Рожденная чародейкой
Шрифт:
Едва она закончила, он вдруг застонал и позвал:
— Саффира!
И поднял руку, словно пытаясь нашарить кого-то рядом.
Миррима вздрогнула. Бальзам чародея может исцелить раненую плоть, подумала она, но исцелит ли он сердечную рану?
С Боринсона градом тек пот, лицо его покраснело. Миррима, глядя на него, усомнилась, несмотря на обещание Биннесмана, что за час он хотя бы придет в сознание.
Она отвернулась, снова встала у воды на колени. Утреннее солнце играло в листве.
Так она и стояла, печалясь, долгое, как ей показалось, время. С дарами метаболизма представление о времени терялось, минуты тянулись бесконечно.
Но рыцари еще только садились на коней, собираясь выезжать, когда она услышала тяжелое дыхание мужа. Миррима вскочила, заглянула в телегу. Он очнулся.
На вид в его состоянии мало что изменилось. Лоб был все так же в поту, туника промокла насквозь. Глаза были мутными и желтыми, лицо — мертвенно-бледным. Губы растрескались от жара. Взгляд его блуждал по деревьям и по небу.
— Выглядишь чуть получше, — солгала Миррима. — Полегчало тебе?
— В жизни не чувствовал себя хуже, — сказал он хрипло. Она подняла мех с водою, поднесла к его губам. Он глотнул немного, оттолкнул мех. — Что ты здесь делаешь?
— Тебя спасаю, — ответила Миррима. — Счастливчик ты, что жив до сих пор.
Он закрыл глаза и покачал головой. Слабое это движение сказало ей о многом. Жить он не хотел.
Миррима немного помолчала. Ей казалось, что, пытаясь коснуться его живой плоти, она натыкается на стальные доспехи. Помедлив, она тихо спросила:
— Но почему? Ты знал, что заразился, и не сказал ничего. Почему?
— Не надо тебе этого знать, — сказал Боринсон.
— Надо.
Он приоткрыл глаза, безучастно посмотрел на нее.
— Я не люблю тебя. Я… не могу тебя любить.
Слова эти больно ударили Мирриму. Сердце бешено заколотилось. Она догадывалась, что он пережил. Она видела свет в его глазах, когда он говорил о Саффире. Слышала, как он звал ее в забытьи. Понимала, что с таким количеством даров обаяния Саффира была для мужчин неотразимой. И Радж Ахтен ее мужа кастрировал.
— Ты с ней спал? — Миррима старалась не выдать голосом боль и гнев. — Потому Радж Ахтен и оторвал тебе орешки?
— Зачем тебе это знать? — спросил Боринсон.
— Я твоя жена.
— Нет… — начал он. И покачал головой. — Я к ней даже не прикоснулся ни разу. К ней невозможно было прикоснуться. Она была так прекрасна…
— Ты не знаешь, что такое любовь, — твердо сказала Миррима.
Мгновение они молчали.
— Я знал, что тебе будет больно, — сказал Боринсон. Некоторое время Миррима не могла придумать, что ответить.
— Я все равно твоя жена, — сказала она наконец. Она видела его муки, но не знала, чем помочь. Радж Ахтен причинил ему страшное зло. — Почему он не убил тебя?
Боринсон со стоном откинулся на солому.
— Не знаю. Обычно Радж Ахтен не делает ошибок.
В голосе его слышалось сдержанное бешенство. Это Мирриму обрадовало. Пусть злится, зато у него есть ради чего жить.
Она услышала чьи-то шаги, подняла голову.
К ним приближался Габорн с озабоченным лицом. Рядом шла столь же озабоченная Иом, но ее, казалось, более всего беспокоила рана Боринсона.
Габорн подошел к телеге.
— Как ты себя чувствуешь? Боринсон ответил устало:
— Чудесно, милорд. А вы?
Трудно было не заметить в его голосе сарказма.
Габорн наклонился, потрогал лоб Боринсона.
— Жар уменьшился.
— Я рад, что больше ничего не уменьшилось, — отвечал Боринсон. Габорн сказал:
— Я… пришел поблагодарить тебя за все, что ты сделал. Ты многое отдал Мистаррии.
— Всего лишь мою совесть, жизнь моих Посвященных и мои орешки, — сказал Боринсон. Он еще не знал о чарах, которые наложил на него Биннесман, о надежде на выздоровление. И говорил с болью. — Вам хотелось бы чего-то еще, сир?
— Мира и здоровья для тебя и твоих близких, — ответил Габорн, — и долгой жизни на земле, где никогда больше не слыхали бы о Радж Ахтене, опустошителях и Темном Победителе.
— Да исполнятся ваши желания, — сказал Боринсон. Габорн вздохнул.
— У меня есть для тебя форсибли, чтобы ускорить выздоровление.
В глазах Боринсона появилось выражение боли. Он выглядел измученным и надломленным.
— Сколько вы можете дать их мне?
— А сколько ты хочешь?
— Чтобы хватило сил убить Радж Ахтена, — сказал Боринсон. — Это правда, что он еще жив? Габорн ответил решительно:
— Так много я дать не могу.
Теперь и в его глазах появилась боль. Ему хотелось дать волю своему гневу, разрешить Боринсону отомстить. Боринсон заслуживал этого, как никто другой. Именно ему пришлось убить детей, которых Радж Ахтен сделал своими Посвященными. Ему пришлось убить людей, которых были его друзьями. И Радж Ахтен лишил его мужественности.
Боринсон приподнялся, кривясь от боли, словно испытывая его решимость.
— Я был лучшим стражником вашего отца. Если кто и может одолеть его…
— Я не могу, — сказал Габорн. — И ты не можешь. Дух Земли запрещает это. Ради нас всех…
— Однако вы пришли ко мне с какой-то просьбой, — заметил Боринсон. — Я это вижу по выражению вашего лица. И предлагаете форсибли…
— Сто, — сказал Габорн. — Не больше.
Это было много, прежде Боринсон имел даров почти втрое меньше.