Розанна
Шрифт:
— Почему вы лжете?
— Что это вы себе позволяете! Врываетесь в квартиру и еще хамите! Я уже сказала: уходите.
— Фрекен Ларссон, почему вы не хотите признаться, что знакомы с ним? Мне известно, что вы говорите неправду. Если вы сейчас не ответите, то потом у вас могут быть большие неприятности.
— Я его не знаю.
— Будет лучше, если вы скажете правду, потому что я могу доказать, что с этим человеком вы были несколько раз вместе. У меня есть свидетели. Я хочу знать, кто этот мужчина, и вы можете мне это сказать. Будьте, благоразумны.
— Это какая-то ошибка. Вас явно ввели в заблуждение. Я не знаю, кто это. Убирайтесь и оставьте меня в покое!
В течение всего этого разговора Мартин Бек упрямо не отводил взгляд от сидящей перед ним женщины, Она примостилась на самом краешке кресла и непрерывно постукивала кончиком указательного пальца по сигарете, хотя с нее нечего было стряхивать. Лицо у нее напряглось, он видел, как едва заметно подрагивает нижняя челюсть.
Она боялась.
Он продолжал сидеть в цветастом кресле и пытался призвать ее к благоразумию. Но теперь она уже вообще ничего не говорила, только напряженно сидела на краю кресла и скалывала оранжевый лак с ногтей. Наконец она встала и начала ходить по комнате. Вскоре поднялся Мартин Бек, он взял шляпу и попрощался. Она не ответила и повернулась к нему напряженно застывшей спиной.
— Я еще позвоню, — сказал он.
Уходя, он положил на столик свою визитную карточку.
Когда он приехал в Стокгольм, был уже вечер. Он сразу спустился в метро и поехал домой.
Утром он позвонил Гёте Изаксон. Она сегодня работает днем, так что он может придти, когда захочет. Через час он уже сидел в ее квартирке на Кунгсхольме недалеко от полицейского управления. В микроскопической кухоньке она сварила кофе, принесла его в комнату и села напротив. Мартин Бек вздохнул:
— Я был в Векшё и беседовал с вашей коллегой. Она утверждала, что не знает его. У меня создалось впечатление, что она боится. Как вы думаете, почему она не хочет признаться, что знакома с ним?
— Не имею понятия. Я вообще о ней знаю очень мало. Она была не слишком разговорчивой. Мы работали вместе три сезона, но она о себе почти ничего не рассказала.
— Не помните, она говорила о мужчинах, когда вы вместе работали?
— Только об одном. Говорила, что на пароходе познакомилась с каким-то красивым мужчиной. По-моему, это было во второй наш совместный сезон.
Она наклонила голову в сторону и подсчитала в уме.
— Да. Это было летом шестьдесят первого года.
— Она часто о нем говорила?
— Иногда упоминала. Мне показалось, что они иногда встречаются. Либо он ездил с нами несколько раз, либо встречался с ней в Стокгольме или Гётеборге. Может, он был обычным пассажиром, а может, ездил ради нее, не знаю.
— А вы никогда его не видели?
— Нет. Я даже никогда об этом не вспоминала, пока вы не пришли и не стали меня расспрашивать. Это мог быть именно тот мужчина с фотографии, хотя сначала я думала, что она познакомилась с ним двумя годами позже. Но больше она ничего о нем не рассказывала.
— А что она говорила о нем в первое лето? В шестьдесят первом году?
— Ну, так, ничего особенного, кроме того, что он очень красивый. Насколько я помню, говорила, что он прекрасный человек, воспитанный, порядочный и что-то в таком роде. Можно подумать, обыкновенный мужчина для нее недостаточно хорош. А потом она перестала о нем говорить. Думаю, все просто само собой кончилось, или между ними что-то произошло, потому что в то лето какое-то время она была ужасно подавленной.
— А на следующий год летом вы тоже работали вместе?
— Нет, я перешла на «Юнону», а она осталась на «Диане». Мы пару раз виделись в Вадстене. Да, думаю, это было там. Суда там встречаются, но мы с ней никогда не разговаривали. Хотите еще кофе?
Мартин Бек чувствовал, что его желудок начинает протестовать, но не решился отказаться.
— А почему вы о ней расспрашиваете? Она что-то сделала?
— Нет-нет, — быстро заверил ее Мартин Бек, — она ничего не сделала, но нам нужно найти того человека с фотографии. Не помните, летом прошлого года она говорила или делала что-нибудь такое, что могло бы иметь какое-то отношение к нему?
— Нет, ничего такого я не помню. Мы жили в одной каюте, но иногда ночью она отсутствовала. Наверное, встречалась с каким-то мужчиной, но я не из тех, кто сует нос в чужие дела. Знаю только, что она не была слишком счастливой. Понимаете, если бы она в кого-то влюбилась, то должна была бы быть счастливой, ведь так? А она скорее была печальной и все время нервничала. Если не ошибаюсь, работу она бросила за месяц до конца сезона. Однажды утром просто исчезла, и мне пришлось работать за двоих, пока не удалось найти замену. Вроде бы ее отвезли в больницу, но никто не знал, что, собственно, с ней случилось. На судно в тот год она уже не вернулась. И с тех пор я ее не видела.
Она кормила Мартина Бека печеньем и болтала о работе, коллегах и пассажирах, которые остались у нее в памяти. Ему пришлось сидеть еще целый час, прежде чем удалось вырваться.
Погода улучшилась. На улицах было почти сухо, с безоблачного неба светило солнышко. От кофе Мартину Беку стало плохо, поэтому он отправился в управление округа Кристенеберг пешком. Шел вдоль залива по Нормеларстранд и думал о том, что же, собственно, узнал от двух официанток.
Из Карин Ларссон он вообще ничего не вытянул, но тем не менее визит в Векшё убедил его в том, что мужчину она знает, но боится это сказать.
От Гёты Изаксон он узнал следующее:
Карин Ларссон летом 1961 года познакомилась на борту «Дианы» с каким-то мужчиной. Очевидно, это был палубный пассажир, который в течение лета ездил на этом пароходе, вероятно, несколько раз.
Двумя годами позже, летом 1963 года, познакомилась с каким-то мужчиной, очевидно, палубным пассажиром, который иногда там ездил. По мнению Гёты Изаксон, этот мужчина мог быть тем, кто изображен на фотографии.
В то лето она нервничала и была в плохом настроении; бросила работу за месяц до окончания сезона; другими словами, в начале августа была в больнице.