Рояль под елкой
Шрифт:
Он заметил, что на ее лице появились слезы. Актерство? Неврастеническая экзальтация? Про любую другую женщину он бы так и подумал, только не про Тамиру.
— Если бы люди не боялись распахнуть сердца, они бы поняли, как прекрасен мир!
Взволнованный голос, глаза сверкают, слезы на щеках, перепила, что ли? Вроде выпили только полбутылки. А может, искренность? Неужели ты стал таким законченным циником, Дымов, что не можешь поверить в чью-то искренность? Впрочем, верить этой девушке, кажется, опасно. Поверишь, влюбишься — и привет!
— Я понимаю, о чем
Он налил ей еще вина.
— А твой возлюбленный не пытался тебя вернуть?
— Нет, — усмехнулась Тамира. — В ту осень — нет. Думаю, он был слишком занят собственными проблемами. Потом, уже гораздо позднее, весной, мне сказали, что он ищет меня. Сложный период в его жизни закончился, и он вспомнил обо мне.
Дымов взял ее за руку:
— Этот шрам на запястье появился в ту осень?
— Да. Однажды я устала и решила улететь с этой земли. Но меня вернули обратно. Отчего-то всегда найдутся доброхоты, которые считают, будто вправе решать, когда тебе умирать. Они как Митрич — их никто не просит о спасении, но они чувствуют себя спасателями!
— Боже мой, какое счастье, что тебя спасли!
Он прикоснулся губами к ее шраму.
— Потом была больница. Беседа с нудной женщиной-психиатром с серым лицом, которая к тому же не имела никакого представления ни о любви, ни о душевных шлюзах. И выписка, и необходимость начать жизнь заново… Мне выдали мое платье. Я вышла в нем на улицу, как городская сумасшедшая — стоял октябрь, был невозможный холод. Меня захлестнули злость и обида на возлюбленного: значит, я люблю, страдаю, а ему и дела нет! Разве это правильно? Я голодна, мне нужны деньги и новое платье, и теплое пальто, и сапоги… И тогда я решила: отныне пусть мужчины заботятся обо мне! Холят, лелеют, и чтоб платья, и все самое лучшее… По-твоему, это мерзко?
Дымов пожал плечами:
— Ну почему? Нормальное женское желание. А задача нормального мужчины — оберегать, создавать условия. Я вижу, ты добилась своего?
— Ага, — улыбнулась Тамира. — Кабанов обо мне заботится. Платьев накупил — целый шкаф! Да еще каких! Вот, например, это малиновое — «Лакруа»!
— Значит, вскоре в твоей жизни появился Кабанов?
— Да. К весне, когда мой мальчик вдруг начал искать меня, я уже была с Кабановым. В приличном прикиде от «Лакруа». В этой самой квартире.
Тамира пригубила вино.
— Ты хотела вернуться к нему?
— Нет. Потому что любви больше не было. А для меня важнее всего любовь. Только она придает смысл всему.
— Знаешь, а я привык жить без любви, — признался Дымов. — Растворился в работе, гастролях… Страны, города, и каждый новый оказывается всего лишь продолжением пространства. Годы, которые оказываются всего лишь продолжением времени. И в этом пространстве и времени ты всегда один.
Тамира кивнула. В своих версиях пространства и времени она также была одинока.
— А у тебя есть друзья, Вадим?
Дымов усмехнулся:
— Есть. Сейчас скажу напыщенную банальность. Мой лучший друг — рояль.
— Понятно, — усмехнулась Тамира, — а почему так?
Дымов задумался. Может, причина в максимализме? Излишней требовательности? Ему всегда хотелось быть разбуженным дружбой, как выстрелом (как писал великий поэт), но не случалось.
В компаниях ему по большей части было грустно и сонно. И никаких выстрелов.
А вот глядя на Тамиру, он чувствовал себя разбуженным. Разбуженным любовью. И он знал, что завтра он будет играть только для нее, и это будет особенный концерт.
— Разве тебе не хотелось дарить этот мир кому-то? Путешествовать вместе?
— Конечно, хотелось. Я бы хотел дарить мир тебе, Тамира! Вдвоем мы бы объехали весь мир! И каждый твой день рождения отмечали бы в новой стране!
Дымову вдруг стало совершенно все равно, что эта женщина может рассматривать его в качестве трофея. Ну и что с того? Да он сам готов сдаться — добровольно. Принести себя ей в зубах и вильнуть хвостом…
Он казался себе Буратино, глупым и деревянным, который странствовал по свету, пытаясь отыскать сокровище, а оно ждало его здесь, за нарисованным очагом в родной каморке.
Да вот же она, та, которую ты ждал, о ком грезил! И белая кожа, и рыжие волосы, и тонкие пальцы с черным лаком на ногтях… Это она, она…
— Иди ко мне! — просто сказала Тамира.
И весь мир для него перевернулся.
Конечно, никаким разносчиком пиццы он не работал. Просто Олега в очередной раз подвела тяга к игре. Столько времени держался — и вот сорвался, опять проигрался в пух и прах. За три дня до Нового года играл с приятелями в бридж, а один из них возьми да и скажи ради смеха:
— Предлагаю пари, проигравший выполняет мое желание.
Олег, хоть и был пьян, все-таки поинтересовался:
— Какое желание? Может, ты, сволочь, захочешь, чтобы я с последнего этажа прыгнул? Так не дождешься!
Приятель успокоил:
— Таких жертв не потребуется. А вот пусть проигравший в новогоднюю ночь развозит по заказам еду и выпивку в компании, которая принадлежит мне.
Ударили по рукам — и понеслось. Играли полночи.
Максимум острых ощущений. Особенно у Олега, потому что он сразу стал проигрывать и проигрался совсем.
А жестокий приятель радостно потер руки:
— Ну все, давай выполняй! Тридцать первого заступаешь на смену. Потом отчитаешься, я тебе заплачу, как обычному сотруднику.
Так и получилось, что в новогоднюю ночь Олег, как последний лох или бедный студент на подработке, развозил жрачку. И было ему так хреново!
А с другой стороны, никаких особых планов насчет новогодней ночи у него все равно не было. Ну сидел бы сейчас с теми же приятелями-дебилами и кидал карты, — весело, что ли? Или вообще лег спать, потому что Новый год с давних пор терпеть не может. А так поездил, посмотрел, как люди веселятся, забавно даже. Впрочем, забавно было до тех пор, пока он не увидел ее.