Роза и ее братья
Шрифт:
Солнце светило вовсю, поэтому Роза открыла окно, впуская в комнату теплый майский воздух и морскую свежесть. Она перевесилась через перила своего балкончика, глядя, как птичке, которая рано встает, Бог червячка подает, гадая, понравится ли ей дядя Алек, – и тут вдруг увидела, как какой-то мужчина перепрыгнул через ограду сада и зашагал, насвистывая, по дорожке. В первый момент она приняла его за бродягу, но со второго взгляда определила, что это ее дядя возвращается домой после утреннего купания в море. Накануне вечером она почти не поднимала на него взгляд,
Смуглая обветренная кожа, синий китель, на курчавых волосах никакой шляпы – волосами он время от времени встряхивал, точно спаниель; плечи широкие, движения энергичные, да и вообще от него исходило ощущение силы и уверенности в себе, что Розе очень понравилось, хотя она и не смогла бы объяснить, почему так уютно чувствует себя в его присутствии. Она как раз сказала самой себе, облегченно вздохнув: «Похоже, он мне понравится, хотя вид у него довольно задиристый», – и тут дядюшка поднял глаза, чтобы осмотреть крону цветущего конского каштана, и увидел на балконе сосредоточенное личико. Он помахал рукой, кивнул и воскликнул жизнерадостно:
– Рано же ты вылезла из кубрика, племяшка!
– Я встала посмотреть, действительно ли вы приехали, дядюшка.
– Неужели? Ну, давай спускайся, сразу убедишься.
– Мне, сэр, не позволено выходить в сад до завтрака.
– Что, правда? – Он передернул плечами. – Ну, тогда я сам поднимусь на борт, чтобы отдать тебе салют.
После этого, к величайшему Розиному изумлению, дядя Алек, ловко перебирая руками, влез по одному из столбиков задней террасы, прошелся по крыше, спрыгнул к ней на балкон, приземлился на широкую балюстраду, а потом спросил:
– Ну что, барышня, вы по-прежнему во мне сомневаетесь?
Роза так опешила, что смогла лишь улыбнуться, а потом шагнула дяде навстречу.
– Ну и как у моей девочки дела нынче утром? – спросил он, заключая протянутую ему холодную ладошку в свои теплые ладони.
– Недурно, сэр, благодарю вас.
– Недурно? А должно быть прекрасно! В чем дело?
– Я всегда просыпаюсь усталой и с головной болью.
– А спишь хорошо?
– Я долго лежу без сна, а потом мне снятся сны, но я не то чтобы хорошо отдыхаю за ночь.
– А чем ты занимаешься весь день?
– Читаю, иногда шью, ложусь отдохнуть, сижу с бабушками.
– И не бегаешь по саду, не занимаешься хозяйством, не ездишь верхом?
– Бабушка Биби говорит, что я слишком слаба для физической работы. Мы с ней иногда ездим покататься в двуколке, но мне это не очень нравится.
– Это меня не удивляет, – заметил дядя Алек, обращаясь скорее к самому себе, а потом добавил с присущей ему стремительностью: – А с кем ты играешь?
– Тут никого не было, кроме Ариадны Блиш, а она просто несносная задавака. Вчера приехали мальчики, с ними было довольно мило; но, разумеется, играть с ними я не могла.
– Да? Почему?
– Я уже взрослая, мне не положено играть с мальчиками.
– Ничего подобного; именно это-то тебе и нужно, а то из тебя сделали настоящую неженку. Они славные ребята, а вам, хочешь не хочешь, еще много лет жить бок о бок, так что имеет смысл поскорее подружиться и начать играть вместе. Подружек я тебе найду тоже – если подвернутся подходящие, не испорченные бессмысленным воспитанием.
– Фиби очень даже осмысленная, и мне она нравится, но мы только вчера познакомились, – пылко произнесла Роза, окончательно проснувшись.
– А кто, прости, такая эта Фиби?
Роза тут же выложила дядюшке все, что знала, он же слушал, и в уголках его рта играла странная улыбка, хотя глаза с полной серьезностью рассматривали личико племянницы.
– Я очень рад, что по вкусам своим ты не аристократка, однако пока не уразумел, чем тебя так привлекла эта юная барышня из работного дома.
– Вы, наверное, будете надо мной смеяться, но мне она очень нравится. Почему – не знаю, просто она всем довольна и всегда при деле, а еще она так изумительно поет и очень сильная – умеет мести и чистить, а кроме того, ее не донимают никакие беды, – сказала Роза, которая, стараясь растолковать понятнее, смешала все в одну кучу.
– Откуда ты это знаешь?
– Ну, я рассказала ей про свои беды, а потом спросила, как у нее с этим, а она мне ответила: «Да нет у меня никаких бед, вот только хотелось бы поучиться в школе – и я обязательно поучусь».
– Значит, сиротство, бедность и тяжкий труд для нее не беды, да? Храбрая девочка, для меня будет честью с ней познакомиться. – И дядя Алек одобрительно кивнул, а Роза пожалела о том, что одобрение это относилось не к ней.
– А какие же у тебя беды, дитя мое? – спросил он после минутного молчания.
– Ах, не спрашивайте, пожалуйста, дядюшка.
– Фиби рассказала, а мне не хочешь?
Роза поняла по его голосу, что лучше выложить всю правду – и покончить с этим, поэтому она ответила, залившись румянцем и отведя глаза:
– Самая большая беда – это смерть моего папочки.
После этих слов дядя Алек нежно обнял ее за плечи, притянул к себе и произнес голосом, так похожим на папин:
– Вот в этой беде я ничем тебе не могу помочь, дитя мое, но попробую сделать так, чтобы ты не ощущала ее слишком остро. А что еще, душа моя?
– Мне все время нездоровится, я чувствую усталость, мне не дают делать то, чего хочется, и от этого я постоянно сержусь, – вздохнула Роза, досадливо потирая голову, которая действительно болела.
– А вот этой беде можно помочь, и мы обязательно это сделаем, – пообещал дядюшка, решительно кивнув головой, отчего кудри его смешно запрыгали, и Роза увидела, что в темных волосах пробивается седина.
– Тетушка Сара говорит, что у меня хрупкая конституция и я никогда не буду совсем здоровой, – задумчиво произнесла Роза с таким видом, будто болезненность – это что-то приятное.