Ротмистр авиации
Шрифт:
Да, ему с инженером трудно — и в то же время легко и просто. Зубин с видимым удовольствием задвигал большим пальцем.
— Знаешь, Саш, сначала был уверен — останусь калекой. В худшем случае ампутируют, в лучшем — всю жизнь на костылях.
— А теперь?
Зубин подмигнул неизвестно кому, присвистнул.
— Теперь… Теперь, господа, шалите, не отдам ногу! Отнюдь! И жизнь не отдам! Уж очень хороша жизнь, а, Губарев? Просто думать о жизни — и то хорошо! А все остальное? — откинувшись, Зубин долго сидел
— Нашел.
— Интересно. Кто же он в самом деле?
— Японский шпион.
— Ты говоришь так, будто тебя что-то смущает.
— Меня действительно что-то смущает.
Собственно, что он сейчас хочет сказать Зубину? Да все. Он хотел понять, что нужно было в Гатчине Киёмуре, и инженер действительно мог бы здесь помочь. Но дело не только в этом, а прежде всего — в их отношениях.
— Саша, так что тебя смущает?
Его смущает очень простая вещь:
имеет ли он право обращаться к Зубину за помощью.
— Многое… Мы не мальчики, и мне важно знать, кто ты? Эсдэк{Эсдэк — принятое в 1911 году обозначение члгков РСДРП.}?
— Сразу видно, контрразведка. Нужна точность?
— Лично мне, Андрей. Мне лично, понимаешь?
Зубин начертил костылем несколько палочек. Перечеркнул частокол.
— Хорошо, раз тебе… Будем говорить — эсдэк. Еще точней: сочувствую газете «Звезда». Доволен?
— Дело не в том, доволен ли я… Спасибо, что сказал. «Звезда» — значит, с Лениным и Плехановым?
— Осведомлен.
— Приходилось проглядывать литературу.
— С грифом «Для внутреннего пользования»?
— С ним… Не думай, я не слепец, вижу продажность начальства, жадность барахольщиков, забитость народа… Все это я вижу.
— Добавь: народа, до которого никому нет дела.
— Пусть так, но пойми, за словом «Россия» для меня стоит кое-что еще. И это кое-что я так просто не отдам… Это кое-что может понять только тот, кто месил эту грязь. Кто ходил по этим улицам. Вдыхал этот воздух. Тот… Это нельзя объяснить, Андрей. Нельзя определить словами, разжевать. Это Россия и… Зрящий да узрит. Это слишком дорого… Вы же… Если идти до конца и отбросить фразы, вы хотите разрушить Россию…
Зубин следил за вздрагивающими, будто пытающимися запрыгать по дорожке листьями. Вздохнул.
— Саша, ты опутан предрассудками, не буду пока их трогать… Хорошо, ту Россию, которая есть, мы действительно хотим разрушить, — отогнул халат, показал на груди шрам от пулевого ранения. — Не думай, что только ты ходил в атаку. Мне тоже приходилось считать дырки, и это не одна, есть еще… На ящиках с динамитом спать приходилось, кровью харкать после побоев, — усмехнулся, стал вдруг совершенно спокойным, — Саша, я тебе открылся, поэтому мне терять нечего… Скажи, теоретически — ты мог бы достать чистый паспорт?
—
— Да?
— Тебе?
— Повторяю, мой вопрос пока лишь теоретический.
— Н-ну… Наверное, мог бы.
Некоторое время они сидели молча.
— Ладно, — Зубин улыбнулся. — Будем считать, этого разговора не было.
— Хорошо. Как прикажешь.
— Вернемся к татарину.
— К японцу.
— Прости, к японцу. Ты говоришь, он шпион?
Что ж, подумал Губарев, теперь легче, по крайней мере они объяснились. Насчет же паспорта — все ясно…
— Шпион, но я ничего не могу понять. На нашем аэродроме Ахмета интересовало одно: воздушные змеи системы Ульянина. Если рассуждать Здраво, змеи системы Ульянина не могут интересовать иностранную разведку.
— Ты прав, агрегат не ахти.
— Ахмет же интересовался только змейковым сектором.
— Может, только показывал, что интересуется?
— Чем же тогда?
— Мало ли. Новой техникой.
— Нет. Я проверял.
— Забавный японец. Где он сейчас? Вообще, кто он?
— Представитель фирмы «Ицуми». Уже год живет в Петербурге.
— «Ицуми»? По-моему, эта фирма не имеет никакого отношения к воздухоплаванию.
Зубин сделал вид, что трогает костылем листья, и Губарев вдруг понял: то, что он рассказывает сейчас инженеру, очень походит на легенду — разработанную, чтобы снова войти в доверие, Зубин ему не верит. Обидно.
— Она и не должа иметь отношение к воздухоплаванию. Иначе была бы плохой «крышей».
Зубин начертил на песке костылем крышу, зачеркнул крест-накрест.
— Я знаю, что такое «крыша», мы ведь с тобой полностью объяснились… Значит, японец — и змеи… Подожди, по-моему, на Одесской выставке… Да, в прошлом году, кажется, Ульянину присудили в Одессе золотую медаль. Именно за змейковый поезд, за разработку системы. Не ошибаюсь?
— Да, золотую медаль, ну и что? Сколько таких медалей кануло в Лету?
— Ты прав… — Зубин некоторое время сосредоточенно разглядывал землю. — Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я тебе помог?
— Ничего не имел бы против.
— Ладно, подумаю над твоим японцем, времени у меня сейчас много. Если что новое появится о нем, сообщишь?
— Сообщу.
Зубин снял ногу с костыля, попросил взглядом: помоги встать.
Двинулся, с силой втыкая костыли в песок. Губареву, чтобы успеть за ним, пришлось поднажать. Остановившись у входа в госпиталь, инженер сказал глухо:
— Я вот все думаю, кто же ты такой? Верный слуга режима, последняя, самая надежная опора?… Но есть во всем этом какая-то щербинка. Понимаешь, вдруг среди всеобщей мерзости, по-другому и назвать нельзя, непостижимым образом ты ухитряешься остаться честным. В чем дело, объясни? Это не щербинка даже, просто феномен какой-то?