на главах всей Европы. Прямое участие Сенявина в борьбе против английского десанта и английских морских сил в Португалии могло бы стать многозначительным предостережением для австрийцев, которые, готовясь к новой войне против Наполеона, были убеждены, что русские против них ни за что не выступят и что франко-русский союз — дело платоническое, а не реальное.

Вот почему нажим на Сенявина со стороны герцога д’Абрантеса усиливался со дня на день. Но туг коса нашла на камень. Погубить свою эскадру для того, чтобы произвести угодную Наполеону политическую демонстрацию, русский адмирал не пожелал. Не для того он и его моряки и солдаты упорно сражались в 1806–1807 гг., вплоть до Тильзитского мира, чтобы вдруг, ни с того ни с сего, отдать свои корабли и свою жизнь для поддержки этих же французских захватчиков в Португалии.

В течение всей зимы, весны и лета Наполеону приходилось с раздражением констатировать, что русское сопротивление, прекратившееся, казалось бы, в Тильзите, продолжается хоть и в пассивной форме, но упорно в двух местах: непосредственно — в Лиссабоне со стороны адмирала Сенявина и косвенно — в тех местах, где перед этим тот же Сенявин воевал против него, именно со стороны Черной Горы.

"Господин генерал Мармон, я получил ваше донесение с отчетом о положении. Как это случается, что вы мне никогда не говорите о черногорцах? Не следует (по отношению к ним) проявлять резкий характер. Следует послать к ним агентов и склонить на вашу сторону вождей этой страны", — писал Наполеон 9 февраля 1808 г. ¹⁰

Немудрено, что Мармон ничего не говорил императору о черногорцах. А что ему было говорить о них? Черногорцы не желали покоряться Наполеону, владыка Петр определенно заявлял, что он, повинуясь желанию скупщины, может отвечать на все предложения дружбы и покровительства со стороны императора французов, только узнав мнение Петербурга. Владыка мотивировал свое решение тем, что Черногории лучше иметь далекого патрона и покровителя — Россию, чем слишком близкого и могущественного — Наполеона, короля Италии и властелина Далмации и Боко-ди-Каттаро. "Император в это время (1808 г.) придавал большую ценность тому, чтобы добиться подчинения черногорцев. Мы были с ними в мире и в хороших отношениях, но они не отказались от своей независимости. Император, правда, не требовал, чтобы они стали его подданными, как далматинцы, но он хотел получить от них акт, в котором они бы просили о его покровительстве", — вспоминает Мармон. И подарки богатые были заготовлены для владыки, и ласково с ним говорили, — но ровно ничего не вышло. Черногорцы не верили Наполеону, и хотя он был в это время в союзе с Россией, на Балканском полуострове мало кто верил в прочность и искренность этого союза. Зато черногорцы предлагали Наполеону хоть сейчас помощь, если од будет воевать с турками. А как он мог воевать с турками, если сам в это время тайно подстрекал их всеми мерами продолжать бесконечно затянувшуюся войну против русских? Ни подарки, ни угрозы, ни увещания — ничто не помогло. Черногорцы остались верными друзьями России, несмотря на все домогательства страшного соседа.