Ротмистр
Шрифт:
— Вы что же, из масонской ложи?
— Нет. Сравнение ваше неудачно. Масоны не признают государственного деления, у них своя иерархия. Мы же работаем на державу. На Россию… Сфера наших интересов лежит за границами современной науки. Существует огромное множество явлений необъяснимого, сверхъестественного рода. Мы пытаемся раскрыть их природу, заставить приносить пользу.
— Пользу? Пытаетесь заставить черта возить воду?
— Если угодно.
— Боже правый, — покачал головой Ревин. — Вы же образованный человек…
— Конечно, проще всего отмахнуться и сделать вид, что ничего нет, — возразил Вортош, —
— Я постараюсь.
— Во всяком случае, прошу вас не распространяться о нашем разговоре. Спокойной ночи.
…Скрип несмазанной тележной оси, похожий на резкий крик чаек, разносился вокруг. Но чаек в желтой раскаленной вышине не было, лишь одинокий стервятник парил над обозом, хищно растопырив крылья. Два десятка повозок, запряженных тощими длиннорогими быками, подпрыгивали на камнях, опасно похрустывали, рискуя рассыпаться. Одоев болезненно ощущал копчиком каждую неровность. Связанные за спиной запястья и колодки, одетые на ноги, не давали изменить положение измученного тела. Иногда звон в разбитой голове заглушал окружающие звуки и капитан проваливался в тяжелое забытье. Кадык отчаянно дергался вверх-вниз, но сглотнуть не получалось, гортань словно засыпало песком. Хотелось пить. Жить тоже хотелось, но пить больше.
Бредущий рядом с арбой редиф приложился к бурдюку, ополоснул одутловатое лицо, заросшее густой щетиной. Усилием воли капитан отвел взгляд.
Ветер донес топот копыт и бряцание металла: с севера приближался конный отряд.
Раздались тревожные возгласы, защелкали затворы винтовок, замелькали над бычьими крестцами кнуты погонщиков. Но опасения оказались напрасными, во всадниках признали своих. Дальнейшее произошло настолько быстро, что Одоев не успел ничего понять. Верховые приблизились вплотную и молча принялись рубить пеших редифов, охранявших обоз, как чучела на учениях. Быстро и безжалостно. Нападение было настолько неожиданным, что турки и не помышляли сопротивляться. Одни искали спасения под телегами, другие пытались бежать, потеряв от ужаса голову. При чем некоторые в буквальном смысле.
— Здравствуйте, капитан!
Одоев щурился от яркого солнца и лица говорившего не видел, но голос показался ему знакомым.
— С кем имею честь? — разлепил разбитые губы капитан, — А впрочем… Дайте угадаю! Ротмистр Ревин, если не ошибаюсь?
— С определенных пор полковник. Однако в остальном полностью к вашим услугам!..
Казаки потрошили обозное добро, пересыпали добрый трофейный овес к себе в седельные сумки, обшаривали трупы на предмет "табачку". Одоев, сидя в скудной тени деревянного колеса, отпивался водой, понемногу приходил в себя.
— Как вы намерены пробиваться к своим, господин полковник?
— Не знаю даже что вам ответить, господин капитан, — передразнил Ревин, — поскольку в ближайшем будущем возвращаться не собираюсь.
— Ваша бравада, гм, Ревин, внушает гордость и опасения одновременно. Вы должны понимать, что с каждой минутой вернуться в расположение становится все труднее, — Одоев с немалым трудом
Ревин намеревался пошутить, но воздержался, уж больно подавленным выглядел капитан.
— Мы отступаем, черт побери! Откатываемся по всем фронтам обратно к границе!..
— О чем вы говорите? — слышавший разговор Вортош набросился на капитана. — Как такое возможно? У нас перевес в численности, я не знаю, в артиллерии…
Одоев молча смерил незнакомого штатского взглядом и продолжил.
— При штурме первой линии окопов под Зивином мы потеряли почти тысячу человек убитыми… От моей роты осталась десятая часть… Бездарности командования не окупит ни героизм солдат, ни перевес, как вы изволили… Наши полководцы настолько удручены последним поражением, что не нашли в себе сил хотя бы закрепиться на отнятой территории. Осаду Карса сняли. Все сдаем обратно турку.
— Это, верно, маневр перед контрударом! — Вортош отказывался верить.
— Господь с вами, — Одоев невесело улыбнулся. — Ходят толки, что солдат хотят отвести на зимние квартиры. Дескать, инициатива утеряна, перезимуем, весеннюю распутицу переждем, тогда и наступать можно…
— Так начало лета же сейчас! Одоев сплюнул с досады.
— Ну, да… Придется подождать чуток… Так что решайтесь, Ревин. Потом поздно будет.
— Вы можете взять лошадь, запас воды и попытать счастья в одиночку. Удерживать не стану.
— Нет уж, увольте! — помотал головой Одоев после недолгого раздумья. — Тогда и я с вами.
— Хорошо! — Ревин кивнул. — Семидверный! Где ты?.. Сыщи-ка капитану коня поспокойнее!
— Вы не находите, — Вортош обратился к Ревину, — что в свете последних известий наше предприятие из трудновыполнимого превращается в невероятное?
— Вам в оценках виднее.
— Боже мой! Никогда не прощу себе, что повелся у вас в поводу. Нужно было дождаться резервный полк из Тифлиса…
Сотня шла скрытно, насколько позволял сложный рельеф, огибала редкие деревушки. Но, как говорится, шила в мешке не утаишь, ряженый отряд притягивал подозрительные взгляды местных жителей. На враждебной земле негде скрыться. Не отвязать и не бросить в ручей широкую перепаханную сотнями копыт полосу, тянущуюся позади предательской змеей. Припустит по следу дели – сторожевая конница, сабель эдак в триста, с запасом, чтобы наверняка, и встреча с ней лишь вопрос времени. А исход той встречи ясен и печален. Одно обстоятельство внушало робкую надежду. Отступление русских войск кружило голову османским пашам, они уже видели себя покорителями Москвы, полководцами, вроде Наполеона, и занимались исключительно наступлением. До неразберихи ли им в тылу? На широкой равнине, словно щит, преградила путь отряду крепость Хасанкале. Со стороны она напоминала плывущего по степи лебедя. Высоченная башня цитадели, вырастающая из горного склона прямо в небо, была шеей. Ниже, под отвесной скалой, прилепился четырехугольный рибат – крепостной пригород, обнесенный двойной каменной стеной. Вортош торопил. Настаивал на скорейшем броске к востоку и переправке через Аракс. Ревин осторожничал, опасался, что незамеченными мимо крепости, откуда открывался превосходный обзор окрестностей, пройти удастся вряд ли. Придется с потерями прорываться и нести на плечах погоню.