Роза

Колька понуро плелся по школьному двору, пиная торчащими коленками ненавистный портфель, когда его окликнул лучший друг Витек.

– Колька, ты че такой убитый? Че стряслось?

– Да, Дрочиловна мамку в школу вызывает, - охотно поделился своим несчастьем Колька, надеясь на сочувствие друга.

– Ну, ниче, бывает, - философски изрек Витек, протягивая руку для пожатия.
– Ладно, бывай, мне вечером на тренировку, так что до завтра, - изрек он, энергично встряхивая вялую руку друга.

– Ну, счастливо, - нехотя выдавил из себя Колька, продолжив свой скорбный путь.

Пройдя школьный двор и обогнув пару домов, парень добрел до сквера. Вообще-то до дома было уже, буквально, рукой подать. Оставалось только пересечь

скверик и, пройдя по тропинке, предусмотрительно протоптанной жителями окрестных домов, пролезть в щель между раздвинутыми прутьями забора. Но здесь силы окончательно оставили Колькино худое нескладное тело, и он, как шарик, из которого выпустили воздух, с тяжким вздохом опустился на близлежащую скамейку. Назвать этот небольшой пятачок с несколькими скамьями и чахлым розарием посередине звучным словом сквер или парк можно было лишь с большой натяжкой. Но все же лучше посидеть здесь, чем тащиться домой. Размахнувшись, парень водрузил рядом портфель, который жег ему руку от самой школы. Дело в том, что внутри лежала записка от Колькиной классной руководительницы, Анны Трофимовны, с просьбой к его маме зайти в школу. Он обреченно поднял глаза на хмурое, серое небо. Погода полностью соответствовала настроению. Было начало декабря и, хотя, зима в этом году еще не наступила, и было довольно тепло, все же температура не особо располагала к долгому рассиживанию на лавке. Зато парк был безлюден. 'Хоть что-то радует' - подумал Колька, осмотревшись вокруг. Сквер пустовал редко, с раннего утра его оккупировали собачники со своими шавками (Колька терпеть не мог собак) разных калибров и степени воспитанности, к одиннадцати подтягивались мамаши с колясками, и парк наполнялся воплями и криками их многочисленных отпрысков. Ну, а по вечерам лавки занимали подростки с пивом и сигаретами. Никто из местных после наступления темноты сюда не совался, себе дороже. 'И почему я такой невезучий?' - размышлял Колька, одергивая короткие рукава дешевой болоньевой куртки, которые не поддавались по причине слишком длинных Колькиных рук. Плюнув на это безнадежное дело, парень засунул ладони поглубже в карманы и снова задумался над своей несчастной судьбой. День вроде так хорошо начинался.

Отец Витьки, Колькиного другана и однокашника, привез сыну из командировки настоящий швейцарский нож. Кроме лезвия, в нем было еще полно нужных штук вроде ножниц, открывалки, щипцов и других непонятных, но крайне полезных в хозяйстве приспособлений. Колька чуть не умер от зависти. Витек носил нож с собой, не расставаясь ни днем, ни ночью, хвастаясь перед каждым встречным и поперечным. Просить подарить - бессмысленно, Витек ни в жисть не согласится. И у Кольки созрел коварный план. Была у друга одна страсть, он жуть как любил поспорить. На перемене часто раздавался его звонкий голос: 'А спорим?'. Был у него еще один пунктик - Лейла Башева. Вообще-то Витька не признавался, что Лейла ему небезразлична, даже лучшему другу. Но Колька заприметил, какие взгляды Витя бросает на девочку. Колька не понимал, что друг нашел в этой Лейле. Тихая и незаметная, она всегда держалась особняком, не хихикала с девчонками на переменах, не бегала на курилку, не заигрывала с парнями. По мнению Кольки, типичный синий чулок. Если спросишь что, или пошутишь, закинет за спину тяжелую, черную как смоль косу, да зыркнет темными глазищами, аж мурашки по спине. Да и вообще она была не в Колькином вкусе, худенькая, прямая, как доска, ни выпуклостей, ни округлостей, одни впалости. Не то, что Надька Корзинкина. Там есть на что поглазеть, вся округло-выпуклая, с дерзкими густо подведенными глазищами. Колька, чтобы заполучить нож, решил рискнуть папкиным старым шарфом, хоть мать и берегла его как зеницу ока. Но дело того стоило.

– Витька, а спорим, что я к Лейле подкачу, и она меня не отошьет?
– небрежно обронил Колька на перемене.

– Лейла, тебя?
– ощетинился Витька, но тут же звучно заржал, - Ну, ты насмешил.

–

Ну, как хочешь, - он сделал вид, что потерял к спору интерес.

– Нет, погоди-ка, - остановил друга Витек.
– На что спорить будем?

– Да на твой нож, - парень глазами указал на оттопыренный карман друга.

– На нож?
– Витька в раздумье почесал подбородок. Но по его блестевшим глазам и горящим щекам, Колька понял, что он у него на крючке.
– На нож, говоришь? А ты че ставишь?

– Шарф, - Колька достал из портфеля старый шарф, единственное напоминание об отце. Остальные вещи, представлявшие ценность, мать продала. А те, что уже ни на что не годились, раздала соседям и знакомым. И без этого хлама в их тесной квартирке было не развернуться.

– Да на фиг он мне нужен, старье какое-то, - фыркнул Витька и отвернулся.

– Ну, нет, так нет, - оскорбленный Колька спрятал шарф обратно в портфель и отвернулся, - между прочим, чистая шерсть. Но Витьке ставка уже была не так важна, затронули его две самые чувствительные струны.

– Ладно, - словно нехотя потянул он, - шарф, так шарф. Все равно дело - верняк.

Они быстренько обсудили условия, на следующей перемене Колька должен был подкатить к Лейле. Весь урок он сидел как на иголках и не слышал ни одного слова учителя. 'А вдруг не выгорит? Да мать ему за шарф голову оторвет'. Прозвенел звонок, и отличница Лейла стала неторопливо складывать тетради в портфель.

– Лейла, - окрикнул девочку Колька, на ватных ногах пробираясь к ней сквозь ряды парт.

Она удивленно подняла головку, которая казалась совсем маленькой для такой тяжелой длинной косы.

– Да, Коля?
– тихо спросила она.

– Лейла, ты это..., - он то бледнел, то краснел и заметно заикался, чего за ним обычно не водилось.
– Ты не могла бы меня подтянуть по литературе? Понимаешь, ну не могу я осилить эту 'Войну и мир', а ты, наверняка, уже прочла. Ну, в общем, вот, - на одном дыхании выпалил Колька. Ожидая ответа Лейлы, он не дышал и спиной чувствовал буравящие его глаза друга.

– Конечно, прочла, - наконец, важно кивнула Лейла, - и тебе советую, - но, увидев умоляющие глаза парня, она сдалась.

– Ладно, завтра после уроков в столовой, - и, защелкнув портфель, выплыла из-за парты. Колька шумно выдохнул, сердце колотилось о ребра как бешеное.

– Завтра после уроков, - он с победоносным видом смотрел на съежившегося друга, молча протягивавшего ему нож. У победы был горький привкус. Увидев Витькин несчастный, затравленный взгляд, Кольке даже стало совестно, но уговор есть уговор. Он с достоинством принял нож и с чувством пожал другу руку.

– Спасибо, - радостно произнес Колька.

– На здоровье, - буркнул Витек, выходя из класса.

Следующим и последним уроком была ненавистная литература с Анной Трофимовной, их классным руководителем. Ученики ее не любили и за глаза, иначе, как Дрочиловна, не называли. И Колькин восьмой 'А' не был исключением. Вообще-то Трофимовна не была злобливой, просто скучной и нудной. Затурканная жизнью женщина с большими печальными глазами. Вся школа знала, что она тянет мужа-инвалида и наркомана-сына. Но, если сослуживцы и директор сочувствовали несчастной женщине, то ученики презирали. Дети часто жестоки к слабым.

В середине урока широко распахнулась дверь, впустив бледного молодого человека с обтянутой кожей лицом.

– Мааа, - выжидательно протянул он.

Анна Трофимовна затравленно оглянулась и, схватив сумку, бросилась к выходу.

– Опять деньги пришел просить, - шепнул Витек Кольке.

– Похоже, - без всякого интереса отозвался последний. Он был поглощен созерцанием ножа под столом. Когда Дрочилка выскочила за дверь, не таясь, вытащил новое приобретение из-под парты и любовно провел ладонью по блестящей поверхности, потом ногтем большого пальца вытащил лезвие. Он даже не заметил, что Дрочилка успела вернуться и наблюдала за ним.