Роза огня
Шрифт:
Средневековые сказания часто упоминали луп-гару — волков-оборотней, — но лишь в единственном манускрипте Камерону удалось найти соответствующее заклинание. Одно это должно было бы заставить его соблюдать чрезвычайную осторожность. Он ведь знал, что большинство средневековых магов не все свои знания доверяли бумаге и держали в секрете самые важные моменты: это позволяло им сохранять власть над подмастерьями. Он должен был предположить, что и этот манускрипт — не исключение.
И уж тем более нельзя доверять записям Повелителя Земли, вздумавшего создать подобное заклинание. Какая от него могла быть польза — разве что пугать соседей или шпионить за ними? Если маг желал испытать жизнь волка, существовало много способов проникнуть в разум настоящего волка и ощутить его чувства. Повелители Земли были, как правило, существами кроткими, интересовавшимися в основном процветанием и плодородием тех районов, где они жили, изучением флоры и фауны и отличавшимися в своей магии консерватизмом. А значит, автор манускрипта был кем-то вроде вундеркинда, отличался необычными интересами и своеобразным подходом к магии Земли. Теперь Камерон понимал, что все это должно было послужить ему предостережением.
Однако тогда он ощутил бесшабашное родство с тем давно умершим магом и уверенность в собственном даре.
Глупость, неосмотрительность, самоуверенность… Все это, как прекрасно осознавал Камерон, относилось к нему. В конце концов, именно излишняя самоуверенность заставила его взять в подмастерья Поля Дюмона: Камерон не сомневался, что сумеет превратить эту медную монету в золото. Никогда еще не оказывался он в трудном положении, из которого не мог бы с честью выйти.
«До сих пор… В конце концов фортуна от меня отвернулась, а гордыня ведет к падению».
Камерон завершил последний магический знак и со стоном выпрямился. Кости болели от любого движения, и когда он медленно двинулся к столу, чтобы положить мелок, в суставах раздался треск. Мышцы шеи были так напряжены, что было трудно держать голову прямо.
К счастью, он скоро — не пройдет и получаса — узнает, сработало ли новое заклинание.
— Охраняй меня, — коротко бросил он саламандре. — Если чары развеются, это случится мгновенно, и каков бы ни был исход, ритуал не займет много времени.
— Если все совершится быстро, это потребует от тебя напряжения всех сил. — Голос саламандры звучал неодобрительно. — А сил у тебя и так немного, ты не можешь тратить их
Попусту.
— Решать мне. — Камерон взглянул на нее из-под полуопущенных век. — Ведь ты и твои родичи давно уже мне не слуги, а союзники. Мне больше не нужно опасаться, что вы восстанете, не нужно силой заставлять вас повиноваться. Я уже много лет не использую свою власть; вы подчиняетесь мне потому, что таково ваше желание, а не потому, что я принуждаю вас. В отличие от Саймона.
— Да, в отличие от Саймона, — подтвердила саламандра. — И все же твоя сила небезгранична, и у тебя есть враги. Есть угрозы, от которых ты должен искать защиты, и Саймон — одна из них.
— В этом я отчасти полагаюсь на тебя, — ответил Камерон. — Защищай меня сейчас. Обряд потребует не более получаса твоего и моего времени.
Он вошел в центр пентаграммы — очень осторожно, следя за тем, чтобы не стереть ни одной линии.
Черед полчаса он вышел за пределы магической фигуры обессиленный настолько, что с трудом волочил ноги. Часть линий стерлась, но теперь это уже не имело значения.
Измененное заклинание оказалось бесполезным, и, как и предостерегала саламандра, Камерон испытывал после него ужасную боль и такой упадок сил, что даже дышать было трудно.
У него болел каждый сустав, каждый мускул, его, словно в лихорадке, бил озноб. Рот его открылся, сухой язык вывалился, как у собаки. Легкие разрывались, желудок бунтовал, ноги гудели при каждом шаге, голова, казалось, вот-вот расколется. Он с трудом добрался до своего кресла и рухнул в него, ухватившись за подлокотники. Больше всего на свете ему хотелось закрыть глаза, но он понимал: стоит это сделать, и он тут же потеряет сознание.
Саламандра мгновенно оказалась рядом с ним. Стакан с отваром трав, куда был добавлен опиум, скользнул ему в лапу прежде, чем он попросил. С огромным усилием он поднес стакан к губам и жадно выпил содержимое.
Он откинулся в кресле, а стакан из его упавшей лапы подхватила саламандра. Напиток был горьким, но он немного унял боль в пересохшем горле. К Камерону снова подплыл полный стакан — на этот раз с молоком. Молоко было едва ли не единственной жидкостью, кроме воды, которую он в своем полуволчьем виде мог выносить. Изнеможение понемногу проходило, и этот стакан он поднял уже с меньшим трудом и выпил медленнее, без такой жадности, почувствовав, что теплое молоко в сочетании с целебными травами уменьшило тошноту.
Пустой стакан саламандра тут же забрала. Камерон снова откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
— Ты сможешь поесть? — спросила саламандра. Камерон с трудом разлепил веки и посмотрел на нее. Саламандра больше не вращалась, она замерла на куске асбеста, который специально для нее Камерон положил на свой письменный стол.
— Скоро придется — но еще не сейчас. — Голос Камерона прозвучал более хрипло, чем всегда. — Пусть сначала подействует лекарство.
— Да. — Саламандра склонила голову набок и внимательно посмотрела на Камерона. — Пока еще оно не представляет для тебя опасности.
— Но скоро начнет, если не соблюдать осторожность, — закончил за нее Камерон. — В том-то и заключается дилемма, верно? Принимать опиум, чтобы облегчить боль, рискуя сделаться наркоманом и потерять ясность рассудка, или терпеть боль, которая не дает думать и порождает слабость? И то, и другое опасно, что бы ни выбрать.
— Да, тут есть трудность, — согласилась саламандра. Больше она ничего не сказала, и Камерон был ей благодарен. Настроение у него было не из лучших, и снова выслушивать критику от огненного создания не хотелось.
Камерон постарался поудобнее устроиться на подушках кресла и расслабить напряженные мышцы. Постепенно резь, сконцентрировавшаяся где-то между глаз, начала отступать, опиум уменьшил ломоту в суставах. Наконец боль ушла совсем. Он открыл глаза, внимательно оценивая свое физическое состояние.
Он чувствовал легкое головокружение, но не большее, чем от стакана вина. Саламандра очень точно оценивала его потребности и количество снадобий, необходимых для восстановления сил.
И еще она безошибочно определяла, когда лекарство подействует. Буквально через секунду перед Камероном стояла тарелка с чуть обжаренными кусками мяса и еще один стакан молока Саламандра явно была намерена присмотреть за тем, чтобы Камерон как следует поел.