Rotten. Вход воспрещен. Культовая биография фронтмена Sex Pistols Джонни Лайдона
Шрифт:
Я никогда не был вором, и мне не нравятся люди, которые занимаются воровством, но однажды после школы я и Джимми вломились в один из гаражей неподалеку от нашего дома. Мы ничего не крали, просто развлекались. Мы смотрели, как все работает, лазали по полкам с инструментами, просто шумели. Воровства как такового здесь не было. Но полиция поймала нас и притащила домой. Мой отец открыл дверь.
«Это ваши сыновья?» – спросили они.
«Никогда их раньше не видел!» – ответил мой отец.
И хлопнул дверью прямо перед лицом полицейского. Они ничего не могли с нами поделать. Мы были несовершеннолетними, поэтому им пришлось нас отпустить. Сначала я был напуган, но потом понял, что это был самый умный поступок, который мой старик когда-либо совершал. Он безгранично впечатлил меня еще и тем, что никогда более не упоминал об этом случае. Я думал, мне придется без
Жизнь моего отца была сложнее, чем жизнь любого человека, которого я знал. Его детство в Ирландии было адом на земле. Он жил с мачехой и отцом-алкоголиком. Детей было много, поэтому папа делал все, что было в его силах.
Он приехал в Лондон, когда ему было четырнадцать, и водил грузовик. Огромную хреновину. Потому мой старик и называл меня неженкой, когда я сидел дома и отращивал волосы.
Когда я смотрю на свадебные фотографии родителей из начала пятидесятых, я понимаю, почему мой папа носил кок [8] на голове – для того времени это было довольно радикально. Джон Лайдон, мой отец, был бунтарем. До того момента, когда я покинул отчий дом, я не понимал, что он сделал для меня. Он пытался добиться того, чтобы я был самостоятельным человеком, мог постоять за себя, чтобы меня никто не смог одурачить и я не стал ведомым. Он никогда не говорил мне, что в этой жизни будет легко. Что бы я ни делал, он называл это дерьмом. За это я его ненавидел, однако иногда меня это несколько провоцировало. Он никогда не хвалил ни меня, ни Джимми, ни Бобби, ни Мартина. Если мы что-то делали хорошо, то это воспринималось как должное. Но иногда мы все же не справлялись. После смерти мамы мы все садились в круг – братья и отец – и обсуждали это.
8
Кок – взбитый вихор, прическа стиляг.
За последние несколько лет он сказал мне больше, чем за всю мою жизнь.
Позднее все, чему меня научил отец, весьма мне пригодилось, все это оказалось правдой, и я за это очень ему благодарен. Сегодня он ведет себя со мной так же жестко, как вел себя тогда. Но взгляд его немного смягчился, и я знаю, что он гордится мной, гордится тем, что я свободный и самостоятельный человек. Самым худшим кошмаром было бы, если б я вырос глупцом и отправился служить в армию.
Оглядываясь назад, я не могу не согласиться ни с одним решением, принятым моим отцом в отношении воспитания меня и моих братьев. Иногда мне хотелось, чтобы он был помягче, и меня здорово обижало, когда он не проявлял к нам никаких отеческих или дружеских чувств, как это делают другие отцы по отношению к детям, но он делал все, что должен был делать отец. Благодаря его воспитанию я неуязвим. Может быть, кто-то может меня зацепить, но правда всегда будет на моей стороне – и я не имею в виду насилие. Мой старик называет это терпением.
Однажды он попросил меня проконтролировать краны, когда мы вместе работали на площадке. Я должен был манипулировать педалями и рычагами одновременно. Я сломал лодыжку, и отцу пришлось увезти меня в госпиталь. Когда я вернулся домой, я не сказал маме, что произошло, мы с отцом решили, что это останется между нами. Это был не первый раз, когда я ломал лодыжку. Первый раз ее сломал мне отец, когда мне было пять лет. Мы смотрели по телевизору «Рифлмэна» [9] . Отец вошел в спальню и крикнул: «Ну-ка быстро в кровать!» Он бросил на постель лопату и черенком зацепил мне ногу. Так он дважды раскрошил мне одну и ту же лодыжку.
9
Рифлмэн – Стрелок – солдат пехоты, вооруженный нарезным длинным ружьем. Также это телесериал, который шел по английскому телевидению с 1958 по 1963 год.
Субботы и воскресенья были кошмаром, потому что мой отец отправлял меня в гараж, где я проводил часы лежа под машиной и пытаясь понять, как устроен двигатель. Отец доводил меня до безумия. Он постоянно ронял на меня тяжелые предметы. «Почувствуй вес!» – приговаривал он. Мой отец не умел общаться, потому применял такие методы взаимодействия. Сначала я думал, что смогу выдержать все это, но я не смог. Я так и не вытерпел…
Моя мама была той еще штучкой. Ей нравилась музыка, которую я покупал. До того как я ушел из дома, она часто поднималась ко мне и спрашивала на своем суровом ирландском говоре: «Что ты там принес, парень, я слышала какие-то звуки, и они мне понравились!»
«Нет, мам, тебе не понравится, – говорил я. – Это первый альбом Hawkwind». Она садилась, слушала и врубалась. Ей искренне нравилось. Особенно песня «Дом смеха» группы the Stooges [10] . Крайне трудно бунтовать, когда твоя мама сидит рядом и слушает подобное. О, нет, срочно заберите меня из этой чокнутой семейки.
Я снова возвращался к старым мечтам. Почему я не родился в благополучной семье, которая просто оставила бы меня в покое? Тогда все было бы гораздо легче. Дети романтичны. Всем детям хочется думать, что их родители их не любят. Это чудесная мысль, которую требуют детские годы. Но это далеко от реальности.
10
Студжис (The Stooges) американская рок-группа, фронтменом которой является Игги Поп. Стиль The Stooges определяют как гаражный рок, прото-панк, глэм-рок.
Ты думаешь: «О боже, правда ли стоило мне быть таким грубым?»
И ты потом понимаешь, что да, потому что когда твои родители были детьми, они были такими же, как и ты.
Когда мне было десять лет, я как-то раз подрабатывал диспетчером в миникэбе. Я работал так год, потому что дома не было денег. Тяжелые времена.
Мне было легко работать, поскольку я знал территорию и хорошо понимал, куда направлять машинистов. Я умел развлекаться уже тогда. Но мне наскучила работа, потому что начальник был старым ирландским занудой. Он был эдаким тедди-боем, носил кок и драпированный пиджак, еще один монстр из прошлого. Одежду, которую покупал я, получив зарплату, он терпеть не мог.
«Ты, мелкий засранец, выглядишь как девчонка!»
«Но ведь пассажиры все равно меня не видят. Я сижу в специальном помещении!» Может быть, я не догадывался, но у него из-за меня могли быть какие-то проблемы с либидо. Наверное, поэтому он так пытался бороться с длиной моих волос.
Мой отец работал на нефтяных месторождениях в Норфолке, в местечке под названием Бэктон-он-Си. Я помню, что моя семья довольно долго оставалась в Истбурне, Хэстингс, Норфолк, – все это очень далеко от Лондона. Одну зиму мы прожили в лагере. Было очень холодно, и мы там были единственными. Был не сезон, поэтому лагерь в итоге был закрыт. Подобное существование вдали от всего было ужасающим, почти как в фильме «Сияние». Очень странно. Помню, что этот выходил окнами на Северное море, ветер постоянно. Мне нравилась причудливость этого места. Я часами бродил там, представляя себе, насколько лагерь оживлен летом, как тысячи людей бродят по нему. Помню пустой бассейн. Здорово.
Мои отец и мать постоянно играли в своего рода «игры разума». Отец любил разные странные местности и здания вдалеке от людей. Он никогда об этом не говорил, но я видел, что ему такое нравилось. «Боже, мы тут повеселимся на славу!» Это было замечательно, фантастически. Мама приговаривала: «Ммм, на ужин снова вареный картофель!» Моя семья любила черный юмор.
Отец рассказывал нам истории про призраков, которые нас очень будоражили. Сначала мы пугались, но конец таких историй, как правило, заставлял нас чувствовать себя глупо. «Кстати, все это вранье!» – неизменно говорил он в завершение.
Мне нравилась семья моей матери в Ирландии. Они были странными, чудаковатыми людьми. Любили рассказывать истории о призраках, а я любил их слушать. Мне кажется, они были простаками. Они напоминали югославских крестьян, добродушных и странноватых. Они почти со мной не говорили, просто садились
напротив и смотрели в упор. Их взгляд красноречиво говорил обо всем: я – часть их семьи, поэтому все в порядке. Иногда они переходили на гэльское наречие, и тогда я не понимал ни слова.
Учила ли меня мама гэльскому? Нет. Отец и мать, покинув Ирландию, приняли решение, что никогда не будут говорить на гэльском. На тот момент они поддались модным тенденциям и, возможно, стыдились своих ирландских корней. Надеюсь, они обрубили все эти связи, чтобы забыть все горе, через которое прошли, и чтобы я его не унаследовал. Однако я чувствовал себя немного потерянным.