Рождение звука
Шрифт:
– С днем рождения, милая, – поздравил Фостер. Он протянул руку под столом, где стоял пакет с подарком, и достал небольшую коробочку, завернутую в розовую оберточную бумагу, прямо-таки пенящуюся лентами.
Забыв о тортике со свечками, она быстро избавила коробочку от обертки и лент, открыла, показав всем мерцающую двойную нить натурального жемчуга. Девушка ахнула, ахнули и все вокруг.
– Это мамин жемчуг, – сказал Фостер, – достался ей от бабушки.
Оставив на мгновение актерство, она посмотрела на Фостера с искренней признательностью. Уж он-то разницу чувствовал. Как же ненавистны были
Фостер кивнул на тортик:
– Загадай желание.
Пальчики с розовыми полированными ноготками коснулись жемчуга. Именинница взглянула на тортик и промурлыкала:
– Хочу попасть в кино.
Она сделала, как он сказал: крошечные язычки пламени исчезли и призрачный горький дым окутал Фостера.
Нельзя сказать, что рассвет стал злейшим врагом Митци, а рекламная музыка в лифте бесила; если бы не похмелье, то ни одеколоны, ни даже слабый запах отбеливателя от собственных рук не выворачивал бы желудок, не отдавался бы болью в мозгах. Без солнцезащитных очков Митци могла бы сидеть в приемной и читать голливудские журналы. Даже здесь, на юге, лишь у некоторых врачей кофейные столики в приемных предлагали «Голливудского репортера» и «Вэрайети», но, конечно, доктор Адама был не абы кто.
Ночью снилось ей, будто она собирает и мастерит нечто сложное, старинное, латунное. Остались смутные воспоминания о полированных завитках, фарфоровых наконечниках, ручной росписи розовыми розами… вроде бы кровать. Сон не то чтобы неприятный.
Пока Митци ждала своей очереди и листала «Энтертейнмент уикли», тренькнул телефон. Сообщение от частного номера гласило: «Великолепный результат. Как обычно». В папке «Входящие» лежал новый документ. Аудиофайл под названием «Девушка молится». Эти слова, да еще душок отбеливателя на пальцах вернули ее в сон. Кого-то рубили или кто-то резал свинью – нечто такое по телевизору показали, когда она задремала. Визги, вопли, кровища… Плечи ломило, как будто всю ночь дрова колола.
Затем пришло другое сообщение: «Крик за лям еще в продаже?»
Ответить она не успела, услышала голос:
– Митци?
Посмотрела туда, где за белым резным лакированным столом сидела молодая женщина, администратор.
– Доктор Адама ждет вас.
Митци поднялась; вдруг дверь открылась, и бородатый доктор сам вышел встретить ее, как обычно, радушно улыбаясь.
Они вошли в смотровую. Там стоял столик, накрытый бумажной скатертью, напротив – раковина из нержавейки, в ряд – застекленные шкафчики. Доктор кивнул на стол: садись.
И начал спрашивать:
– Полегчало?
Сел, прислонившись спиной к раковине. Заметил, что гематомы на шее проходят.
– Как Джимми?
Это он про дружка. Из-за которого она решила сделать перевязку маточных труб.
– Что-нибудь мне принесла?
Митци склонилась над сумочкой. Достала три стодолларовые бумажки.
Доктор принял деньги, повернулся к раковине. Достал зажигалку из кармана лабораторного халата, щелкнул ею, и появилось пламя. Доктор держал огонь под купюрами, пока те не загорелись.
– Он отключен.
Комната наполнилась запахами пота, пластика и алюминиевой фольги. Глаза Митци наполнились слезами. Дым поднимался вверх, а крошащиеся хлопья обугленной тряпичной бумаги порхая опускались в раковину. Пламя подобралось вплотную к пальцам доктора, и тот уронил горящие остатки. Недогоревшие клочки скручивались и чернели прямо на нержавейке. Крупные хлопья распадались на мелкие. Огонь добирался до края, вспыхивал синим и угасал. Вот и последнее облачко растворилось в мутном воздухе.
Митци заглянула в сумочку, лежавшую на столе у ее бедра. Там лежали скрученные рулончиком банкноты. У нее в кондоминиуме была одна особая комната, в которой не было ничего, кроме денег.
Еще до того как доктора стали костоправами, до того как психологи стали мозгоправами, все они были прорицателями. Предсказателями, гадалками, весталками, шаманами. Они обучались видеть и понимать любые движения, мимику, жесты других людей, распознавать мельчайшие тонкости языка тела, оттенков кожи, запахов. Могли вникнуть в проблему, никому, кроме них, не ведомую, задавая косвенные вопросы. По крайней мере, доктор Адама так объяснял свой талант. Отучившись на врача в Порт-о-Пренсе, Адама приобрел навыки, выходящие за рамки обычной диагностики. Он все превращал в ритуал. А ритуал для него – это все.
Как давно доктор ее консультирует? Митци покопалась в памяти. Доктора ей посоветовал Шло. А может, какой-то другой продюсер. Это случилось, когда ярость, подтолкнувшая к первому убийству, прошла и потребовалось топливо для следующего.
Митци не верила в колдовскую ерунду, но и как конкретно действует пенициллин, она тоже не знала. Просто пользовалась, когда нужно.
Склонившись над раковиной, доктор изучал пепел, словно чайные листики в чашке. А потом спросил:
– Знаешь кого-нибудь по имени Шаниа Хауэлл?
Услышав имя, Митци вспомнила официантку из дайнера.
– Она упокоилась, – продолжал доктор. – А ты заслужила прощение, ибо твои руки отвели ее туда, где покой и благодать, каких она не знала на земле.
Готовая к продолжению ритуала, Митци достала из сумочки блокнот и ручку.
Доктор изучал пепел.
– Ее родители живут в Огдене, штат Юта. Ист-Плейсер-драйв, девятьсот сорок семь.
Митци быстро записала адрес, подождала.
– По второй закладной они должны восемьдесят пять тысяч, по первой – тридцать одну.
Митци записала, что надо послать им двести тысяч наличными. В особой комнате в кондоминиуме денег было как грязи. Тюки и коробки с пятисотдолларовыми банкнотами лежали так, что в комнате буквально некуда было ступить. Она зачеркнула «двести» – пошлет коробку без обратного адреса с тремя сотнями тысяч долларов.
Дым струился, клубился, вихрился по комнате, как сонмище призраков. Пахло горечью. Легионы потерянных душ толпились вокруг. Митци изо всех сил старалась не дышать.
Доктор включил воду, пальцами направил струйку, чтобы смыть пепел в сливное отверстие. Вытер руки бумажным полотенцем и натянул латексные перчатки. Выдвинул ящик, достал чистый лист бумаги, конверт, ручку.