Российское, Долгое Затмение

Рощин-Щавинский Виктор Степанович

Максим был уже готов к любовной игре. Вернее, к бесшабашному блуду.

Об этом красноречиво говорило сердце и учащённое дыхание, да и кое-что другое тоже.

Максим подошёл к выключателю, что бы включить свет и услышал позади себя, с её стороны какие-то странные звуки. Они напоминали толи приглушенный смех, толи просто, какое то непонятное гыгыканье. Гы-гы-гы...!

– Какая-то странная чувиха...! (прошу за него прощения, "гёрл...") - с определённым чувством досады подумал Максим.
– А может уродина, какая-нибудь...!?

Он сел к ней на кровать.

–

Ну, давай повернёмся красавица. Чего ты в стенку то уткнулась...? Не бойся, я не кусаюсь. И я даже добрый бываю....

Она продолжала лежать, как и лежала, плечи её как-то странно вздрагивали, и раздавался всё тот же странный звук, - Гы-гы-гы....

Максим уже теперь довольно решительно взял её за плечи и перевернул на спину. Когда она взглянула ему в глаза, он на какой-то момент просто остолбенел. Потерял дар речи. На него снизу смотрел Ёжик. Смотрел и приглушённо гыгыкал, давясь от едва сдерживаемого смеха.
– Гы-гы-гы.
– Перед ним лежал Мишка Ежов из параллельной группы. Это у него, у Ёжика была длинная причёска, как у девушки, за что ему нередко доставалось от преподавателей.

Максим, наконец-то всё понял...! Его просто разыграли. Развели, как простого лоха. Повеселились что называется! Развлеклись просто на славу. Вот рвань уральская! Ну, что тут поделаешь...!? Случается иногда и такое. И на старуху бывает проруха. А все молодухи, как известно, есть не что иное, как обыкновенные, потенциальные старухи.... И каждой из них, в этой жизни, придётся быть непосредственным участником, этого горького и необратимого процесса, по потере своей красоты и привлекательности, своего физического увядания, до конца выпив эту горькую чашу.

Максим начал понемногу успокаиваться. Учащённый ритм сердца стал приходить в более или менее относительную норму.

– Ну что давай, перекурим, что б время как-то убить...?
– предложил Ёжик, который тоже уже был почти спокоен. Уже не гыгыкал....

– Давай, раз так вышло Мишель, супер сексуальный возбудитель ты наш, местного пошиба и значения перекурим, деваться то нам некуда. Выходить из комнаты вроде ещё рановато. А то будет подозрительно. Будет похоже на кроличью любовь. Послушай, а чья это вообще идея была с девчонкой...?
– спросил Максим.

– Моя...!
– приглушенно хохотнул Мишка - Так решили немного подурачится. Делать то особенно нечего.... Мы же студенты... прохладной жизни...

– И у вас это неплохо получилось...
– буркнул Максим.

Они покурили и поболтали о том, о сём ещё минут десять.

– Ну, я пошёл...
– как-то совсем безразлично и устало проронил Максим...
– Кошиной свадьбы для мужиков сегодня не будет. Благодаря тебе Мишель, и моему другу Паше...
– он довольно тяжело встал с кровати.

– Давай Макс! Пока.... Не переживай уж так сильно. Наверстаешь ещё...! Какие наши годы...?! Зови следующего соискателя, желающего молодого студенческого тела..., - опять хохотнул Мишка.

– Ну, как она? Жива ещё старушка...?
– спросил очередной студент, вышедшего из комнаты Максима.

– Не боись..., она всех нас переживёт и ничего с ней не случится. Крепкая попалась, ну прям, как мужик...!

Парень зашел в комнату....

В неё заходили ещё человек восемь, десять, но никто из выходивших не сказал другим, о том, что это просто розыгрыш, попросту обман. Действовал принцип людского общежития: - "Мне плохо...!? Тогда почему тебе до сих пор хорошо...!?"

Всё закончилось тогда, когда Мишке Ежику надоело валяться на кровати и курить со всеми любителями женской плоти. Он вышел в коридор и всем торжественно объявил.
– "Всё господа сексуальные маньяки, я устал.... Даже просто лежать на кровати и курить с вами. А если бы меня использовали по прямому предназначению...!? Что бы со мной тогда стало? А...!? Вам меня не жалко изуверы!? Всё...! На сегодня тренировка по сексуальному предмету для студентов окончена. Попрошу всех расползтись по своим норам и лечь спать неудовлетворенными. Но зато в гордом одиночестве, чистыми и непорочными, как целомудренные доярки, колхоза, с патриотическим названием - "Ой, как "хотца..", мне чего-то..., толи плакать, толи петь...!"

Мишку чуть не поколотили. Он едва унёс ноги....

После этого случая, Максим больше никогда не участвовал в подобного рода "групповухах..." и никогда больше не был "вторым...".

Максим был максималистом и законченным эгоистом одновременно. Он не мог с кем-то еще делить женщину, а уж тем более свою собственную жену, с кем бы то ни было, даже если с ней "это" произошло, всего лишь один единственный раз. В этом деле он был несгибаемым и непробиваемым собственником. И он думал по-своему, и думал так: - "Предавший тебя однажды, предаст не единожды. Лиха беда начало...! Поэтому не испытывай свою Судьбу, не зли её дорогой..., и беги отсель, как можно скорее, без оглядки на прошлое. Другими словами, ноги в руки, жопу в горсть... и бечь...!".

Максим и Инна разошлись.... Максим, как и прежде, стал ночевать в военкомате. Дома старался не появляться.

Многие из друзей, и особенно женщины, пытались каким-то образом повлиять на Максима с тем, чтобы семья не распалась окончательно, убеждая его в том, что сильнее, чем Инна, Максима никто любить не будет. Что такое может случиться с любым и каждым. Поэтому, мол, не валяй дурака и возвращайся в семью.... В жизни всякое бывает...! У Максима на этот счёт, было совсем другое мнение. Он был непреклонен. Максим считал, что верны, должны быть ему и только ему, а он может себе позволить быть и неверным. Ему вот можно, а вот ей нельзя...! И тут ты хоть тресни....

Максим всё больше и больше не верил женщинам. Себе верил, а вот женщинам "нэ-т", не верил. Почему-то...! У него никак не укладывалось в голове то, что они, женщины, могут быть верными до конца, каким бы он, этот конец, в этой жизни не был. А он может быть любой...! Как плохой, так и хороший.

Конечно, до определённого момента им верить можно, ну а вот до конца, на всю жизнь, навсегда, навечно..., ну никак не получается. Все они, в какой-то момент обманут, все без исключения, когда-то обязательно предадут. До нестерпимой боли. До крови.