Роза Марена
Шрифт:
— Неужели ты не понимаешь? — шепчет она. — Я теряю ребенка.
Невероятно, но он улыбается.
— Забеременеешь еще раз, — говорит он. Таким же тоном он мог бы утешать малыша, уронившего мороженое. Затем уносит разорванную книгу на кухню, где, вне всякого сомнения, швырнет ее в мусорное ведро.
«Сволочь» — думает она, не осознавая собственных мыслей. Ее тело снова охватывает спазм, в этот раз не одиночный, а состоящий из целой серии; такое ощущение, что в нее вгрызаются хищные насекомые, она откидывает голову далеко назад и вжимается в угол, чтобы не закричать. С губ срывается стон. —
Он снова появляется в дверном проеме и направляется к ней. Она упирается в пол ногами, стараясь отползти еще дальше, врасти в стену, глядя на него безумными глазами. В какое-то мгновение она решает, что Норман собирается убить ее или же украсть ребенка, которого так давно хотела, но, скорее, именно убить. В его походке, во всем виде — нечто нечеловеческое. Он приближается к ней, опустив голову, свесив длинные руки, мышцы вздуваются на бедрах. Это сейчас дети называют людей вроде ее мужа психами, раньше они использовали другое словечко, и именно это слово приходит ей на ум, когда он надвигается на нее, идет через комнату, опустив голову, свесив длинные мясистые руки, которые болтаются, как маятники, потому что как раз так и выглядит — бык.
Она стонет, трясет головой, упирается ногами в пол, стараясь отползти. Одна туфля соскакивает с ноги и остается лежать на боку. Она чувствует новый приступ боли, судороги впиваются в нее острыми крючьями, как старые якоря, Рози чувствует, как усиливается кровотечение, но не может совладать с собой и изо всех сил упирается ногами в пол. Когда на мужа находит, она не видит в нем ничего, кроме некой странной и ужасной отстраненности.
Он останавливается, устало и неодобрительно качая головой. Затем приседает на корточки и сует руки под нее.
— Не бойся, я тебя не обижу, — успокаивает он, опускаясь на колени и поднимая с пола. — Не изображай трусиху.
— Кровь, — шепчет она, вспоминая, что во время разговора по телефону он заверял того, с кем беседовал, что не будет ее трогать с места, конечно, не будет.
— Да, я знаю, — откликается он, но без всякого интереса. Затем оглядывает комнату, решая, где же должен был произойти несчастный случай, — она знает все его мысли так же точно, как если бы он рассуждал вслух, — Ничего страшного, перестанет. Сейчас приедет скорая, и врачи остановят кровотечение.
«Но смогут ли они предотвратить выкидыш?» — мысленно кричит она, и ей не приходит в голову, что если она может читать его мысли, то и он, вероятно, обладает той же способностью. Рози не замечает, как он изучающе глядит на нее. И снова, в который раз она позволяет себе услышать следующую мысль. — «Я ненавижу тебя. Ненавижу».
Он несет ее в противоположный конец комнаты к лестнице, ведущей на второй этаж дома. Опускается на колени и усаживает у начала лестницы.
— Тебе удобно? — сочувственно интересуется он. Она закрывает глаза. Она больше не может смотреть на него, по крайней мере сейчас. И чувствует, что вот-вот сойдет с ума.
— Ну и хорошо, — говорит он, словно жена ответила на его вопрос, и когда она снова открывает глаза, то видит, что он, как с ним нередко бывает, опять в состоянии полной отстраненности. Как будто разум его вдруг улетучился, оставив тело.
«Будь у меня нож, я бы его зарезала», — думает она… и опять это не та мысль, которую она позволяет себе услышать хоть краешком мозга, а тем более задуматься над нею. Это лишь глубокое эхо, возможно, лишь отголосок безумия ее мужа, такой же тихий, как взмах крыла летучей мыши в темной пещере.
Внезапно его лицо снова оживает и он встает; колени издают слабый хруст. Опускает взгляд на рубашку, проверяя, не осталось ли на ней следов крови. Рубашка чиста. Смотрит в угол, откуда унес ее. Там есть кровь, несколько четких круглых капель и размазанных пятен. Она чувствует, что кровь продолжает течь, теперь уже сильнее и быстрее; чувствует, как кровь заливает ее и пропитывает нездоровым теплом, которое почему-то кажется жадным. Кровь хлещет, словно желая вынести с собой чужака, поселившегося в крошечной квартирке ее чрева. У нее возникает ощущение — Господи, до чего же кошмарная мысль! — что даже ее собственная кровь взяла сторону мужа… как бы безумно это ни выглядело.
Он снова скрывается в кухне и не возвращается в гостиную примерно пять минут. Она слышит, как он переходит с места на место и передвигает предметы. В этот момент происходит выкидыш; боль вспыхивает ярким горящим крестом, а затем резко ослабевает, словно выходя с потоком булькающей жидкости, которую не только ощущает, но и слышит. Неожиданно ей кажется, что она сидит в ванне с горячей вязкой жидкостью. Словно в кровавой подливке.
Его вытянутая тень снова появляется в проеме двери. Он открывает холодильник, закрывает его, затем распахивается и захлопывается дверца шкафа (по слабому скрипу она понимает, что это шкаф под раковиной). Слышен шум бегущей в раковину воды, потом он начинает напевать— кажется, это «Когда мужчина любит женщину», — в тот миг, когда из нее выходит нерожденный ребенок.
Норман снова вырастает в дверном проеме, и она видит, что держит в руке бутерброд
— ну конечно, ведь до сих пор не ужинал и, должно быть, голоден, — а в другой сжимает влажную тряпку из корзины в шкафу под раковиной. Приседает в углу, куда она заползла после того, как муж вырвал у нее из рук книжку, а потом нанес три коротких жестких удара в живот — бах, бах, бах, прощай, чужак, — и начинает
вытирать размазанные пятна и капли крови: почти вся кровь и все остальные следы будут здесь, у основания лестницы, именно там, где надо.
Пережевывая бутерброд, вытирает кровь. Ей кажется, что между двумя ломтиками хлеба лежит оставшийся со вчерашнего дня кусок жареной свинины, которую она собиралась разогреть в субботу вечером с вермишелью, — приготовить что-то легкое, чем могли бы поужинать, сидя перед телевизором и слушая вечерние новости.
Он глядит на ковер, окрашенный в бледный розовый цвет, затем внимательно смотрит в угол, потом снова переводит взгляд на ковер. Удовлетворенно кивает головой, впивается в бутерброд, откусывая огромный кусок, и встает. Когда снова возвращается но кухни, ее ушей достигает слабый вой сирены приближающейся машины скорой помощи. Наверное, скорая едет по его вызову.