Ровно в полночь
Шрифт:
Протянув Харви газету с фото Мэгенхерда, я выскочил из кафе.
В любом городе, кроме Монтре, на улицах уже полно было бы швейцарцев, деловито погруженных в заботы по части часов и денег. Но не здесь. Местное население допивало вторую чашку китайского чая, раздумывая, одно или два яйца съесть за завтраком. Улицы были почти пусты, объект моего внимания легко просматривался в пятидесяти метрах, двигаясь по направлению к центру.
Дважды он останавливался, оборачивался и одаривал ближайших прохожих взором ротного старшины, будучи при этом незаметен, как аллигатор в ванне.
Я замедлил шаг, чтобы его не обогнать, и пошел следом. Он свернул в переулок, миновал "Эксельсиор" и вошел в "Викторию".
В несколько шагов я оказался у дверей. Швейцар в ливрее распахнул ее передо мной, я кивнул и зашагал через холл к лифтам.
Вестибюль был погружен в роскошную тоску, на фоне которого похоронное бюро казалось молодежным баром. Тяжелые квадратные колонны, отделанные темным деревом. Коричневые с кремовым ковры, огромные фикусы в кадках и темно-оливковые шторы, гасившие дневной свет.
Я ускорил шаги: лифты в таком отеле работают безупречно, иначе нельзя, возраст клиентов не позволяет пользоваться лестницей, – и успел проскользнуть в отделанную темными панелями кабину вслед за моим субъектом. Мальчик-лифтер закрыл дверь и спросил, какой мне нужен этаж. Я поклонился старику – дань вежливости возрасту. Он буркнул: "Sank". Едва успев сообразить, что это английский эквивалент "cinque", я бросил "Quatre".
Подозрительный субъект пытался поймать мой взгляд, но не тут-то было. Никогда нельзя смотреть в глаза человеку, за которым следишь.
На четвертом этаже я решительно зашагал по коридору, давая понять, что знаю, куда иду. Но едва дверь кабины закрылась, кинулся за угол к лестнице и, когда лифт остановился на пятом этаже, уже сидел в засаде на площадке между этажами. Старик протопал мимо пролетом выше, и я на цыпочках поднялся за ним. Пройдя метров двадцать, он остановился у двери слева. Я отступил к лестнице. Достаточно я видел его в действии, чтобы догадаться, что прежде чем открыть дверь, он повернется и окинет коридор строгим взглядом.
А подождав с полминуты, подошел к двери номера 510. Кроме меня в коридоре никого не было. Я постучал.
Пауза. Затем старческий голос:
– Кто там?
– Прислуга, мсье, – пропел я бодро и уверенно. Последовала пауза, потом дверь приоткрылась дюймов на шесть, и из нее с подозрением высунулись рыжие усы.
Я приставил маленький "вальтер" Грифле к черному галстуку и вошел следом.
23
За дверью оказалась длинная комната с большим окном и балконом с видом на озеро. Множество мебели, на вид слишком ценной, чтобы стоять в отеле, на полу темно-красный ковер, а на нем – еще один человек.
Я ногой захлопнул дверь и прислонился к ней. Старик сделал пару шагов назад и поправил галстук. Я перевел пистолет на другого, сидящего в кресле у камина.
Тот спокойно сказал:
– Сержант, не нужно необдуманных поступков.
Потом повернулся ко мне.
– Кто вы, сэр?
– Человек, которого легко напугать, – ответил я и внимательно взглянул ему в глаза.
Он был настолько стар, что даже не думалось о возрасте. Длинное лицо превратилось в высохшую маску, дряблые складки кожи висели под подбородком. Крупный нос, пышные белые усы, жесткие, как сухая трава в трещинах древней стены. Уши увядшими бесцветными листьями, на голове несколько забытых седых прядей. Судя по лицу, можно было подумать, что он не меньше года провел в сухом склепе, – если бы не влажные пятна глаз, таких бледных, что казались почти слепыми. Наверно, половину своей энергии он расходовал на то, чтобы держать глаза полуоткрытыми.
У меня возникло жуткое ощущение, что стоит дунуть – и он осыплется пылью, останется только скелет.
Золотой с черным халат, рядом столик, на нем чашка кофе, кофейник и пачка бумаг.
Он медленно открыл рот. Голос походил на тарахтение гремучей змеи, но тон сохранил резкость, требующую немедленного ответа.
– Если вы пришли убить меня, вам это даром не пройдет, верно, сержант?
Старик буркнул:
– Да, сэр, ему это даром не пройдет.
В голосе звучал какой-то тон, даже не акцент, который я сначала не мог уловить, настолько тот казался неуместным. Потом сообразил: Уэлльс.
– Видите? – кивнул он. – Вам это даром не пройдет.
Я уже усвоил, что мне это даром не пройдет, и зловеще осклабился.
– А если я пришел не для того, чтобы вас убить?
– У вас пистолет, – напомнил он, – даже если эта хлопушка всего лишь "вальтер ППК". Но дело в человеке, а не в оружии, верно, сержант?
– Да, сэр. Дело в человеке.
Скрежещущее бульканье могло означать смех.
– Послушайте, сержант, похоже, он не знает, кто я такой.
Я сел.
– Уже догадался. Вы – генерал Фэй.
Человек, с которым я хотел встретиться в Монтре.
В моем бизнесе генерал давным-давно превратился в легенду, но я даже не сознавал, насколько давно. Он был реликтом первой мировой войны. Когда та закончилась, он сумел организовать сеть промышленного шпионажа. Генерал выполнял поручения, выясняя, лопнет ли вот-вот какая-то компания или, наоборот, собирается выпустить новые акции, и можно ли ее перекупить. Выполнял за известную цену. И эта цена тоже стала легендой, почему я и не пытался иметь с ним дело. Но если у вас водились деньги, а в Монтре они водились у многих, то, как гласила легенда, вы платили не зря.
Он издал еще один скрежещущий смешок.
– Верно. А это – сержант Морган, мой шофер. – Привыкнув к голосу генерала, я сумел различить давно устаревший британский великосветский жаргон. – А вы кто такой?
Вмешался сержант Морган.
– Сэр, думаю, он проследил за мной из кафе, где я обнаружил Мэгенхерда.
Старик замер по стойке "вольно", руки за спиной, и силился испепелить меня взглядом. Да, немало ему придется потрудиться, чтобы полюбить меня, а пока он даже не пытался это сделать.