Шрифт:
Она шла по тёмным пустынным улицам, вздрагивая от малейшего шороха. Качнётся ли ветка, только начинавшая набирать почки, мяукнет ли бездомный кот, вздохнёт ли ветер от грустной думы, любой звук бил по нервам, как ток по оголённым проводам. Алёна с детства боялась темноты, и не стеснялась в этом признаваться, а за суматошный и бестолковый день она настолько устала, что в испуге дёргалась от собственной тени. Да и где было не устать, если сотрудницы, все, как одна, попались туповатенькие и неисполнительные, совершенно не умеющие работать в коллективе, и лишь одна она знала, что, когда, а главное как, надо делать. Слишком уж часто приходилось указывать им на их ошибки, и за это они её и невзлюбили.
Вот и сегодня не обошлось без приключений, а ведь поначалу всё шло гладко, и конец смены был так близок. Но уже часа за два до её окончания они втроём стояли возле открытой, пышущей жаром печи и с недоумением заглядывали внутрь.
– М-да. – Протянула одна.
– Что за хрень? – Не сдержалась вторая.
И лишь третья заглядывала молча, жадно хватая воздух ртом.
Да и было чему удивиться. Белый хлеб, всегда получавшийся красивым и аппетитным, лежал на противнях невразумительными пластами, больше похожими на подошву от ботинок. Даже на первый взгляд становилось понятно, что партия, которую они готовили на утро, безвозвратно испорчена. Девчонка, стоявшая справа от неё, месяц назад принятая на работу, и отвечавшая за замес теста, со стоном отшатнулась.
– Как же так получилось? – Дрожащими, посиневшими губами, прошептала она.
Вспомнив её нелепый вид, Алёна невольно ухмыльнулась. Ей доставляло удовольствие, когда кто-то показывал слабину. Лично она этому не была подвержена, и всегда мастерски скрывала любые эмоции.
– Разве непонятно? Ты просто не положила дрожжи. – Ответила она тогда, хотя это и ежу было понятно. Но на глупый вопрос можно получить только глупый ответ.
Девчонка пошатнулась вторично.
– Но, Алёна Николаевна, ведь дрожжи клали вы. Вы же сами послали меня на склад, и я попросила это сделать вас. – Глупышка всё ещё пыталась оправдаться.
Вика выглядела настолько растерянной, что даже сейчас, вспоминая это, Алёна не смогла сдержать улыбку. Но в тот момент ей надо было самой выкручиваться, лишь бы выйти чистой из этой передряги.
– Так я и добавила то, что ты мне намешала. Чего ещё ты от меня хочешь?
– Так я и заготовку не успела приготовить, так быстро вы меня сдёрнули. Там дрожжей было – всего ничего. Я из-за этого и пачку оставила рядом, думала, вы додумаетесь.
Алёну передёрнуло, а говорившая быстро смекнула, что сказала что-то не то, и замолчала, нервно теребя фартук.
– А ты не могла это сказать? Или ты действительно считаешь, что я должна думать что-то за тебя?
– Но вы так быстро меня отослали, что я не успела ничего сказать.
– А ты не спи на ходу, а шевелись быстрее, тогда и косяков будет меньше. Я не обязана за тебя выполнять работу.
– Да, но дрожжи лежали рядом, я же не просто так оставила их тут. – По молодости и наивности она ещё верила в справедливость, и пыталась оправдаться, думая, что у неё это получится.
– Лежали. – Раздалось в ответ. – Но ты ускакала, и я решила, что они просто остались лишними. Ты же вечно разбрасываешь все, где попало. А я их убрала на место.
Вика не чувствовала себя виноватой, но аргументы закончились, и она просто смотрела на Алёну Николаевну глазами полными слёз. И хотя ту трудно было пробрать жалобной мордашкой, этот взгляд она запомнит надолго.
– Ну, в принципе, я слышала почти всё, и объяснять ничего не нужно. – Все трое дёрнулись от неожиданности, обернувшись на женщину с властным голосом, стоявшую позади них. – Вика, иди, замешивай новую партию, и учти, за твою ошибку у тебя вычтут из зарплаты, и не из одной. Галя, тебе чистить противни от этого безобразия. Алёна за старшую. Пока не закончите, не уйдёте.
Это был триумф. Даже сейчас, через несколько часов после происшествия, гордость за недюжинное самообладание грела Алёне душу. А этой выскочке Вике, так и надо. Мало того, что не умеет работать, так ещё и пытается свои ошибки свалить на других. Это уже верх человеческой наглости.
На фоне ночного неба, подсвеченного звёздами, обрисовался массив дома, стоявшего первым в череде однотипных пятиэтажек. Ещё метров сто – сто пятьдесят, и она окажется в тёплой кроватке, а ночные страхи останутся позади. А бонусом за удачный день, можно даже вознаградить себя стаканчиком винца, а то и двумя.
Лавочки возле подъездов, окружённые ещё голыми кустами, были пусты. Днём тут собирались старушки, чтобы обсудить разницу цен в магазинах и поругать правительство,
а вечером забредали шумные компашки, не имевшие денег для более культурного досуга. Но сейчас, в два часа ночи, лишь ветер играл ветками, заунывно напевая грустную песню.
Алёна поёжилась. Мрачные густые тени навевали тоску, скрывая стены и дорожку вдоль них. Иногда они словно менялись, перебираясь с места на место, но ни светлее, ни спокойнее от этого не становилось. Они жили собственной, загадочной и непонятной жизнью, вникать в которую простым смертным категорически запрещено. Всю сознательную жизнь, часики которой натикали уже больше сорока лет, женщина боялась темноты, и всего, что ней связано. Она даже не могла вспомнить, когда появился этот страх, казалось, он поселился в ней ещё в утробе матери, и с тех пор маниакально преследовал её. Но не ночевать же на улице, поддавшись собственным слабостям, а до первых утренних прохожих было ещё ой, как далеко.
Осторожно, словно вступая в логово врага, Алёна шагнула с освещённого тёплым светом фонарей тротуара в непроглядную тьму узенькой дорожки. Медленно, шаг за шагом, заранее достав ключи из кармана, она приближалась к своей цели – самому дальнему подъезду. Предыдущий, не такой уж и маленький путь, не шёл ни в какое сравнение с последними метрами. Ей казалось, что все монстры и маньяки мира собрались здесь только для того, чтобы её хороший день закончился очень плачевно.
– Мяу.
Из кустов выпрыгнула кошка и потёрлась о её ногу. Алёна замерла, прижав кулаки к груди, в попытке унять выпрыгивающее сердце, и восстановить дыхание. Когда колокола в ушах затихли, ей всё же удалось взять себя в руки.
– Пшла отсюда, тварь.
Кошка, пнутая демисезонным ботинком, отлетела в сторону, жалобно всхлипнув в полёте. Можно было продолжать путь, тем более, пройти оставалось всего несколько шагов. Но после пережитого страха ноги тряслись, и пришлось невольно замедлиться.
Выглянувший из-за туч месяц бросил блик на новенькую решётку в подвальном окошке, ненароком привлекая внимание. Алёна, переставлявшая ноги, словно в замедленной съёмке, не отдавая себе отчёта, зачем ей это вообще нужно, не отрывала взгляда от маленького чёрного квадрата. Вроде и подвалов она не боялась никогда, да и не заглядывала туда даже в детстве, бегая по улицам с ватагой такой же ребятни, но нутро подсказывало ей, что именно отсюда грозит наибольшая опасность. Не от зарослей кустов, не от угла дома, не от кромешной тьмы, наступавшей на пятки, а от этого маленького, словно вырезанного из самой ночи, квадратика. В подтверждение её мыслей темнота в подвале, хотя, казалось, это невозможно, стала сгущаться ещё больше. Все тени в округе стремились туда, затекая, словно в водоворот. Размножаясь на глазах, они ползли по земле и по стене дома, и пропадали в бездонной пасти. Непроглядная тьма клубилась завихрениями, создавая причудливые узоры всех оттенков чёрного цвета.