Ротмистр
Шрифт:
— Гм, — покашлял Птах, прервав перепалку. — Будет вам… — развел руками и виновато пояснил Ливневу, ставшему невольным свидетелем сцены: – Люди…
Ревин с Евдокией поворотились спиной, разошлись по своим делам, впредь стараясь не касаться друг друга взглядами. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы заметить, что эти двое друг друга недолюбливали, а проще сказать: терпели.
"Эх-ма, грибники", — Савка хмыкнул про себя, узрев собравшуюся в лес компанию. Вот, одно слово: господа. Что с них взять? Даже корзинок не прихватили. Ну, ничего, уж он-то постарается. Деду на ползимы хватит. И посолить, и посушить…
—
— Э-э, мил человек, погоди ворчать, — подмигнул Птах. — Ты таких грибов в жизни не видывал, уж поверь деду. Локти кусать станешь, коли не пойдешь… Грибников процессия и впрямь напоминала мало. Шли гуськом за Птахом, ведущим через лесную чащу по каким-то одному ему известным ориентирам. По сторонам не отвлекались, только и отмахивали комарье, да глядели под ноги, пробираясь сквозь бурелом и кочкарник.
— Что за кошка меж ними пробежала? — с Птахом поравнялся Ливнев, стараясь, насколько позволял рельеф, идти рядом. — Я-то думал, вам надлежит быть неразлей вода, дышать в одну сторону… Птах пожал плечами.
— Вовсе необязательно. Порой, на пользу сыграть и застарелые обидки могут, и соперничество, и эти… амуры, туда их растуда… Там, — Птах потыкал пальцем в небо, — неглупые люди сидят, уж будь, Матвей Нилыч, покоен. Про нас знают такое, что мы сами про себя не знаем. И ежели собрали нас воедино, значит так оно правильно. Значит, мы друг дружку дополняем наиболее полно. Ага… У Шеата там, — Птах вздохнул, — друг остался. Даже нет, не друг… У вас нет такого слова… Больше, чем друг. Очень близкий человек… Вместе они с рождения, вместе росли, учились, готовились… И друг тот встретил девушку, которую полюбил так, как единожды в жизни любят, до беспамятства, до гробовой доски. Ну, и девушка его, стало быть, тоже… Иилис… Все думали, что их втроем отправят. Не отправили. Иначе, вот, рассудили… Парень этот, Савка, уж больно он на того, их общего знакомца смахивает. И если бы только лицом. А так и статью, и голосом, всем!.. Я думал такого не бывает… А ишь ты как… Шеат простить не может подмены. А Иилис, видать, лучше хоть эдак. Она жить торопится. Семью хочет, детей… Это мы без племени, без роду. Привыкли уж… Время есть, пущай…
— А получится… когда? — прищурился Ливнев.
— Э-эх, — Птах махнул рукой, — не скоро… Лет через сто… Может, позже… Как пойдет… Врата из досок и гвоздей не построишь. Оне-то молодые, дотянут. Ну, а я уж… Вона, Федюнька за меня постарается, если что… Да, не гляди ты на меня, как будто я из ума выжил! Все, что положено знать, знает малец. Вот здесь у него все, — Птах постучал пальцем по виску. — А там уж… Когда срок приспеет, внуки его или правнуки дотумкают. Разберут дедову схему…
— Ишь как!.. А если нет?
— Ну так, ты пособишь, мил человек, — Птах подмигнул.
— А вам самому-то сколько будет?
Птах усмехнулся.
— А сколько дашь, Матвей Нилыч?
— Выглядите бодрячком, но, побьюсь об заклад, восьмой десяток разменяли. Нет?..
— В корень зришь! Разменял!.. Лет уж девяносто тому назад… Мне по-вашему, — Птах прищурился, что-то прикидывая в уме, — сто шестьдесят четыре годка выходит…
— Ох, ты! — Ливнев покачал головой.
— Да!.. Давно в небо дышу…
— Значит, вас трое всего? Ну, здесь…
— Трое, — кивнул Птах. — Поодиночке-то нас забрасывают редко. Все чаще вдвоем.
Или уж как придется… И чтобы обязательно женщина была и мужчина, пара, значит. Если мир окажется безлюдным, им надлежит род начать, стать первыми прародителями… Это еще обстоятельство на руку сыграло. Наши-то Адам с Евой себе такого даже помыслить не могут… Все равно, как кошка с собакой… Ага…
Под ногами зачавкало. Разлапистые великаны-ели сменились чахлой порослью болота. Ливнев тревожно поглядывал на проводника, но тот излучал собой полнейшую невозмутимость, уверенно вел куда-то. Остановился Птах у лесного озерца, затянутого тиной. Подождал, покуда соберутся приотставшие попутчики. Такой, на самом деле, водился в единичном числе. Савка натужно волок доверху заполненный короб, парил, словно взопревший конь. Скинув ношу, облегченно перевел дух. Посетовал:
— Эх-ма! Все грибные места-то и прошагали…
— Я так понимаю, — Вортош скривился, — у нас теперь рыбалка по плану?.. Птах не ответил. Присел на корточки и, сложив ладонь лодочкой, захлюпал условным стуком по воде. Раз. Другой. Отступил назад.
— Особам впечатлительным, — не удержался от комментариев Ревин, — беременным женщинам и детям рекомендуется отвернуться. Первое время ничего не происходило. Потом по озерцу пробежала волна, черная гладь вздыбилась, и на берег с кряхтеньем неспешно выползло немалых размеров чудо-юдо в придонном иле, ряске и водорослях.
— Мать честна, — Савка попятился с испугу и сел, — водяной…
Вперед выступил Ревин, заговорил на странном квакающем языке. Существо никак на это обстоятельство не прореагировало, стояло не шевелясь, лишь подрагивало слегка, будто студень. Со стороны казалось, что состоит оно целиком из воды, по чьей-то странной прихоти обретшей способность держать форму. Внутри существа просматривались на свет полупереваренные останки лягушек и мелкой рыбешки. Ревин завершил свою затейливую руладу. Существо молчало. Потом вздохнуло совсем по-человечески и пробулькало вполне для уха сносно:
— Говори нормально… Я разумею вашу поганую мову…
— Что… это?.. — сглотнул Вортош.
— Это – слим, — пояснил Ревин господам. — Слим, это представители коренного населения.
— Польщен, — пробулькало существо без энтузиазма.
— Мы, собственно, тоже, — нашелся за всех Ливнев.
— Позволяешь ли ты присутствующим обращаться к тебе без имени, по общему названию расы? — спросил Ревин.
— Валяйте! — отрешенно разрешил Слим и устремился куда-то вперед. — От моего имени у коренного населения заболит горло…
Существо наползло на берестяной короб с грибами, помуслякало внутри себя деловито и исторгло наружу. Пустой. Грибы оставило. Савку такая бесцеремонность вывела из состояния ступора. Пока господа вели непонятный его уму разговор, Савка подобрался к существу, как ему показалось, сзади, и из любопытства да из озорства решился ковырнуть студенистое тело веточкой. Сначала пруток не встречал никакого сопротивления, будто и впрямь чертил воду, но потом неведомая сила выдернула его из пальцев и выплюнула по другую сторону. Савка попробовал швырять в слима шишками. Тот некоторое время копил их в себе и неожиданно выдал очередью, заставив Савку присесть и закрыться руками.