Роза опалённая
Шрифт:
Розалин разжала руку и посмотрела на шарик, лежавший на ладони. До чего приятный на ощупь, даже странно, ведь к финелькам у Розалин выработалась стойкая нелюбовь.
— Финельку можете оставить себе.
— Правда?
— Да. У меня их достаточно. Кстати, это Бренуэльская медь, не потеряйте.
Вот так новость! Розалин снова сжала ладонь.
— Спасибо.
— Не за что. А теперь продолжайте изучать материал.
Так мягко господин Браббер дал понять, что Розалин пора оставить начальство в покое.
Она отошла к столу с учебниками, села за него и снова
В любом случае, подарок до безобразия дорогой. Конечно, относительно. Дорогим он был новый, а теперь, ощутимо потёртый и в царапинах уже не так дорог… но материал ведь не изменился? В любом случае, подарок не из простых. От этой мысли было приятно и неприятно одновременно. Зачем она взяла такой дорогой подарок? Почему не отказалась? Могла бы пойти и выбрать финельку в отделе магических животных.
Ага. И таскать с собой огромную клетку с перекатывающимся внутри трупом крысы? Нет уж.
Розалин спрятала финельку в карман и честно попыталась углубиться в изучение артефакторики. На третьей странице ей захотелось зевать, на пятой — спать, а к седьмой она искренне жалела несчастных магов, которые вынуждены так мучиться только чтобы создать артефакт. Из-за каких-то жалких дополнительных процентов магической силы. Ей, человеку, владеющему почти неограниченной силой, эти крохи казались смешными. А им — настолько важными, чтобы создавать по этой теме сотни научных трудов.
Розалин тут же себя одёрнула. Нечего выделываться. Неограниченная сила — это не то выражение, которое следует употреблять в данном случае. Сила сама по себе огромная, спору нет, но управлять ею и распоряжаться… нужно много сил и умения. Если начистоту, Розалин умела управлять не таким уж и большим потоком. И даже небольшой поток, удерживаемый непродолжительное время, неизменно вызывал сильную усталость и головную боль. Так что задирать нос нечего. Её личных достижений тут ноль целых ноль десятых. Ей просто повезло получить это всё при переходе.
Господин Браббер занялся своим экспериментом крайне плотно. Он расставил подсвечники в одному ему ведомом порядке, снова соединил их прозрачными нитями, на которые теперь нанизал какие-то странные штуки, похожие на белоснежные перья. Включил всю эту странную конструкцию, а потом достал из коробки новенькую блестящую измерительную машину. Розалин не знала точного принципа действия этой машины, знала только, что она используется для самых точных разнообразных измерений чего только в голову придёт. И работает на магической силе. Тоже ноу-хау местных, сплав науки и магии. В родном мире Розалин для каждого вида измерений требовался отдельный прибор, а тут один мог измерить и длину, и влажность, и колебания температуры, и плотность, и давление, и ещё чего угодно.
И начались долгие часы измерений. Скрупулёзно и дотошно господин Браббер переставлял свои подсвечники, перевешивал перья и измерял, измерял… записывал результаты в огромный блокнот и вскоре покрыл мелким почерком несколько страниц.
Розалин не вмешивалась, потому что видела, что господин Браббер очень занят и мешать ему не стоит. Не то чтобы она боялась его разозлить, скорее, не хотела сбивать с мысли. Это бывает очень неприятно, если ты во что-то погружён, но тебя прерывают и выдёргивают из твоих переживаний. Ей это было знакомо по снам… которые ничем не заканчивались и Розалин долго после пробуждения чувствовала тоску по несбывшемуся.
Ну ладно, не стоит ворошить незажившие раны.
Сбить его с мысли было бы полезно, но чревато. Розалин не хотела рисковать и портить с ним отношения, которые обещали быть хорошими. Ей крайне важно оставаться человеком, которого господин Браббер будет считать своим соратником.
Розалин же не теряла надежды разобраться в артефакторике камней. И к обеду настолько перегрузила свой несчастный мозг, что с радостью подскочила, как только стрелки добрались до часа дня и решительно направилась к двери. Если она хотя бы ненадолго не отвлечётся, то взвоет, как волк на луну.
По пути к выходу спросила господина Браббера, можно ли ей отлучится на обед, не нужно ли ему чего. Тот, не отрываясь от своих игрушек, ответил, что не нужно, она свободна. И добавил, чтобы Розалин по возвращению ничего на его столе не трогала, желательно, даже не приближалась. И чтобы заказала… впрочем, он съездит сам, заказы слишком долго идут. И замолчал.
Розалин оделась, убедилась, что начальник её в упор не замечает и вышла в коридор. Пустой. Как выяснилось, у них нет соседей, всё крыло этажа пустует.
В этом было что-то ненормальное… может быть, а может, нет. Розалин, честно говоря, устала от всего непонятного и старалась лишним себя не нагружать.
Сейчас ей нужно узнать про накопители и зарядить столько штук, сколько не вызовет у господина Браббера подозрений.
На обеде она присоединилась к Хоулине. Та как обычно сидела в одиночестве, поэтому Розалин поступила просто — взяла да и села рядом. Если все вокруг так поступают, почему ей нельзя?
Хоулина, к её чести, вежливо поздоровалась и приветливо улыбнулась. Хотя, кажется, всё же не особо обрадовалась. Но Розалин уже узнала о ней кое-что, что превратило малознакомую девушку, сторонящуюся вся и всех, и вряд ли только из-за секретки, в глубоко ранимого человека, который страдает, потому что не может спасти несчастных зверюшек.
Зверюшек и Розалин было жалко. Но себя жальче. Тем паче сестёр из Питомника.
— Как приятно, сегодня мой любимый суп! — Заговорила Розалин, следя, как служанка наливает в глубокую тарелку густую оранжевую жидкость. На самом деле она терпеть не могла тыквенный суп, в который здесь ко всему прочему добавляли какую-то неприятную пряность и чеснок, но нужно же было как-то заводить разговор.
— Сегодня он особенно хорош. — Отозвалась Хоулина.
— У нас дома часто готовили такой. Матушка говорила, он как живое солнышко — пару ложек излечивают хандру. — Продолжала выдумывать Розалин. В Питомнике тыкву терпеть никто не мог, её даже не выращивали.