Роза Марена
Шрифт:
«Поймалась, птичка! — подумал в диком, торжествующем возбуждении. — Поймалась, слава Богу! Пойма…»
Ее нога вынырнула из темноты с неотвратимостью тяжелого подкованного лошадиного копыта, и в результате его нос занял на лице новое положение. Боль оказалась ужасной — словно кто-то разворошил внутри черепа гнездо диких африканских пчел. Роуз вырвалась, но теперь Норман не почувствовал этого, он катился, кувыркаясь, по лестнице, стараясь зацепиться рукой за перила — касаясь их только пальцами, — но не в силах остановить падение. Так добрался до самой вешалки, пересчитав все ступеньки; остатков благоразумия хватило, чтобы убрать пальцы со спускового крючка пистолета,
В этот раз его сознание не совершило скачка и не сорвалось в пропасть беспамятства, он отдавал себе отчет в производимых действиях, однако все же не имел представления о том, что они кричали ему сверху и какими словами отвечал он. Раздробленный нос занимал все его чувства, отгораживая остальной мир красной пеленой боли.
Он помнил, что на сцене появился новый персонаж — традиционный случайный свидетель, и дружок Роуз пытался предупредить его об опасности. Самое приятное в предусмотрительности сердобольного сосунка заключалось в том, что его жужжание помогало Норману легко ориентироваться в темноте: никаких проблем. Он нащупал шейку сосунка и снова принялся душить его. В этот раз намеревался довести начатое дело до конца, но тут из мрака вынырнула ручонка Роуз и уткнулась ему в щеку… в резиновую маску. Наверное, так ощущает женские ласки мужчина, находящийся под воздействием новокаина.
Роуз. Роуз прикасается к нему. Она близко, совсем рядом, в пределах досягаемости. Впервые с того дня, когда она покинула дом с проклятой банковской карточкой в сумочке, Роуз находится совсем рядом, и Норман в мгновение ока потерял всякий интерес к плейбою. Он схватил ее руку, затолкал через ротовое отверстие маски в собственный рот и что было сил впился зубами в ее пальцы, испытывая подлинный экстаз. Но…
Но потом произошло нечто невероятное. Нечто очень плохое. Нечто ужасное. Норману показалось, что она выдернула его челюсть, словно дверь с петель. Две отточенные стальные стрелы боли скакнули от скул к вискам и встретились под сводом черепа. Он взвыл и попятился прочь от нее, сука, грязная сука, что с ней произошло, что изменило ее, превратив из тщедушной безропотной предсказуемой мышки в такое чудовище?
Случайный свидетель решил дополнить сценарий своим участием, и Норман почти не сомневался в том, что выстрел достиг цели. По крайней мере, кого-то он подстрелил: так кричат только от пулевого ранения или сильного ожога. Затем, когда он направил пистолет в ту сторону, где, по его предположениям, должны находиться Роуз с дружком, слуха Нормана достиг стук закрывшейся двери. Все-таки паскуда успела запрятать любовника в свою конуру.
Но сейчас их уход занимал в его мыслях далеко не первое место. Главное — это боль, которая сконцентрировалась теперь в области челюсти, и Норман на время забыл о сломанном носе, ушибленном колене и пострадавших от столкновения с вешалкой яичках. Что она сотворила? Он ощущал нижнюю челюсть как некое продолжение лица, зубы представлялись ему спутниками, вращающимися по независимым орбитам вдали от кончика носа.
«Не будь идиотом, Норми, — раздался успокаивающий голос отца. — Подумаешь, свернули челюсть. Ну и что? Ты же знаешь, как следует поступать в подобных случаях. Так что же ты медлишь?»
— Заткнись, старый извращенец! — попытался произнести Норман, но с вышедшей из подчинения челюстью ему удалось лишь выдавить несколько бессвязных нечленораздельных междометий: «Аа-ыы, аы иаэ-э!» Он положил пистолет на пол, поддел резиновые бока края большими пальцами (но не натянул ее на лицо до самого низа, что облегчало задачу), аккуратно прижал основания ладоней к челюсти. Свободно болтающаяся челюсть смахивала на вышедшее из строя шарнирное соединение.
Приготовившись к боли, он сдвинул ладони чуть глубже, отвел локти в стороны и резко толкнул челюсть внутрь. Боли было предостаточно, главным образом из-за того, что сначала челюсть встала на место лишь одной стороной. Нижняя часть лица съехала набок, словно перекосившийся ящик комода.
«Походи с такой рожей немного, Норман, и она никогда уже не станет прежней», — предупредил его презрительный голос матери — старой гадюки, которую он помнил слишком хорошо.
Норман повторил процедуру, направляя усилия на правую сторону челюсти. С отчетливым звучным щелчком челюсть встала на положенное место. Впрочем, его не покидало ощущение некоторой слабости, как будто сухожилия растянулись, и им понадобится довольно продолжительное время, чтобы принять прежние размеры. Ему казалось, что, если он зевнет, челюсть опустится до самого пупка.
«Маска, Норми, — подсказал папаша. — Не забывай про маску. Натяни ее полностью, она тебе поможет».
— Совершенно верно, — согласился бык. Голос его звучал невнятно, ибо во время пластической операции Норман сдвинул ее набок, смяв рот Фердинанда, однако понять сказанное не составляло труда.
Он осторожно опустил маску на лицо, поправил нижний край так, чтобы он приходился под линией челюсти, и почувствовал, что маска действительно помогла; она удерживала части его лица на своих местах.
— Отлично! — воскликнул Ферди. — Считай, что это просто вспомогательная повязка.
Норман сделал глубокий вдох и не без труда встал на неги, засовывая пистолет сорок пятого калибра за пояс брюк. Все в порядке, — подумал он. — Никого, кроме парней, не впускать; дело предстоит не женское». Ему даже показалось, что через глазницы маски он стал видеть лучше, словно его зрение приобрело масштабность.
Несомненно, это лишь проделки воображения, но ощущение; тем не менее, приятное, и он с удовольствием отдался ему. Нечто из серии психологических упражнений для восстановления утраченной уверенности.
Он на мгновение прижался к стене, затем ринулся вперед и обрушился всей массой на дверь, за которой укрылась Роуз со своим дружком-сосунком. От столкновения челюсть болезненно дернулась, несмотря на плотную перевязь маски, но он без колебаний снова бросился на дверь, напрягая все силы. Дверь загрохотала в коробке, и на верхней панели появилась длинная трещина.
Нормаи неожиданно пожалел, что рядом с ним нет старого приятеля и напарника Харли Биссингтона. Вдвоем они бы снесли дверь с первой попытки, и в знак благодарности позволил бы Харли поразвлечься с его женушкой, пока он, Норман, занимался бы ее дружком. Развлечение с Роуз составляло едва ли не главное потаенное желание Харли Биссингтона; Норман никогда не понимал до конца его страсти, безошибочно угадывавшейся в глазах напарника всякий раз, когда тот посещал их дом. Он снова бросился на дверь.
При шестом ударе — или при седьмом, счастливое число, он сбился со счета — дверь сорвалась с петель, и Норман катапультировался в комнату. Она здесь, они оба здесь, им просто некуда деваться, но какое-то мгновение их не видел. Ручьями стекавший пот застилал глаза. Комната была пуста, но ведь это невозможно! Через окно они выбраться не могли: оно опущено и закрыто на защелку.
Он забегал по комнате, топчась по прямоугольнику света от уличного фонаря, растерянно озираясь по сторонам; рога Фердинанда со свистом рассекали воздух. Где же прячется эта сука? Куда она подевалась? Боже милостивый, куда же она запропастилась?